Дом, который арендовал для французской делегации дон Афонсу, оказался просторным и прохладным, с толстыми стенами, выходящими во внутренний дворик-патио, где бил маленький фонтан. После душной жары улиц и давящих впечатлений от увиденного, Сесиль почувствовала здесь минутное облегчение. Однако тень от шествия в санбенито легла и сюда, заставляя её вздрагивать от каждого незнакомого звука за дверью.
На следующий день мессир Пьер отбыл на встречу с португальскими купцами, оставив мадам Изабо отдыхать, а Сесиль — предоставленной самой себе. Молодая девушка чувствовала себя пленницей в роскошной клетке. Ей не терпелось зарисовать виды города, но мысль выйти одной на улицы Лиссабона, где царили столь чуждые и пугающие нравы, казалась немыслимой.
Её спасение пришло с неожиданной стороны. Во второй половине дня в доме появился Диогу ди Алмейда. Он был так же элегантен, как и накануне, но сегодня в его манерах сквозила деловая собранность.
— Мессир Пьер просил меня навестить вас, мадемуазель Леруа, и предложить свою помощь в устройстве вашего быта, — сообщил он, вежливо склонив голову. — Он будет занят деловыми переговорами по торговой части ещё несколько дней.
— Вы очень любезны, сеньор, — ответила Сесиль, чувствуя неловкость. — Но, право, мне ничего не нужно.
Диогу окинул взглядом просторную, слабо освещённую гостиную, его взгляд упал на её деревянную дощечку и штифты, скромно лежавшие на резном сундуке.
— Мой отец владеет несколькими особняками в городе, — произнёс он вдруг, и в его глазах мелькнул интерес. — В одном из них, неподалёку отсюда, сейчас идут отделочные работы. Мастера из Фландрии расписывают потолки в новом стиле. Если вам интересно искусство, я мог бы показать вам их работу. И, — он сделал небольшую паузу, — там есть внутренний сад. Вид на город оттуда открывается превосходный.
— Вы смогли бы… заниматься своим ремеслом, не привлекая излишнего внимания уличной толпы.
Предложение было более чем заманчивым. Оно сулило и новые впечатления, и возможность рисовать, не чувствуя на себе осуждающих взглядов.
— Я буду бесконечно благодарна вам за такую возможность, сеньор Диогу, — искренне воскликнула Сесиль.
Уже на следующий день он сопроводил её в дом своего отца. Это был настоящий дворец, пусть и не столь огромный, как королевский Алкасова¹, но поражавший изысканностью отделки. Войдя внутрь, Сесиль замерла от восторга. В высоком зале, уставленном лесами, работали художники. Они, стоя на высоких подмостках, создавали на потолке сложнейшие узоры из виноградных лоз, цветов и акантов, а в центре уже проступали очертания художественной сцены.
— Это… это же гризайль! — прошептала она, поражённая. Техника однотонной живописи, создававшая иллюзию барельефа, была известна и во Франции, но здесь она была представлена с невероятным мастерством.
Один из художников, мужчина лет сорока в испачканной красками одежде, спустился вниз, чтобы растереть на палитре новый кусок охры. Увидев Диогу, он кивнул с уважением, но без подобострастия.
— Месье Франсишку, — обратился к нему Диогу. — Эта юная дама из Руана — большая ценительница искусств. Она хотела бы посмотреть на работу ваших мастеров из Фландрии².
Художник, местре Франсишку, оценивающе взглянул на Сесиль, потом на её руки, испачканные углём.
— Ценительница? Или коллега? — спросил он напрямую, и в его глазах светилась добродушная усмешка.
Сесиль смутилась, но Диогу ответил за неё:
— Мадемуазель Леруа довольно искусная художница. Хоть и начинающая. Она еще изучает технику.
— Ну, что ж, — местре Франсишку махнул рукой по направлению к лесам. — Смотрите, сколько душе угодно. Только смотрите под ноги, да не мешайте мастеровым.
Эта свобода после затворничества показалась Сесиль раем. Она провела несколько часов, наблюдая за работой фламандцев, делая быстрые зарисовки их поз, движений, игры света на свежей штукатурке. Потом девушка вышла в тот самый внутренний сад, о котором говорил Диогу. Отсюда, с высоты холма, открывалась потрясающая панорама на крыши города, гавань и широкую гладь реки Тежу.
Она забыла обо всём на свете. Дощечка с воском быстро заполнялась силуэтами. Сесиль рисовала старую служанку, чистившую на ступеньках рыбу, — её лицо, испещренное морщинами, было похоже на старую карту прожитой жизни. Она рисовала мальчика-подмастерья, задремавшего в тени стены с кувшином воды в руках. И ловила мгновения, эмоции, красоту обыденности.
Диогу, наблюдавший за ней со стороны, был очарован. Он видел, как сосредоточено её лицо, с каким лёгким, уверенным движением руки она наносит линии. Это было не похоже на манеру местных мастеров, чьи работы были полны величия и строгого благочестия. В её рисунках была жизнь.
— Вы рисуете не так, как здешние иконописцы, — заметил он, подходя ближе.
Сесиль вздрогнула, вынырнув из своего творческого транса.
— О! Простите, сеньор… Я… — она посмотрела на свои наброски, словно впервые их увидев. — Я не стремлюсь к идеалу. Я стремлюсь к правде. Мне интересен человек, а не образ.
— Это смело, — произнёс Диогу задумчиво. — Но будьте осторожны. Не всякая правда находит понимание у тех, кто привык видеть лишь канон.
В его словах не было упрёка, скорее, предостережение. Но Сесиль, окрылённая возможностью творить, не придала им значения.
В последующие дни она приезжала сюда снова и снова. Месье Франсишку, оценивший её способности и серьёзное отношение к делу, разрешил ей делать наброски в большом зале. Она начала работу над более серьёзным рисунком. У неё возник замысел аллегорической картины «Весна», и для одной из фигур, нимфы, ей нужна была натура. Случайно увидев, как одна из молодых служанок, Мария, сняв платок, ополаскивает лицо и шею водой из фонтана, Сесиль была поражена чистотой линий её спины и плеч, грацией движений.
Улучив момент, когда они остались в саду одни, она робко попросила:
— Мария, не могла бы ты… немного постоять вот так? Мне нужно сделать всего несколько штрихов.
Девушка смутилась, покраснела, но, видя искреннюю просьбу в глазах Сесиль и не чувствуя в ней дурного умысла, смущённо кивнула. Она отвернулась, опустила с плеч простое платье, обнажив спину, и замерла, глядя на воду в фонтане.
Сесиль работала быстро, увлечённо, стараясь ухватить игру света на влажной коже, изгиб позвоночника, мягкую линию плеча. Это был всего лишь быстрый, схватывающий позу эскиз, деталь для будущей большой работы. Но в нём была та самая «правда», то восхищение естественной, божественной красотой человеческого тела, которое двигало ею.
Она не заметила, как из-за колоннады за ней наблюдали. Там стояла другая служанка, пожилая и суровая Анна. Её глаза впились в обнажённую спину Марии и в фигуру Сесиль, быстро переносившую эту «бесстыдную» натуру на бумагу.
Часть 2: Донос
Анна отшатнулась от колоннады, прижав руку к губам, чтобы не выдать себя криком. Сердце её бешено колотилось. То, что она увидела, было кощунством. Эта чужеземка, эта француженка, не просто рисовала — она творила непотребство, заставляя добрую христианку обнажаться перед её взором! И она запечатлевала этот грех на бумаге! В голове у Анны немедленно всплыли рассказы священника о еретиках-альбигойцах, о колдовских оргиях, о дьяволе, искушающем чистые души через порок и телесную красоту.
Она крадучись ретировалась, не дав себя обнаружить. Весь остаток дня она ходила, как в воду опущенная, бросая на Сесиль исподлобья взгляды, полные суеверного страха и отвращения. Вечером, когда работы закончились и мастеровая челядь потянулась из дворца, Анна не пошла домой. Она, кутаясь в платок, свернула с главной улицы и засеменила к скромной, но опрятной церкви Святого Доминика.
Приходской священник, отец Дуарте, только что закончил вечернюю службу. Он был человеком лет пятидесяти, с бледным, одутловатым лицом и маленькими, глубоко посаженными глазами. Его известная строгость и ревностное отношение к чистоте веры снискали ему уважение среди определённой паствы — и страх среди другой.
Увидев взволнованную женщину, он нахмурился.
— В чём дело, дочь моя? Что случилось в такой поздний час?
— Отец Дуарте… — Ана упала перед ним на колени, ломая руки. — Я видела нечто постыдное, что смутило меня! Великую мерзость в доме дона Алмейды!
— Успокойся, дитя моё, и говори толком, — отец Дуарте перекрестил её. — Какую мерзость?
— Там… там эта француженка, что приехала с купцами… она… она занимается бесстыдным ремеслом! Она заставляла бедную Марию, служанку, снять одежду и… и срисовывала с неё! Рисовала её наготу! Я видела это сама! — слова вырывались у Анны, бурным потоком, со всхлипами. — Она еретичка, отец! Я в этом уверена!
Отец Дуарте выслушал её, и его лицо стало подобно каменной маске. Его глаза сузились ещё больше. Служанка могла быть простой и суеверной, но её исповедь падала на благодатную почву. Он уже слышал о присутствии в городе французской делегации. Франция… страна, где всё чаще звучат вольнодумные речи, где искусство порой забывает о служении Богу и обращается к суетной красоте тленного мира.
— Встань, дочь моя, — произнёс он сухо. — Ты поступила правильно, что пришла ко мне. Грех должен быть обличён. Ты можешь повторить свои слова перед лицом Святого трибунала?
Ана побледнела, но кивнула. Мысль о том, что ей придётся свидетельствовать перед самими инквизиторами, ужасала её, но чувство долга и страх перед дьявольскими кознями были сильнее.
— Могу, отец.
— Хорошо. Иди с миром. Молчи о том, что видела. Остальное предоставь мне.
На следующее утро отец Дуарте направился в мрачное здание с крестом над входом — Дворец Святой Инквизиции. Его приняли не сразу, заставив протомиться в прихожей, где царила гробовая тишина, нарушаемая лишь тихими шагами монахов. Наконец, его провели в кабинет к секретарю трибунала, брату Симонасу, худощавому человеку с лицом, не выражавшим никаких эмоций.
— Чем могу служить, отец Дуарте? — спросил брат Симонас, не предлагая сесть.
— Я пришёл по поводу дела, требующего внимания Святого Оффицио³, — начал священник, стараясь говорить твёрдо. — В доме дона Афонсу ди Алмейды, советника короля, ныне пребывает иностранка, француженка по имени Сесиль Леруа. Есть серьёзные основания полагать, что она занимается распространением ереси и богохульств.
Брат Симонас поднял глаза от бумаг.
— Дон Алмейда? Это серьёзное обвинение. Каковы ваши доказательства?
— Есть свидетельница, служанка, которая видела, как эта женщина занимается рисованием обнажённой натуры, принуждая к тому христианку. Кроме того, — отец Дуарте понизил голос, — ходят слухи, что в её бумагах есть рисунки, искажающие святые лики и полные непристойностей. Она изучает искусство… но не во славу Божию, а во славу порока.
Секретарь задумался. Имя Алмейды заставляло его быть осторожным. Но обвинение в ереси и разврате было слишком серьёзным, чтобы его игнорировать. К тому же, «француженка» была удобной мишенью.
— Ваше усердие похвально, отец Дуарте, — наконец произнёс он. — Трибунал примет это к сведению. Мы проведём своё расследование. Вы и ваша свидетельница должны быть готовы дать показания, когда вас вызовут.
— Да, конечно, — поспешно кивнул священник, чувствуя прилив важности. — Мы готовы служить святой матери-Церкви.
Когда он вышел из дворца инквизиции, его лицо озарила улыбка самодовольства. Он выполнил свой долг. Теперь дело за малым — механизм Святого Оффицио, будучи однажды запущенным, почти никогда не останавливался. А он, отец Дуарте, отныне будет известен как ревнитель веры, изобличивший опасную еретичку.
В тот же вечер, вернувшись из дворца Алмейдов, Сесиль с радостным возбуждением разбирала свои эскизы. Она была довольна работой. Эскиз с Марией удался на славу — он был полон жизни и грации. Она предвкушала, как будет работать над большой картиной. За окном сгущались сумерки.
Сесиль не могла и предположить, что в это самое время в канцелярии инквизиции брат Симонас аккуратным, безличным почерком вносил в реестр новое дело: «Сесиль Леруа, француженка. Обвинение: ересь, богохульство, распространение непристойностей. Статус: под следствием».
Роковой механизм был приведён в действие.
Алексей Андров. Вторая глава книги "Художница из Руана"
Первую главу книги можно прочитать здесь
Друзья, напишите, будет ли интересно прочитать продолжение?
*****
Сноски к главе 2-й
Дворец Алкасова¹ — королевская резиденция в Лиссабоне, служившая центром политической жизни Португалии на протяжении веков. В эпоху Великих географических открытий именно здесь король Жуан II принимал мореплавателей и утверждал планы экспедиций.
Фландрия² — историческая область в Западной Европе, чьи земли сегодня разделены между Бельгией, Нидерландами и Францией. В XV веке Фландрия с её богатыми городами (такими как Брюгге и Гент) была экономическим и культурным центром Бургундских Нидерландов и не входила в состав королевства Франция, что делало фламандских мастеров желанными и уважаемыми специалистами при дворах по всей Европе.
Святое Оффицио³ — официальное название инквизиции в Португалии, учреждённой в 1536 году. Дословно переводится с латыни как «Священная Служба» (лат. Sanctum Officium).