Галя стоит у закрытой двери кухни, а с той стороны Лёха дёргает ручку: — Галь, ты чего, ремонт там? — Бар закрыт, — говорит она голосом, который сама не узнаёт.
Но начиналось всё, конечно, иначе.
Двухкомнатная квартира на троих: Галя, муж Саша и его друзья детства. Официально друзья живут по своим адресам, но каждые выходные их тарелки, голоса и грязные носки оккупируют её пространство.
Все их знают: Лёха с вечным рюкзаком, Пашка, который любое слово растягивает на пять минут, и Игорёк — худой, но ест за троих.
Саша на их фоне почти скромный, пока не произносит своё фирменное: — Галь, ну накрой что-нибудь. Мы ненадолго.
«Ненадолго» у них — это пять-шесть часов.
Галя режет всё, что покупала на неделю, раскладывает по тарелкам, прибирает, снова приносит. Мужики сидят в комнате, громко спорят, заглядывают в кухню только с двумя фразами: — Галь, что-нибудь к чаю есть? И второе: — Галь, у тебя вкуснее, чем в кафе.
Она улыбается, говорит «ешьте-ешьте», моет чашки, пока пальцы не сморщатся от воды. Мать в детстве твердила, что терпение и труд всё перетрут. Галя честно пытается жить по этой установке, как по инструкции из старой книжки.
Первый звонок случается в одну из суббот.
Галя ставит тарелку с нарезкой, и Пашка, не глядя, говорит: — А можно без этого сыра? В прошлый раз был вкуснее.
И отодвигает тарелку, как неудачную композицию.
Она застывает на секунду. Не обижается даже — просто кто-то внутри щёлкает тумблер: «Сколько ещё?»
Тарелку забирает молча. В кухне звонит подруге Люське.
— Люся, у меня тут опять заседание Малой думы. — Я тебе так скажу, — Люська всегда начинает именно так, — ты у них как официантка. Им нравится. Они привыкли. Ты для них фоновая музыка. Пока играешь, никто не замечает. — А что мне, выгнать их? — Сначала себя из кухни выгони. Хотя бы на час. Пусть сами чай нальют.
Галя смеётся, но внутри всё шевелится. Не скандалом — тихой злостью.
Тарелку с сыром всё-таки относит обратно и демонстративно ставит в центр стола.
— А этот сыр я сама съем.
Мужики замолкают, переглядываются. Саша хмыкает: — О, хозяйка с характером.
Ему смешно. Ей впервые совсем не смешно.
Решающий день приходит как обычная суббота.
Галя накануне заходит в магазин и впервые за много лет кладёт в корзину не салфетки, а огромную стопку одноразовых тарелок и стаканов. Вертит упаковку в руках, усмехается, кивает сама себе.
В субботу Саша с порога объявляет: — Вечером ребята зайдут.
Она смотрит на него спокойно. Внутри нет ни раздражения, ни суеты. Там тишина и очень чёткое «хватит».
За час до прихода гостей Галя накрывает стол в комнате. Одноразовые тарелки, такие же вилки, посередине одна большая миска с едой, банка огурцов, хлеб в пакете. На кухне закрывает дверь и встаёт к ней спиной.
Звонок. Галя открывает, друзья заходят, привычно тянутся к кухне. И упираются в закрытую дверь.
— Галь, а ты чего, ремонт? — тянет Лёха, дёргая ручку. — Бар закрыт.
Голос звучит чужим, спокойным и твёрдым.
— В смысле? — не понимает Пашка.
Саша морщится: — Гал, ну чего ты.
Она показывает на стол: — Всё, что есть, здесь. Тарелки одноразовые. Холодильник общий, но открывать его будете сами. Я сегодня не дежурю.
Мужики замолкают. Саша смотрит так, будто видит незнакомку.
— Это шутка? — Нет.
И садится на диван с книжкой.
Лёха мнётся: — Саш, если неудобно, можем в следующий раз.
Он чувствует, что воздух стал вязким. Игорёк берёт пластиковую вилку, вертит: — Как на корпоративе.
Саша встаёт: — Галя, пойдём на кухню. Поговорим.
— Говори здесь. Я не секретный объект. — Ты меня позоришь перед друзьями. — Я подаю им еду и уношу тарелки. Если кто кого позорит, так это ты меня.
Саша краснеет: — Ты чего устроила? Они к нам как домой ходят. — Вот в этом и проблема.
Он стоит минуту, потом машет рукой и возвращается к друзьям.
Вечер идёт вяло: мужчины сами накладывают еду, шуршат пластиком, переговариваются тише обычного. Через три часа расходятся.
Саша молча ходит по квартире, открывает шкаф, достаёт сумку.
— Это что значит? — спрашивает Галя. — Я к Лёхе пока. На время. Остывай. Подумай.
Он набивает сумку рубашками, носками, зарядкой, берёт любимую кружку. Галя смотрит на кружку и не чувствует паники. Только усталость.
— Ключи оставишь или заберёшь? — Заберу, конечно, — отвечает он, как будто обижается и на этот вопрос.
Долго возится с замком. Дверь хлопает.
Тишина въезжает в квартир так же внезапно, как раньше въезжали друзья.
Первые два дня Галя ходит по квартире, как по музею своей семейной жизни. То кружку переставит, то старую футболку Сашину с кресла уберёт. Спать получается хуже, зато утро начинается без «Гал, где мои штаны».
Люська звонит на третий день: — Ну что, как жизнь без Малой думы? — Тишина. Как будто холодильник в отпуск ушёл. — Я тебе так скажу — тишина это подарок. Береги.
Галя смеётся: — Я вчера посуду мыла один раз. Один. Раз. — Живи как человек. А мужик, если не дурак, поймёт.
Галя кладёт трубку, садится на табуретку, смотрит на свободный стол. На нём вдруг очень много места. Она ставит в центр вазу, которую когда-то подарили на годовщину, кладёт туда простые конфеты в блестящих фантиках.
Вечером включает телевизор погромче — не чтобы заглушить мысли, а чтобы звучал чей-то голос, не требующий ни тарелки, ни ложки. Готовит себе простую еду, накладывает в красивую тарелку, которую берегла «для гостей», садится за стол одна.
Странно, но не пусто. Скорее как в первый день отпуска после долгой смены.
Через неделю Саша не звонит. Пишет.
Сообщение появляется вечером: «Нам надо обсудить».
Галя открывает. Там текст, разбитый на пункты.
«Чтобы всё вернулось в норму» — так он начинает.
Дальше идут пункты: «Перестань закрывать кухню». «Не устраивай сцены перед друзьями». «Готовь, как раньше». «Не ставь одноразовую посуду». «Не считай, сколько и кто ест».
В конце: «Если ты всё исправишь, ребятам снова будет комфортно у нас дома».
Галя читает один раз. Второй не получается — она хохочет так, что слёзы текут. Не от обиды. Это какой-то другой смех, нервный и освобождающий.
Набирает Люську: — Люся, ты сядь. — Я уже сижу, у меня возраст. Что там? — Саша прислал чек-лист. — В смысле? — Настоящий. Пункты. Что мне «исправить», чтобы его друзья чувствовали себя как дома.
Она зачитывает пункты вслух. Люся сначала ахает, потом фыркает: — Я тебе так скажу — его друзья уже давно дома. У тебя. А ты там как приглашённая.
Галя вытирает глаза: — Зато теперь официально знаю: я им мешаю. — Напиши ответ: пункт первый — научись мыть за собой. Пункт второй — уважай ту, кто тебе чай наливает.
Галя смеётся не останавливаясь: — Не, писать не стану. Устанет ждать.
Она делает скриншот, отправляет Люсе. Потом спокойно удаляет сообщение у себя. Не из мести — как ненужный файл.
Подходит к шкафу с Сашиными вещами. Рубашки висят ровным рядом. Снимает три, те, что он особенно любил, складывает аккуратно и относит в прихожую. Не выкидывает, не прячет. Просто убирает с глаз.
На кухне ставит чайник, достаёт «гостевую» тарелку. Кладёт туда конфету, потом вторую. Садится за стол.
В голове крутятся мамины слова про терпение, Люськино «я тебе так скажу» и этот чек-лист, где она — обслуживающий персонал, который должен «исправиться».
От этого винегрета мыслей становится легко.
Она ест конфету медленно, не оглядываясь. В квартире тихо и свободно. Каждый предмет стоит там, где его оставили из уважения, а не потому что «так привыкли».
И в этот момент Гале чётко ясно только одно: бар у неё действительно закрыт. И в этой закрытости есть такое спокойствие, какого не бывает даже у лучших подруг.
Чек-лист мужа лежит в телефоне у Люськи. А у Гали на столе только простая тарелка и несколько шуршащих фантиков, которые она не спешит выбрасывать — они напоминают ей маленький домашний фейерверк без шума и дыма.