Тишина, наступившая после уничтожения мертвеца, была обманчивой. Она была не концом битвы, а лишь паузой, затянувшимся вдохом перед новым, еще более страшным выдохом. Бабушка Агафья, истратившая на изгнание марионетки львиную долю своих сил, стала слабеть с каждым днем. Ее некогда пронзительный взгляд потускнел, а руки стали заметно дрожать. Она торопилась, понимая, что время работает против них.
Обучая Лизу, она открывала ей тайны, столетиями передававшиеся в их роде. Лиза, чей разум уже был пробит брешью ужаса, впитывала знания с жадностью, которой сама от себя не ожидала. Она училась различать травы не только по виду, но и по их скрытой энергетической вибрации; узнавала, как чертить соляные круги, способные удержать сущность из иного мира; запоминала древние заклинания, звучавшие как шепот самой земли.
Но настоящим испытанием стало для нее развитие «видения». Теперь, когда ее внутренние глаза были приоткрыты, Лиза видела кладбище иначе. Это был не просто участок с памятниками, а место, где миры накладывались друг на друга, как два листа промасленной бумаги. Она видела бледные, полупрозрачные тени усопших, бесцельно блуждающие между могил, и чувствовала тяжелый, спящий гнев, исходивший из старого склепа рода Волковых — того самого, куда тянулись нити от марионетки-Марка. Склеп был похож на черную, гноящуюся рану на теле мира.
Однажды ночью Агафья, чье дыхание стало хриплым и прерывистым, подозвала Лизу.
«Он не будет ждать, пока я умру, — прошептала она, сжимая руку внучки. — Он чувствует мою слабость. Он сделает новый ход. Но на этот раз... он пойдет не через обольщение, а через страх. Через самых слабых».
На следующее утро в их дом ворвалась соседка, молодая женщина по имени Ольга. Ее лицо было искажено паникой.
«Агафья, помоги! Мой Степан... он не в себе!» — рыдая, рассказала она. Ее четырехлетний сын с полуночи не переставал кричать, уставившись в угол комнаты, твердил, что там «стоит черный дядя с горящими глазами», а на его тонкой ручке проступили синяки, похожие на отпечатки пальцев взрослого мужчины.
Агафья и Лиза бросились в соседний дом. Воздух в детской был ледяным и густым, пахнущим озоном и разложением. Мальчик, забившись в угол кровати, с диким ужасом смотрел в пустой угол. Лиза, позволив своему новому зрению сфокусироваться, увидела его. Неясную, колеблющуюся тень, из которой проступало лицо с горящими угольками глаз. Это был не оживленный мертвец, а призрак, посланный как разведчик и провокатор.
«Он проверяет нас, — хрипло сказала Агафья. — Смотрит, хватит ли у меня сил на защиту. Ищет новую лазейку».
Пока бабушка, собрав последние силы, шептала заговор очищения и окуривала комнату зверобоем, Лиза действовала инстинктивно. Она встала между тенью и мальчиком, чувствуя, как леденящий холод исходит от сущности.
«Уходи, — сказала она твердо, и в голосе ее не было и тени прежней неуверенности. — Ты не получишь его».
Тень заколебалась, ее очертания поплыли. Лиза почувствовала исходящую от нее волну злобы и разочарования. В следующий миг призрак растаял, словно его и не было. Комната наполнилась теплом, а маленький Степан, всхлипнув, мгновенно уснул.
Но победа оказалась всего лишь передышкой. Напряжение последних дней и борьба с призраком окончательно подкосили Агафью. Вернувшись домой, она слегла. Ее сила, державшаяся на воле и долге, иссякла.
«Он пойдет на последний штурм, детка, — сказала она Лизе тем же вечером, лежа на кровати с закрытыми глазами. — Сегодня ночью. Он использует мой уход... чтобы прорвать печати. Тебе придется встретить его одной».
«Я не смогу!» — вырвалось у Лизы, в глазах которой снова мелькнул страх ребенка.
«Сможешь, — старуха открыла глаза, и в них на мгновение вспыхнул прежний лед. — Ты — плоть от плоти этого рода. Твоя кровь, твоя воля — это продолжение моей. Запомни: он силен, но он боится жизни. Настоящей, яростной, горячей жизни. Твоей жизни».
С этими словами Агафья тихо вздохнула, и ее дыхание оборвалось. Рука, которую Лиза сжимала в своих, вдруг стала безжизненно тяжелой. Тишина в доме стала абсолютной, гробовой.
И в этой тишине Лиза почувствовала это. Глухой, мощный удар, исходивший из-под земли, со стороны кладбища. Воздух снаружи загустел и потемнел. Туман у их дома сгустился до состояния молочной стены, а затем начал чернеть, впитывая в себя тьму ночи и злобу, исходившую от склепа.
Лиза осталась одна. Совершенно одна. Отчаяние и горе сдавили ее горло, но она сглотнула слезы. Она медленно подошла к сундуку с бабушкиными вещами и достала оттуда ее старую шерстяную накидку, пахнущую травами и дымом. Потом взяла мешочек с солью, бабушкин медный крест и острый серповидный нож для сбора кореньев.
Выйдя на крыльцо, она увидела, что происходит. Из-за решетки склепа Волковых сочился густой, маслянистый черный свет. Из-под земли выползали тени, но уже не бледные и безвольные, а четкие, собранные, с горящими точками глаз. Они двигались к дому, как армия, ведомая единой волей.
«Нет, — тихо сказала Лиза. — Дальше не пройдете».
Она спустилась с крыльца и начала сыпать на землю соль, чертя вокруг дома непрерывную линию. Ее руки дрожали, но движения были точными. Когда круг был замкнут, она ощутила слабый, но ощутимый барьер — словно упругая стена отделила их жилое пространство от наступающей тьмы.
Тени достигли соляного кольца и отшатнулись, зашипев, как раскаленное железо в воде. Но они не отступили. Они стали накапливаться, давить на невидимую преграду. От склепа донесся низкий, утробный рокот, полный насмешки и ярости. Черный свет сгустился и принял форму гигантской, бесформенной глыбы с парой пылающих ямин на месте глаз. Некромант, старый враг, обретал свою истинную, нечеловеческую форму, чтобы лично сокрушить последнюю из Орловых.
Соляной круг под натиском начал трещать. Лиза чувствовала каждое касание, как удар током. Она понимала, что одна лишь защита не спасет. Ей нужно было атаковать. Но как?
И тут она вспомнила слова бабушки. «Он боится жизни».
Лиза закрыла глаза, отбросив серп и крест. Она перестала бороться со страхом, позволив ему быть, но не позволив ему управлять собой. Вместо этого она обратилась внутрь себя. Она вспомнила тепло солнца на своей коже, вкус свежих ягод, звонкий смех подруг, пьянящее чувство первой влюбленности... даже ту, обманчивую. Она собрала воедино все яркие, горячие, живые воспоминания. Вся боль, весь ужас, пережитый ею, не исчез, но превратился в топливо для ее воли.
Она открыла глаза. Они горели не мистическим огнем, а яростным, человеческим светом.
«Это мой дом! — крикнула она, и ее голос, чистый и мощный, разрезал гнетущую тишину. — Здесь место живых! Убирайся в свою тьму!»
Она сделала шаг вперед, к краю соляного круга, и протянула руки ладонями наружу, к черной глыбе тьмы. Она не читала заклинаний. Она просто... изливала из себя. Из ее пальцев, из всего ее существа хлынул поток чистого, золотистого сияния. Это была не магия в бабушкином понимании. Это была сама жизнь, сконцентрированная в одном порыве, в одной воле.
Золотой свет столкнулся с черной глыбой. Раздался оглушительный визг, от которого задрожала земля. Тьма не просто отступала — она развеивалась, как пепел на ветру, растворялась в очищающем пламени жизни. Тени, лишенные воли хозяина, замигали и исчезли. Пылающие глаза некроманта полыхали бессильной яростью, пока и они не погасли, поглощенные светом.
Когда золотое сияние угасло, Лиза, обессиленная, опустилась на колени. Кругом царила обычная ночь. Туман был просто туманом. А от черной глыбы не осталось и следа. Над склепом Волковых воцарилась тишина — на этот раз настоящая, глубокая, мирная.
Рассвет застал Лизу сидящей на крыльце, завернутой в бабушкину накидку. Она смотрела на кладбище, и в ее глазах была не детская решимость, а спокойная, взрослая уверенность. Она похоронила бабушку рядом с предками, на их участке земли.
Дом опустел, но не осиротел. Теперь он был ее домом. Ее наследием. Ее крепостью.
Прошли годы. Слухи о молодой знахарке, живущей у кладбища, разнеслись по округе. К ней шли за помощью, и она помогала, используя и бабушкины рецепты, и свое собственное, уникальное понимание сил, что правят миром. Она так и не уехала в город. Она нашла свое предназначение здесь, на границе двух миров.
Иногда, в особо тихие вечера, она выходила на крыльцо и смотрела на старый склеп. Она знала — тьма никогда не отступает навсегда. Она лишь дремлет, выжидая момент слабости.
Но Лиза больше не боялась. Она знала, что самое мощное оружие против смерти скрыто не в древних заклинаниях или оберегах, а в сердце каждого живого существа. Это яростная, непокорная, горячая любовь к самой жизни. И пока эта искра тлела в ней, дом Орловых будет стоять на страже, а монстры, приходящие под маской любви или из глубин тьмы, будут обречены вновь и вновь исчезать перед ее светом.