Тишина, воцарившаяся в холле Гринторн-Мэнора после отъезда мистера Локвуда, была не просто отсутствием звука. Это была плотная, осязаемая субстанция, наполненная вибрацией невысказанных вопросов, приглушенным дыханием шока и сладковатым запахом волнения, смешанным с пылью, поднятой недавней суматохой. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь высокое витражное окно, казалось, застыли в воздухе, подсвечивая медленно оседающие пылинки, словно золотую парчу. Гости, еще несколько минут назад готовившиеся к свадебной церемонии, теперь столпились у стен, перешептываясь за веерами и носовыми платками, их глаза блестели от неподдельного любопытства и смутной тревоги. Служанки, забыв о порядке и субординации, замерли в дверных проемах, их лица выражали немой вопрос и робкое ожидание. В центре этого застывшего мира, на бархатной подушке стула, все еще сидела миссис Гронгер, обмахиваясь веером с такой яростью, что казалось, вот-вот взлетит. Ее взгляд, прыгающий с Сильвана на Лорелайн и обратно, выдавал бурную работу мысли, в которой панический страх перед скандалом уже начал уступать место алчному, невероятному расчету.
Именно Сильван нарушил это тягостное, хрупкое равновесие. С изящной небрежностью, выдававшей привычку командовать, он отдал дуэльные пистолеты слуге. Молодой человек, небрежно отряхнув с рукава дорожного сюртука пыль, совершил несколько уверенных шагов по отполированному до зеркального блеска полу, остановившись перед мистером Гронгером. Тот стоял, бледный и растерянный, похожий на заблудившегося школьника, бессознательно теребя в кармане часы на цепочке.
— Мистер Гронгер, — произнес Сильван, и его голос, низкий, бархатный и невероятно спокойный, разрезал тишину, как теплый нож масло. — Приношу свои искренние извинения за беспокойство, причиненное моим столь… драматичным появлением. Уверяю вас, обстоятельства не оставили мне иного выбора. Теперь же, когда недоразумение улажено, я хочу обратиться к вам со всей серьезностью, на какую только способен. Я имею честь просить руки вашей племянницы, мисс Лорелайн Эверард. Мои намерения чисты и серьезны, и я молю о вашем благословении и согласии.
Мистер Гронгер молчал, лишь его адамoвo яблоко судорожно заходило вверх-вниз. Ответила за него, поднявшись с неожиданной легкостью, миссис Гронгер. Ее лицо преобразилось. Следы недавнего обморока и гнева сменились сиянием абсолютного, безудержного торжества. Она подлетела к Сильвану, подобно мотыльку на огонь, ее руки взметнулись в грациозном, почти театральном жесте.
— Мистер Блэйк! Дорогой мистер Блэйк! — заверещала она, и ее голос зазвенел, сорвавшись на высокие, ликующие ноты. — Боже мой, конечно же! Какая честь! Какая неожиданная и великая честь для нашей скромной семьи! Мы, разумеется, даем свое согласие! Мы счастливы и польщены! Не правда ли, мистер Гронгер? — Она с силой ткнула локтем в ребра ошеломленного супруга.
Тот вздрогнул и закивал с такой готовностью, что чуть не потерял равновесия.
— Да-да… безусловно… без всяких сомнений… — пробормотал он, утирая платком внезапно выступивший на лбу пот.
Легкая, едва заметная улыбка тронула губы Сильвана. Он прекрасно видел, как изменилось отношение тетки, и это зрелище доставляло ему определенное циничное удовольствие.
— Что ж, я несказанно рад, что мы достигли согласия, — произнес он с легким, почти незаметным поклоном. — Теперь что касается вопроса приданого… Я полагаю…
— О, не беспокойтесь об этом, дорогой мистер Блэйк! — тут же воскликнула миссис Гронгер, махая рукой так энергично, что чуть не задела вазу с цветами. — Лорелайн — девушка из древнего, почтенного рода, прекрасно воспитанная, образованная, с безупречными манерами… разве это не самое ценное приданое, которое только может предложить невеста?
Сильван улыбнулся уже открыто, и в его глазах мелькнула искорка насмешливости.
— Безусловно, сударыня, вы абсолютно правы. Однако я, как будущий муж, считаю своим долгом обеспечить мисс Эверард всем необходимым для жизни, соответствующей ее новому статусу. Я уже распорядился насчет ее будущего содержания. — Он сделал легкий, почти небрежный жест своему слуге, стоявшему навытяжку. Тот, щелкнув каблуками, подал ему изящный портфель из мягкой сафьяновой кожи. Сильван щелкнул золотыми застежками и достал оттуда несколько плотных, испещренных аккуратными строчками листов. — Вот банковские векселя на ее имя в Лондонском и Йоркширском банках. Сумма, я полагаю, достаточна для обеспечения полной финансовой независимости. А это, — он протянул другой документ с сургучными печатями, — документы на поместье Уиткрофт-Хаус неподалеку от Ашберна. Небольшое, но уютное имение с прекрасным садом. Отныне оно — ее личная собственность. На случай, — он многозначительно посмотрел на тетку, и его взгляд на мгновение стал твердым и холодным, — если ей когда-либо потребуется уединение или… абсолютная независимость.
Глаза миссис Гронгер округлились до размера блюдец. Она механически приняла бумаги, ее пальцы дрожали, скользя по качественной, плотной бумаге. Она бегло пробежала глазами цифры, и губы ее беззвучно зашептали. Суммы были не просто астрономическими — они были баснословными. Целое поместье! Личная собственность! В ее голове молниеносно пронеслись расчеты, и она была почти разочарована, что не представила Лорелайн обществу раньше и с большим размахом — с такими данными можно было бы метить и на герцога!
— Вы… вы слишком щедры, мистер Блэйк! — смогла выдохнуть она, прижимая бумаги к груди, словно священные реликвии. — Слишком щедры! Мы не достойны такой чести!
— Для моей будущей жены ничего не может быть слишком, — спокойно, но с непоколебимой твердостью ответил Сильван и, наконец, повернулся к Лорелайн. Она все еще стояла на лестнице, бледная, как мраморная статуя, не верящая в реальность происходящего. Ее пальцы судорожно впились в полированные перила. — Однако, — продолжил он, и его голос смягчился, — есть одна вещь, которую необходимо исправить немедленно. Она режет мне глаз.
Все взгляды, словно по команде, устремились на него.
— Это платье, — сказал Сильван, и в его голосе прозвучала легкая, но отчетливая брезгливость. — Оно совершенно не подходит для свадьбы. Оно уродливо и безвкусно. И, что главное, оно совершенно не подходит ей. — Он снова обратился к миссис Гронгер, и его тон снова стал деловым: — Не найдется ли в ближайшем городе портнихи, способной за день создать что-то достойное будущей миссис Блэйк? Деньги, разумеется, не имеют никакого значения.
— За день? — миссис Гронгер засуетилась, приходя в себя от оцепенения. Ее мозг, всегда настроенный на практические решения, заработал с бешеной скоростью. — О, конечно! Модистка миссис Девлин! Она просто волшебница с иглой! И у нее есть помощницы! Я пошлю за ней немедленно! Самый быстрый экипаж! И в город за тканями! Шелк! Брюссельские кружева! Самый тонкий батист! Все самое лучшее, что есть в графстве!
Она бросилась отдавать распоряжения, ее шелковые юбки грозно зашуршали, и вскоре ее голос, звенящий от возбуждения, уже распоряжался в прихожей, поднимая на ноги всю челядь.
Вскоре холл постепенно опустел. Смущенных и ошеломленных гостей, так и не дождавшихся свадьбы, но получивших пищу для сплетен на годы вперед, вежливо, но настойчиво развезли по домам. Слуги, получив новые, невероятные указания, разошлись по своим делам, вовсю обсуждая головокружительный поворот судьбы мисс Эверард. Мистер Гронгер, так и не пришедший в себя, удалился в свой кабинет, прихватив с собой графин с крепким бренди. И, наконец, в большой гостиной, залитой послеобеденным солнцем, остались только Сильван и Лорелайн.
Он подошел к ней. Она все еще была в том самом платье цвета увядшей розы, но теперь сняла с головы душную фату, и ее каштановые волосы, уложенные в сложную прическу, отливали золотом в солнечных лучах. Ее руки, лежавшие на коленях, мелко дрожали.
— Я… я все еще не могу поверить, — прошептала она, глядя на него широко раскрытыми глазами, словно боясь, что он вот-вот растает в воздухе, как мираж. — Это правда? Вы здесь? Все это… не сон? Не игра моего воображения?
— Это не сон, Лорелайн, — он мягко опустился на диван рядом с ней и взял ее холодные, дрожащие руки в свои большие, теплые ладони. — Я здесь. И я бесконечно сожалею, что моя глупая неудача чуть не заставила меня опоздать. Простите меня.
— Но где вы были? — вырвалось у нее, и в голосе ее прозвучала затаенная боль тех недель отчаяния. — Почему вы не приехали раньше? Я ждала… я смотрела в зеркало… я почти перестала верить…
Его лицо омрачилось, в глазах мелькнула тень былой боли и досады.
— Я выехал из Ашберна почти сразу после нашего последнего разговора. Но, видимо, фортуна решила испытать меня на прочность. — Он с горькой усмешкой покачал головой. — На перевале через Пеннины нас застал не просто дождь, а настоящий ураган. Дороги превратились в бурные реки из грязи. Колесо экипажа сломалось, увязнув в грязи по самую ступицу. Я пытался ехать дальше верхом, но… — он пожал плечами, и на его лице на мгновение отразилось воспоминание о боли, — конь оступился на скользкой тропе, я упал, вымок до нитки и заработал жестокую лихорадку. Меня, полубеспамятного, подобрал проезжий фермер и довез до ближайшего постоялого двора. Несколько дней я пролежал там в бреду, почти не помня своего имени, борясь с жаром и слабостью. Как только смог хоть как-то держаться в седле, невзирая на слабость и головокружение, я продолжил путь. Никакие силы в мире не могли бы меня остановить. Никакие.
Лорелайн слушала, и сердце ее сжималось от боли за него, от представления всех этих мучений, и от стыда за свои недавние малодушные сомнения. Она сжала его пальцы в ответ, и это простое прикосновение казалось ей чудом.
— Я думала… я уже почти поверила, что вы… что вас никогда не было, что все это было игрой моего больного воображения, — призналась она, опуская глаза и чувствуя, как краска стыда заливает ее щеки.
— Я был, — он мягко коснулся ее подбородка, заставляя ее поднять на него взгляд. — Я всегда был. И теперь я здесь. С вами. Навсегда.
В его глазах она читала такую непоколебимую уверенность, такую силу и преданность, что последние тени сомнений и страхов окончательно рассеялись, уступая место теплой, нарастающей волне надежды. Но одна, самая глубокая тревога все еще оставалась, как заноза в сердце.
— Ваш отец… — тихо, почти неслышно произнесла она, боясь спугнуть хрупкое счастье. — Мистер Блэйк… что он скажет? Он никогда не примет этот брак. Он никогда не примет меня.
Сильван вздохнул, и его взгляд на мгновение стал отрешенным, устремленным вдаль, будто он видел перед собой суровые черты отца.
— Отец… человек сложный и властный. Да, он будет в ярости. Он будет кричать, грозиться лишить меня наследства, назовет этот брак мезальянсом, романтической глупостью и ударом по репутации семьи. — Он посмотрел на нее, и в его глазах вновь вспыхнул знакомый ей упрямый, непокорный огонек. — Но он также прагматик до мозга костей. Он уже потерял меня однажды, когда я сбежал. Он не захочет терять единственного наследника и продолжение своего дела снова. Рано или поздно, когда первый гнев утихнет, он примет это. Возможно, не сразу и не без борьбы, но примет. Я уже написал ему пространное письмо, и сейчас отправлю его со слугой. Он узнает всю историю из первых рук, от меня.
Он говорил с такой непоколебимой уверенностью, с такой спокойной силой, что Лорелайн невольно поверила ему. Возможно, путь к примирению будет долгим и тернистым, но они пройдут его вместе. Они справятся.
Свадьба состоялась неделю спустя в маленькой, уютной сельской церкви, утопающей в зелени и солнечном свете. Не было пышной церемонии, многолюдного приема, шумных толп и оглушительного звона колоколов. Лишь несколько местных сквайров и их жен, приглашенных миссис Гронгер не столько из почтения, сколько чтобы похвастаться невероятной, головокружительной партией племянницы, да семья Кларк, сияющая от счастья.
Но для Лорелайн это было совершенством. Она стояла у резного дубового алтаря в платье из цвета слоновой кости, сшитом за немыслимые, сказочные сроки усилиями модистки миссис Девлин и ее трех лучших помощниц. Платье было относительно простым и элегантным, без тяжелых, вычурных украшений, но оно было сшито из самого тонкого французского шелка и итальянского кружева, и оно сидело на ней безупречно, подчеркивая ее хрупкую, изящную фигуру и делая ее похожей на прекрасный, нежный цветок, распустившийся под сводами старой церкви. Она не смотрела на немногочисленных гостей, не видела сияющего, торжествующего лица тетки, занявшей место в первом ряду. Она смотрела только на Сильвана, стоящего рядом с ней, в его темном, безупречно сшитом сюртуке, и видела в его глазах свое отражение — счастливое, сияющее, любимое и, наконец, обретенное.
Когда пожилой священник, утирая слезу умиления, произнес заключительные слова: «…что Бог сочетал, того человек да не разлучает», — и Сильван наклонился, чтобы поцеловать ее, в церкви воцарилась благоговейная тишина, а затем раздались сдержанные, но искренние аплодисменты. Энни Кларк, стоявшая рядом с матерью, плакала, не скрывая слез, но на этот раз это были слезы чистой, безоблачной радости за свою подругу.
Именно в этот момент, когда молодожены уже готовились выйти из церкви, в дверях появился запыхавшийся, запыленный посыльный. Пробравшись сквозь небольшую толпу, он передал Сильвану сложенный лист плотной бумаги, украшенный сургучной печатью с фамильным гербом Блэйков. Тот, не отпуская руки Лорелайн, развернул его и быстро пробежал глазами по аккуратным, уверенным строчкам. Его лицо сначала стало серьезным, брови нахмурились, затем губы тронула легкая, чуть горькая усмешка, и, наконец, на его лице появилось выражение облегчения и даже некоторого удовлетворения.
— От отца? — тихо, чтобы не слышали другие, спросила Лорелайн, ее сердце на мгновение сжалось от страха.
Он кивнул и сунул письмо во внутренний карман сюртука.
— Он называет мой поступок «необдуманной романтической авантюрой» и «смешным, но предсказуемым бунтом против здравого смысла», — сказал он ей так же тихо, его пальцы нежно сжали ее руку. — Он пишет, что я причинил ему немало беспокойства своим исчезновением и что мой выбор жены вызывает у него… скепсис. Но… — Сильван сделал паузу, и его взгляд смягчился, — он также пишет, что рад, что я жив и здоров. И что двери Ашберна всегда открыты для его сына и… для любой женщины, которая станет его женой. Это… куда больше, чем я осмеливался ожидать в данный момент.
Лорелайн почувствовала, как с ее плеч упала еще одна, последняя тяжесть. Путь к полному примирению, конечно, будет долгим, потребует терпения и такта, но дверь была открыта. Мост через пропасть был перекинут. Этого было достаточно. Более чем достаточно.
После короткого, но изысканного приема в Гринторн-Мэноре, во время которого миссис Гронгер парила, как начищенный самовар, принимая поздравления и скромно упоминая о «милой, скромной свадьбочке в узком семейном кругу», настало время отъезда. К подъезду подали не грубый, неуклюжий экипаж Локвуда, а изящную, легкую, лакированную до зеркального блеска карету Сильвана, запряженную великолепной четверкой игреневых лошадей в золоченой сбруе.
Прощание было недолгим, но на этот раз — искренним. Миссис Гронгер обняла Лорелайн с неожиданной, почти материнской нежностью, прошептав на ухо: «Пиши, дитя мое, обо всем! И помни, ты всегда можешь приехать в гости! Ты всегда будешь желанной гостьей в этом доме!». Мистер Гронгер, заметно оживившийся после нескольких бокалов шампанского, молча, но с чувством пожал ей руку. Энни же бросилась на шею подруге, рыдая и смеясь одновременно, запутавшись в лентах своего лучшего платья.
— Я так счастлива за вас! — повторяла она, не обращая внимания на укоризненные взгляды матери. — Вы будете так счастливы! Я всегда это знала! Я всегда верила в ваше зеркало!
Наконец, Лорелайн, уже в новом, изящном дорожном костюме нежно-голубого цвета, оказалась в мягком, устланном бархатом интерьере кареты рядом с Сильваном. Дверца с тихим щелчком захлопнулась, отгородив их от прошлого. Кучер щелкнул кнутом, и экипаж, плавно покачиваясь, тронулся с места, легко выкатываясь за ворота и оставляя позади мрачные башни Гринторн-Мэнора со всеми его страхами, унижениями, одиночеством и ледяным отчаянием.
Лорелайн откинулась на мягкую спинку сиденья, украшенную вышитым гербом, и выдохнула, впервые за долгие месяцы чувствуя, как мучительное напряжение покидает ее тело. Она смотрела на профиль Сильвана, освещенный мягким светом заходящего солнца, который пробивался сквозь шелковые занавески на окнах. Она видела его твердый, упрямый подбородок, знакомый завиток темных волн, упавший на высокий лоб, чувствовала исходящее от него тепло и не могла поверить в свое счастье. Это не был сон. Это была реальность.
Она повернулась к окну. За ним проплывали знакомые, когда-то казавшиеся унылыми пейзажи Йоркшира — зеленые поля, темные полоски лесов на горизонте, старые каменные фермы. Но теперь они казались ей прекрасными, полными жизни, надежды и безграничного простора. И тогда она увидела свое отражение в темном стекле. Ту же, что и всегда, овальную форму лица, те же большие глаза, тот прямой нос и упрямый подбородок. Но теперь в этих глазах не было ни тени былой тоски, ни страха, ни затаенной, мучительной тайны. Они были ясными, спокойными, чистыми и бездонно-счастливыми. В них отражалось не призрачное, иллюзорное будущее, а реальное, теплое, осязаемое настоящее и твердая, несокрушимая уверенность в завтрашнем дне.
Она поймала взгляд Сильвана в отражении. Он смотрел на нее, а не на дорогу, и его глаза, такие яркие и живые, светились такой безграничной любовью, нежностью и обожанием, что у нее перехватило дыхание и сердце забилось вновь, но теперь — от счастья. Он улыбнулся своей чуть насмешливой, такой знакомой улыбкой и взял ее руку в свою, крепко сжав ее.
— Домой, — тихо сказал он, и в этом простом слове заключалась вся вселенная их будущего. — Мы едем домой, Лорелайн.
Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова от переполнявших ее чувств, и доверчиво прижалась к его плечу, чувствуя, как его сила и уверенность становятся частью ее самой. Зеркало в ее жизни больше не было загадочным порталом в иллюзорный мир, полный тоски и неизвестности. Оно стало просто куском полированного стекла, отражающим ее новую, настоящую, сияющую жизнь — жизнь, полную любви, надежды и бесконечных возможностей.
Вот и закончилась история про Джентльмена из зеркала. У Лорелайн начинается новая счастливая жизнь.
Если вам понравилось, вы можете поблагодарить автора ЗДЕСЬ
Скоро на канале начнет выкладываться новая история!