Кто может что–то оставить Кате? Родные умерли уже двадцать лет назад. Брат обитает в Канаде, здравствует, к счастью. Приятельницы? Ну какие у них состояния.
Письмо с гербовой печатью нотариата покоилось на комоде. Катя сторонилась его – словно взрывчатки.
– Вскрывай уже, – посоветовала соседка тётя Галя, заглянув на огонёк. – Авось миллиард рублей кто пожертвовал!
Катя усмехнулась. В её существовании миллиарды не встречались. Служба в больнице, пособие скудное, комнатка малогабаритная – вот и всё состояние.
Но любопытство взяло верх.
«Многоуважаемая Екатерина Ивановна! Извещаю Вас о том, что по завещанию гражданина Рыбакова Германа Владимировича...»
Сердце застучало. Герман. Бывший супруг. Тот самый, с которым не пересекалась четверть века.
«Вам наследуется трёхкомнатная квартира по адресу…»
Конверт выскользнул из пальцев.
– Тёть Галь, – прошептала Катя. – А ведь и впрямь миллиард.
В нотариальном офисе пахло новой мебелью и чужими переживаниями. Катя сидела в приёмной, мяла в ладонях носовой платок. До сих пор не укладывалось в голове.
Когда она встречала Германа в последний раз? При оформлении расторжения брака. Он тогда произнёс: «Извини, Катюха. Не вышло у нас с тобой». И точка. Будто пятнадцать лет совместной жизни – мелочь.
– Екатерина Ивановна Рыбакова? – окликнул нотариус.
В помещении её поджидал сюрприз. За массивным столом располагались четверо посторонних персон. Дама около шестидесяти с яркой помадой и трое молодёжи – юноша и две девицы.
– Извините, а вы...?
– Мы семья усопшего, – отчётливо заявила дама. – Я, Людмила Владимировна, сестра Германа. А это мои дети.
Катя устроилась на краешке стула. Что–то тут не сходилось.
– Скажите–ка, вы часто встречались с моим братом? – спросила Людмила.
– Мы не встречались. Вообще. После расставания.
– И он вам оставил жильё? – хмыкнула девица. – Бывшей супруге? После четверти века безмолвия?
Нотариус прокашлялся:
– Завещание оформлено корректно, в здравом рассудке.
– В здравом рассудке? – Людмила вскочила. – Да он крайние годы беспробудно пьянствовал! Я его по докторам водила! Документы имеются!
– Мама, остынь, – девица коснулась её плеча. – Мы ведь условились. По–доброму.
Людмила обратилась к Кате:
– Послушайте, Екатерина Ивановна. Давайте разумно. Мы – кровная родня. Эти ребята воспитывались дядей Герочкой. А вы для него – былое. Далекое прошлое.
Фразы ранили острее удара.
– Может, вы откажетесь? – мягко предложил юноша. – От наследства. По доброй воле. Мы вам даже компенсацию предложим. Символическую.
Катя безмолвствовала. Созерцала окно, за которым кружились багряные листья.
Символическую.
А может, она его околдовала?
Домой Катя добиралась на маршрутке, сжимая портфель с бумагами. Пассажиры трещали о погоде, о дороговизне, а в её мыслях крутилось одно: «далекое прошлое».
Людмила не успокаивалась. Названивала ежедневно.
– Екатерина Ивановна, ну образумьтесь! Вы ведь здравомыслящая особа! Зачем вам чужое жильё? Реализуете – пошлины платить. Сдавать – заботы. А нам оно необходимо для молодёжи!
– Людмила Владимировна, – устало отзывалась Катя, – я пока не определилась.
– Не определились? Да что тут определять! Совесть надо иметь! Мой братец вас четверть века в глаза не лицезрел, а завещал. Это ненормально! Может, вы его приворожили когда–то? Или как–то воздействовали?
Катя прерывала разговор. Но звонки не утихали.
А затем пошли пересуды.
– Слышь, ты богачкой стала? – поинтересовалась в лавке продавщица Нина. – Квартиру в столице получила?
– Откуда вам известно?
– Да весь район в курсе! – Нина склонилась через прилавок. – Только чудно как–то. Супруг тебя покинул, четверть века не поминал, а тут неожиданно. Может, ты к нему ездила? Уламывала?
Катя покраснела:
– Я к нему не ездила!
– Ну–ну, – недоверчиво протянула Нина. – Просто так мужья жильё не завещают. А уж особенно – бывшим жёнам.
На улице соседи поглядывали искоса. Шушукались за спиной. А тётя Галя, та самая, что советовала вскрыть письмо, теперь морщилась:
– Ты бы хоть стыд имела, Катюха. Человек скончался, а ты. Как стервятник за наследство уцепилась.
– Тёть Галь, да я ничего не выпрашивала!
– Не выпрашивала? – усмехнулась старушка. – А получила. Значит, всё–таки выпрашивала. По–своему.
По вечерам Катя сидела на кухне и размышляла: может, и в самом деле отказаться? К чему мне эти сплетни, эта грязь?
Ключи от квартиры Германа передал нотариус – требовалось разобрать имущество. Катя долго простояла у входа старого панельного дома на Преображенке. Здесь он обитал последние годы? В этой хрущёвке с потрескавшимися стенами?
Квартира встретила ароматом медикаментов и уединения. Мебель незатейливая – софа, стол, гардероб. На подоконнике засохшие герани. Словно жизнь тут замерла.
В спальне – металлическая кровать и тумбочка. Катя раскрыла ящик – авось обнаружится что–то существенное. Документы, возможно.
А там – письма. Пачка аккуратно уложенных листочков. Ее почерк.
«Гера, получила твоё письмо. Радуюсь, что дела налаживаются. У меня всё по–прежнему – больница, пациенты, дежурства до утра».
Катя опустилась на край кровати. Это же их переписка! Та самая, далёкая. Когда он мотался в командировки, а она дома оставалась.
Но среди старых записок обнаружились и свежие. Без дат. Написанные его почерком:
«Катюха, если ты это читаешь – значит, меня уже нет. Хотел пояснить, почему завещаю тебе квартиру.
Помнишь тот момент, когда у меня всё обвалилось? Предприятие разорилось, Марина ушла с детьми, приятели отвернулись. Я запил основательно. Думал – всё, финиш.
А ты явилась. Принесла суп в большой кастрюле. Сказала: "Ешь, болван. Умирать – не от голода же".
Не выспрашивала, что произошло. Не укоряла. Просто поставила кастрюлю на стол и удалилась.
Я тогда осознал: ты – единственная, кто меня не предал. Не изменился к худшему, не отвернулся. Даже когда мы разошлись – по моей вине, кстати.
Марина бросила меня, как только денег не стало. Сестра Людка сразу перестала звонить – зачем ей нищий брат? А ты одна помнила обо мне.
Квартира эта – не подарок. Это – долг. За то тепло, которое ты мне дала, когда было холодно.
Прости, что не сказал при жизни. Боялся.
Твой бывший дурак – Герман».
Катя читала сквозь слёзы. Суп в большой кастрюле. Господи, она и позабыла про это! Столкнулась с ним тогда случайно у универсама – грязного, пьяного, отчаявшегося. Сердце сжалось. Дома сварила супа – и понесла. Молча.
Не из сочувствия. Не из расчёта. Просто нельзя было пройти мимо.
А он это сохранил в памяти. На всю жизнь.
– Обман всё это! – вопила Людмила в кабинете нотариуса, размахивая запиской. – Подделка! Она сама накропала!
– Почерковедческая экспертиза подтвердит подлинность, – невозмутимо заметил нотариус.
– Да пусть даже он писал! – не унималась женщина. – Больной был! Алкаш! Неадекватный!
Её дети сидели рядом, потупившись. Им было стыдно за мать, но они молчали.
– Людмила Владимировна, – тихо сказала Катя, – может, хватит? Герман сам решил.
– Сам? – Людмила развернулась к ней. – Да ты его обманула! Воспользовалась тем, что он пил! Специально приехала, когда он умирал!
– Я к нему не приезжала.
– Врёшь! – голос женщины сорвался на крик. – Соседи видели! Говорят, женщина приходила! Средних лет! Это были вы!
– Я четверть века с ним не виделась, – повторила Катя.
– Тогда зачем он вам завещал? Зачем? Мы – родная кровь! Мои дети росли без отца, им квартира нужна! А вы – чужая! Чу–жа–я!
Юноша поднял голову:
– Мам, успокойся. Мы сами виноваты. Дядю забыли, когда он спился.
– Молчи! – рявкнула мать. – Я на неё в суд подам! Завещание оспорю! Докажу, что она его принуждала!
Катя смотрела на эту истерику и думала: а ведь они правда забыли его. Когда он нужен был – отвернулись. А теперь вспомнили. Когда квартира объявилась.
«Ты одна помнила, что я человек» – эти слова из записки звучали в голове.
Герман знал, что делал.
И она его не подведёт.
В зале суда стоял запах казённой пыли и чужих нервов
Катя сидела на переднем ряду, сжимая в руках потёртую сумочку. Рядом – её адвокат, молодая женщина с усталыми глазами. Напротив – Людмила с детьми и целая команда юристов.
– Дело о признании завещания недействительным, – объявил судья. – Слушается.
Адвокат истцов встал – представительный мужчина в дорогом костюме:
– Ваша честь! Завещатель находился в болезненном состоянии. Хронический алкоголизм, депрессия. Вот справки из наркодиспансера.
Бумаги шуршали. Судья изучал документы, хмурясь.
– А также, – продолжал адвокат, – ответчица имела шанс оказать на завещателя неправомерное воздействие. Она навещала его в последние месяцы жизни!
– Неправда! – не выдержала Катя. – Я его не навещала!
– Тише в зале! – одёрнул судья. – Есть ли свидетели этих визитов?
Адвокат кивнул:
– Соседка покойного готова дать показания.
В зал вошла пожилая женщина в платке. Села в свидетельское кресло, оглядываясь по сторонам.
– Вера Степановна Крылова, – представилась она. – Жила напротив Германа Владимировича.
– Расскажите, что вы видели.
– Да приходила к нему женщина, – кивнула свидетельница. – Средних лет. Несколько раз видела. С пакетами какими–то.
Сердце Кати ухнуло. Как же так?
– Можете описать эту женщину?
– Ну, русые волосы, полненькая такая. В очках.
Людмила торжествующе переглянулась с адвокатом. А Катя сидела, как оглушённая. Кто это мог быть?
– Вера Степановна, – встала адвокат Кати, – а давно вы знали покойного?
– Да года четыре как соседи.
– И часто к нему кто–то приходил?
Женщина замялась:
– Ну, очень редко. Одинокий был.
– А эта дама, которую вы видели, – когда она приходила? В какое время?
– По вечерам больше. После работы, видать.
– И что она делала?
– Еду приносила. Лекарства. Убиралась вроде. Добрая женщина.
Адвокат Кати улыбнулась:
– Вера Степановна, а вы уверены, что это была именно моя подзащитная? Вы же её в лицо не знали?
– Ну нет, конечно. Просто женщина была. Похожая.
Зал зашумел. Людмила побледнела.
– Значит, – продолжила адвокат, – вы не можете утверждать, что к покойному приходила именно Екатерина Ивановна Рыбакова?
– Не могу, – растерянно призналась свидетельница.
А может, это была социальная служба?
После перерыва настроение в зале изменилось. Адвокат Кати вызвала своего свидетеля – молодую женщину в сером костюме.
– Марина Сергеевна Белова, социальный работник службы помощи пожилым людям.
Катя удивлённо подняла брови. Откуда взялся этот свидетель?
– Расскажите о ваших визитах к Герману Владимировичу Рыбакову.
– Я навещала его последние восемь месяцев, – сказала социальная работница. – Он был в нашей базе как одинокий пенсионер. Приносила продукты, лекарства, помогала с уборкой.
«Вот оно», – подумала Катя. Вот кого видела соседка!
– Как часто вы приходили?
– Два–три раза в неделю. По вечерам, после основной работы.
– И как выглядел завещатель? Был ли он адекватен?
Марина Сергеевна задумалась:
– Герман Владимирович. Да, он выпивал. Но не был алкоголиком в тяжёлой стадии. Мы беседовали, он рассказывал о жизни. Очень сожалел о прошлом. Особенно – о разводе с первой женой.
– О чём именно сожалел?
– Говорил, что поступил подло. Что жена была хорошая, а он её предал ради молоденькой. А потом эта молоденькая его бросила, когда дела пошли плохо. И что только первая жена проявила к нему человечность, когда ему было совсем худо.
Людмила нервно заёрзала на месте.
– Он был в здравом уме, когда говорил это?
– Совершенно. Даже записи какие–то вёл. Сказал – воспоминания пишет. Хочет правду рассказать.
Адвокат истцов вскочил:
– Возражение! Это слухи!
– Отклоняется, – сухо сказал судья. – Продолжайте.
– Герман Владимирович часто повторял, что хочет исправить ошибку. Сделать что–то хорошее для той единственной, кто его не предал, – добавила свидетельница.
Зал затих. Даже дети Людмилы переглянулись.
– И последний вопрос, – сказала адвокат Кати. – Когда вы видели завещателя в последний раз?
– За неделю до смерти. Он был слаб, но ум ясный. Сказал мне: «Марина, я наконец сделал правильное дело. Совесть чиста».
– Последнее слово предоставляется сторонам, – объявил судья.
Адвокат истцов говорил о кровном родстве, о справедливости, о том, что дети покойного нуждаются в жилье больше, чем бывшая жена.
Решение суда было коротким: «Завещание признать действительным». Людмила вышла из зала, не оглядываясь. Дети пошли за ней – покорно, как всегда.
А Катя стояла в коридоре и не знала, радоваться ей или плакать.
– Поздравляю, – сказала адвокат. – Квартира ваша.
– Спасибо.
– Что планируете с ней делать?
Катя промолчала. Планов не было. Была только усталость и странное чувство – словно что–то важное закончилось.
Квартиру продали через два месяца. Покупатели нашлись быстро – старый фонд на Преображенке ценился. Сумма получилась солидная – на такие деньги можно было спокойно жить лет пятнадцать.
Половину Катя перевела в центр реабилитации алкозависимых. Тот самый, где Герман когда–то получал помощь. Соцработница Марина рассказала об этом на суде.
– Зачем? – спросила тётя Галя, узнав о переводе. – Совсем рехнулась?
– Герман бы так хотел, – просто ответила Катя.
– Откуда знаешь?
– Знаю.
Соседи опять зашептались. Теперь уже о том, что богатство свалилось на дуру. «Деньги дураков не любят», – говорили за спиной.
Но Кате было всё равно.
С оставшимися деньгами она уехала. В маленький городок под Рязанью, где работала её подруга Света. Та звала давно:
– Приезжай, Катюха. У нас поликлиника новая открылась. Медсестру ищут.
Поликлиника оказалась светлой, с большими окнами и запахом свежего ремонта. Катя пришла туда в первый же день и поняла – вот оно. То место, где она нужна.
Работали с пациентами. Делали перевязки. Помогали врачам на приёме. Проводили беседы с больными.
– А вы откуда к нам? – спросила главврач.
– Из прошлой жизни, – улыбнулась Катя.
Купила небольшую квартирку рядом с поликлиникой. Обставила скромно – стол, книжные полки, диван. На подоконнике поставила герань – в память о Германе.
Через год встретила Людмилу в областном центре. Та шла из банка с документами в руках – видимо, кредит оформляла.
Женщины остановились друг напротив друга.
– Как дела? – спросила Катя.
– Нормально, – сухо ответила Людмила. Потом не выдержала: – Довольна? Добилась своего?
– Я ничего не хотела добиваться.
– Ага. А деньги куда дели? Прожгли уже?
– Часть – в центр. На остальные живу.
Людмила хмыкнула:
– Дура. Могла бы себе особняк купить. Или квартиру в столице.
– Не нужен мне особняк.
– Тогда зачем судилась? Отдала бы нам – и всё.
Катя посмотрела на неё внимательно:
– Людмила Владимировна, а вы хоть раз подумали – может, ваш брат и правда хотел сделать мне добро? Просто так. По–человечески?
– Не верю в человечность, – отрезала Людмила. – Все думают только о себе.
– Жаль.
Женщины разошлись. Больше не встречались.
Иногда Катя думала о Германе. Представляла, как он писал ту записку. Как вспоминал кастрюлю с супом. Как решился оставить ей квартиру – единственное, что у него было.
«За то тепло, которое ты мне дала, когда было холодно», – вспоминала его слова.
Может, всё в жизни так и работает? Даже самое маленькое добро – как камешек в воду. Круги расходятся, доходят до берега, возвращаются.
Она не стала богаче, чем была. Но зато – на своём месте.
А это, пожалуй, дороже любого наследства.
Друзья, будьте здоровы! А если вы хотите укрепить свой иммунитет - читайте статью на телеграм-канале "5 простых шагов к ежедневному повышению иммунитета с помощью природных продуктов".
Не забудьте подписаться, чтобы не пропустить новые публикации!
Рекомендую почитать: