В тот день Галина поняла: она готовила суп тридцать лет, а муж ни разу не спросил, какой её любимый.
Это открытие пришло не сразу. Не как взрыв, а как медленная капель где-то в груди. Она стояла у плиты, размешивала борщ, и вдруг замерла с половником в руке. Когда в последний раз кто-то интересовался, что она хочет на ужин? Что ей нравится? Как у неё дела, вообще?
Галина варила суп всю взрослую жизнь. Сначала мужу Виктору, когда поженились. Потом детям, которые выросли, разъехались и теперь звонили по праздникам. А потом просто по инерции — как люди чистят зубы, не задумываясь.
У неё день шёл по расписанию, выученному наизусть.
Утром каша и яйца для Виктора, ему на работу бутерброды, себе что-то на скорую руку. Днём, если выходной, обязательно горячее. Вечером снова поесть, чтобы муж не жевал что попало. Между этим — стирка, глажка, тряпка, полки, посуда, мелкие дела по дому. Всё то, что никто не замечал.
Виктор считал, что так и надо.
Когда-то давно он даже попытался это сформулировать красиво.
— Женщина должна, понимаешь? — сказал он тогда с умным видом.
— Кому должна, Виктор?
— Да не начинай. Это же естественно. Мужчина зарабатывает, женщина дома порядок держит. Всё, точка.
С тех пор фраза "женщина должна" стала у него универсальным ответом. На просьбу помыть пол. На вопрос, почему он разбрасывает носки. На замечание про тарелку, оставленную на столе.
Галина сначала спорила. Потом уставала. Потом махала рукой — после работы сил хватало только на ужин и минимум уборки.
Вечером Виктор садился на диван, включал телевизор и начинал командовать из комнаты:
— Гал, а где мой чай?
— Там же, где всегда. В банке.
— А почему не нальёшь?
— У меня руки одни.
— Женщина должна о муже заботиться, а ты всё споришь.
Она вздыхала, ставила чайник, доставала кружку, мысленно перечёркивала свои планы лечь пораньше. Поспорить было можно, но толку от этого не прибавлялось.
Всё сдвинулось с мёртвой точки, когда её двоюродная сестра Лида — та самая, которая любила говорить "щас я тебе умную вещь скажу, только не обижайся" — потащила Галину к психологу.
— Ты измучилась, — объявила Лида по телефону. — У тебя в голосе вместо интонаций швабра гремит. Поехали, у меня знакомая.
— Да что мне эта психолог скажет?
— А ты сходи и узнай. Хуже не станет.
Кабинет психолога оказался обычным: кресло, стул, никаких особых декораций. Только женщина лет сорока с мягким голосом, которую звали Марина.
— Расскажите, как живёте.
Галина сначала стеснялась. Потом понеслось.
Про супы, про Виктора, про носки, про фразу "женщина должна", про то, как она падает спать без сил и при этом ещё чувствует себя виноватой, что вдруг пыль на этажерке.
Марина слушала, кивала, иногда задавала короткие вопросы. В какой-то момент Галина услышала своё "я вообще не помню, когда меня в последний раз кто-то спросил, как у меня дела" — и сама от этих слов вздрогнула.
— Что вы хотите сейчас для себя? Не для мужа, не для детей, а именно для себя?
Галина растерялась.
— Я не знаю. Я никогда об этом не думала. Честно.
— Тогда сделаем маленький эксперимент, — спокойно сказала Марина. — На неделю убираете из своей жизни максимум бытовых дел. Не готовите, не стираете, не гладите. Делаете только то, без чего вы сами никак не обходитесь. И смотрите, что происходит.
Галина уставилась на неё, как на человека, который предлагает ходить по потолку.
— Вы это серьёзно?
— Абсолютно. Это не про вредность и не про войну. Это про наблюдение.
— А если он разозлится?
— Тогда вы увидите, на что он злится. На отсутствие услуг или на ваш реальный дискомфорт.
Вечером Галина ехала домой и думала, что это всё какая-то авантюра. Но в груди непонятно отозвалось слово "эксперимент". Как будто ей разрешили хотя бы на время не быть вечной кухаркой.
Первый день начался с обычного Викторова вопроса:
— Что на ужин?
— Ничего, — спокойно ответила Галина. — Я очень устала.
— В смысле ничего?
— В прямом. Я сегодня не готовила.
Он поморщился, как ребёнок, которому сообщили, что мультики отменяются.
— Гал, ну ты даёшь. Женщина должна кормить мужа.
— Сегодня женщина лежит и не может.
Она действительно легла. Без театра, без хлопанья дверями. Сняла тапочки, устроилась с книжкой, отложенной уже месяц.
Виктор поворчал, походил по кухне, порыскал по шкафчикам. Через полчаса из коридора донеслось его недовольное:
— Пойду возьму сосисок в магазине.
Вернулся с пакетами, разогрел, поел прямо из сковородки, кивнул в её сторону:
— Хочешь, бери.
— Не хочу.
— Ну смотри сама.
Он сел к телевизору, как ни в чём не бывало. Не спросил, что с ней, что за "очень устала", как себя чувствует. Вообще ни одного вопроса.
На второй день Виктор позвонил с работы.
— Гал, давай вечером что-нибудь посущественней, а то эти сосиски в горле стоят.
— Я ещё ничего не готовлю.
— Ты что, продолжаешь?
— Да.
Вечером он пришёл с коробкой пиццы. Поставил на стол.
— На, поешь.
— Не хочу.
— Ты совсем?..
— Я серьёзно.
Он пожал плечами, поел сам, снова включил телевизор. Разговоров о ней не последовало.
На третий день началась история с бельём.
— Гал, а где мои футболки?
— В корзине.
— Почему не постираны?
— Я не стираю сейчас.
Он посмотрел на неё долго, как на не очень вменяемого человека.
— Ты обижаешься, да?
— Нет.
— А чего ты тогда устроила?
— Я ничего не устраиваю. Я устала.
В воскресенье корзина с бельём уже напоминала маленький холмик. Виктор сосредоточенно стоял над стиральной машиной, как над загадочным предметом.
— Смотри, Гал, куда тут нажимать?
— Там всё подписано.
— Ты что, из принципа?
— Я сижу и отдыхаю. Принципов у меня нет.
Он поворчал, ткнул пару кнопок, однажды залил порошок мимо, ругнулся себе под нос, но ни разу не спросил, как у неё дела и почему та внезапная "усталость" не проходит.
К концу недели кухня стала совсем другая. На столе стояли коробки из доставки, надписи ресторанов, к которым раньше Галина относилась как к празднику, а не к будням. Раковина не блестела, полотенца висели как попало.
Галина сидела за столом и смотрела не на беспорядок, а на собственный блокнот. Марина в первый день посоветовала записывать фразы, которые звучат в их доме.
Первой строкой у неё стояло: "Что на ужин?"
Потом: "Где мои носки?", "Ты почему не погладила?", "Женщина должна".
Постепенно список заполнился вопросами Виктора. Но среди них не оказалось ни одного про неё. Ни "как ты", ни "что ты хочешь", ни "ты сегодня как себя чувствуешь".
— Гал, а почему у меня рубашка не выглажена?
— Потому что я её не гладила.
— Ты нарочно издеваешься?
— Нет.
— Ну сколько это продолжаться собирается?
Она усмехнулась.
— Пока я так живу.
— Мне это не подходит.
Он ходил по кухне, собирал руками крошки со стола, сердился всё больше.
— Женщина должна поддерживать дом. Мне на работе и так нервов хватает, чтобы ещё и дома это видеть.
— А мне на работе, по-твоему, цветов раздают?
— Ты же сама говорила, что тебе там не тяжело.
— Я говорила, что привыкла. Это разные вещи.
Он махнул рукой, снова что-то пробурчал про "по телевизору нормальные жёны как люди живут". Галина молчала.
Вечером ей позвонила Лида.
— Ну что, мой экспериментатор, как жизнь?
— Как в студенческой общаге. Коробки из-под еды, гора белья, и один взрослый мужик, который не знает, где у стиралки кнопка.
— Он хоть поинтересовался, что у тебя там за усталость?
— Ни разу. Только по поводу еды, одежды и носков.
Лида помолчала.
— Щас я тебе умную вещь скажу, только ты не обижайся.
— Давай уже.
— Ему удобно. Ты была бесплатным сервисом. Ты выключила сервис — он просто нашёл другой. Доставка у него теперь вместо тебя.
— Спасибо, Лида, очень поддержала.
— Я не для того, чтобы добить. Ты смотри не на него, а на себя. Ты рядом с этим всем кто?
Галина и сама не знала.
До этого эксперимента она искренне считала, что если перестанет варить свои супы и стирать носки, всё рухнет. Оказалось — ничего не рухнуло. Просто Виктор спокойно перескочил на полуфабрикаты и одноразовые контейнеры, как будто всю жизнь мечтал о кетчупе из пакетика.
И вот тут у неё что-то щёлкнуло.
Не громко, не с салютом. А тихо, как выключатель ночника.
Через неделю Галина снова сидела у Марины. Та же комната, те же стул и кресло.
— Как эксперимент?
— Он перешёл на пиццу и пельмени, — спокойно ответила Галина. — Даже не спросил, что со мной. Только интересуется, где носки и почему не глажено.
Марина кивнула.
— Что вы чувствуете?
— Смешно и грустно. Я столько лет думала, что держу дом. А выходит, я просто давала услуги.
— А вы кто, если убрать услуги?
Галина задумалась. Внутри было странно. Не пусто, а как будто тихо стало.
— Человек, наверное. Не кухарка. Не прачка. Человек, у которого есть усталость, желания.
— Что вы хотите сейчас?
— Я хочу прийти домой и не бросаться к плите. И не объяснять, почему.
Марина чуть улыбнулась.
— Можете так сделать?
— Уже делаю.
Галина удивилась собственным словам. Они прозвучали без пафоса, без лозунгов. Просто как констатация факта.
Вечером Виктор снова вошёл в кухню. Поставил ключи на стол, привычно заглянул в кастрюли и ничего там не нашёл.
— Суп где?
— Нигде. Я больше его не варю.
Он повернулся.
— Ты это серьёзно?
— Да.
Она сидела за столом с магазинным салатом в пластиковой миске и йогуртом. Перед ней лежал тот самый блокнот.
— Гал, ты с ума сошла. Женщина должна кормить мужа.
— Женщина ничего никому не должна по умолчанию, — сказала она спокойно. — Особенно когда про неё самого человека не спрашивают.
Виктор замолчал. Смотрел, как будто видел её заново.
— То есть ты не приготовишь?
— Нет. Если хочу — готовлю. Если нет — не делаю.
Он опять начал про нервы, про трудный день, про "я же деньги приношу". Она слушала, но внутри не видела в этом связи с кастрюлями.
Галина встала, убрала за собой тарелку, медленно помыла её. Сделала себе чай, села в другую комнату с книгой.
Виктор через какое-то время загремел пакетами в коридоре. Пахло готовой едой из магазина. Он не задал ни одного вопроса о ней.
А она вдруг поняла, что сидит и думает не о том, какой он неблагодарный, а о том, что у неё сейчас свободный вечер. Без плиты, без стиралки, без глажки.
Не идеально, не по картинкам. Но её.
Руки у неё ничуть не дрожали, сердце не выплясывало драму. Просто всё внутри как-то разошлось по своим местам. Как стопки, которые годами криво лежали, а потом их аккуратно сдвинули.
Галина взяла ручку и написала на новой странице блокнота: "Я живу. Не обслуживаю. Живу".
Поставила точку.
И от этой точки почему-то стало легче дышать.