– Юлечка, ну что ты сразу так резко, – Дима отвёл взгляд в сторону, будто ему вдруг стало интересно, как устроен плинтус в прихожей. – Это же временно. Мама с папой всего на пару месяцев, пока их дом в области на капитальный ремонт не закроют.
Юля медленно закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и почувствовала, как холод металла через тонкую футболку пробирается к лопаткам. В голове крутилась одна-единственная мысль: «Он уже всё решил. Без меня».
– Подожди-ка, – она постаралась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. – То есть ты уже дал им слово?
Дима вздохнул, провёл рукой по волосам – привычка, которая появлялась всегда, когда он знал, что виноват, но не хотел признавать.
– Ну… да. Позавчера мама позвонила, рассказала про этот ремонт. Я сказал, что конечно, приезжайте, места хватит. Юль, это же мои родители.
– Твои родители, – кивнула она, чувствуя, как голос становится чужим. – А квартира моя.
Тишина повисла тяжёлая, как старое пальто, которое давно пора выкинуть, но жалко.
Они стояли в коридоре двухкомнатной квартиры на улице Маршала Захарова, которую Юля купила ещё в двадцать шесть, за год до знакомства с Димой. Тогда она работала ведущим бухгалтером в крупной строительной компании, копила каждый рубль, отказывала себе во всём – и вот, наконец, ключи от собственного жилья. Одна комната – её спальня, вторая – кабинет, кухня десять метров, балкон с видом на двор с каштанами. Никакой ипотеки, никаких со заёмщиков. Только её имя в свидетельстве.
Дима появился позже – высокий, улыбчивый, с тёплыми руками и привычкой называть её «Юлечка», даже когда она просила этого не делать. Через год они поженились, он переехал к ней, и всё было хорошо. Почти.
– Ты же понимаешь, что прописка – это не просто штамп в паспорте, – Юля пошла на кухню, включила чайник, чтобы занять руки. – Это доля в квартире. Если что-то случится…
– Ничего не случится, – Дима подошёл сзади, хотел обнять, но она чуть отстранилась. – Юля, я же не прошу тебя их прописать навсегда. Только временная регистрация.
– Временная – это тоже регистрация. И закон не делит её на «временную» и «постоянную» в плане прав.
Он замолчал. Чайник щёлкнул, отключился.
– Ты юристом стала, пока я не видел? – попытался пошутить он, но улыбка вышла кривой.
– Нет. Просто я эту квартиру заработала сама. И не хочу, чтобы кто-то, пусть даже твои родители, имел на неё хоть малейшее право.
Дима сел за стол, обхватил голову руками.
– Юля, они приедут послезавтра. Я уже сказал «да». Что мне теперь – позвонить и сказать, что передумал?
Она посмотрела на него внимательно. В этот момент он казался ей совсем чужим – взрослый мужчина, который до сих пор боится сказать маме «нет».
– Именно это ты и сделаешь, – тихо, но твёрдо сказала Юля. – Потому что я не позволю.
Вечером того же дня раздался звонок.
– Юлечка, здравствуй, дорогая! – голос свекрови Людмилы Петровны был, как всегда, бодрый и немного командный. – Мы с папой уже вещи собираем! Так рады, что вы нас примете. Дима сказал, ты не против.
Юля крепко сжала телефон.
– Людмила Петровна, здравствуйте, – она старалась говорить ровно. – Дима, видимо, поторопился. У нас сейчас ремонт в подъезде, пыль, шум… Да и места маловато для четверых.
– Ой, да ладно тебе, деточка, – свекровь рассмеялась, будто Юля пошутила. – Мы же не в гостиницу едем, а к сыну. Дима сказал, у вас целых две комнаты! Мы с папой в одной устроимся, а вы – в своей.
– Людмила Петровна…
– И ещё, Юлечка, мы сразу в паспортный стол зайдём, оформим регистрацию, чтобы не бегать потом. Дима сказал, ты не против, документы только покажешь.
Юля почувствовала, как кровь приливает к лицу.
– Я против, – сказала она чётко. – И очень.
На том конце трубки повисла пауза.
– То есть как это – против? – голос свекрови стал холоднее. – Ты что, нас на улицу выгоняешь?
– Нет. Я просто не хочу, чтобы кто-то, кроме меня, имел отношение к моей квартире.
– К вашей квартире, – поправила Людмила Петровна с нажимом. – Вы же семья.
– Семья – это не значит, что всё общее.
– Ну знаешь… – свекровь явно обиделась. – Я поговорю с Димой. Он мне всё объяснит.
Юля положила трубку и долго стояла посреди кухни, глядя в окно. За стеклом мерцали фонари, где-то внизу лаяла собака.
Когда Дима вернулся с работы, она встретила его в дверях.
– Ты сказал маме, что я не против прописки?
Он замер на пороге, с пакетами в руках.
– Юль… я думал, мы договоримся.
– Мы договаривались о многом, – она взяла у него пакеты, поставила на пол. – Но о том, чтобы чужие люди получали права на мою квартиру, – нет.
– Они не чужие. Это мои родители.
– Для меня – чужие.
Он прошёл в комнату, сел на диван, закрыл лицо руками.
– Я не знаю, как теперь быть. Они уже билеты купили.
Юля села напротив.
– Ты взрослый мужчина, Дима. Тебе тридцать пять лет. Пора научиться говорить родителям «нет», если это касается нашей жизни.
– Это сложно, – тихо сказал он.
– Я знаю. Но если ты сейчас сдашься – это будет не в последний раз.
Ночь они провели в разных комнатах. Юля лежала в спальне, глядя в потолок, и думала о том, как всё изменилось за один день. Ещё вчера всё было спокойно – работа, ужин, сериал вдвоём. А сегодня – война.
Утром Дима вышел к завтраку с красными глазами.
– Я позвонил маме, – сказал он, не глядя на Юлю. – Сказал, что регистрацию оформить не получится.
– И что она?
– Орала минут двадцать. Сказала, что я предатель и что ты меня под каблук загнала.
Юля молча поставила перед ним кофе.
– А потом папа взял трубку, – Дима горько усмехнулся. – Сказал: «Сын, мы всё понимаем. Приедем просто в гости. Без всякой прописки».
– И ты поверил?
Он поднял на неё взгляд – усталый, но честный.
– Нет. Но что мне ещё оставалось сказать?
Вечером того же дня пришло сообщение от Людмилы Петровны – длинное, с кучей смайликов и восклицательных знаков:
«Юлечка, мы всё решили! Приедем просто погостить, без всяких регистраций! Не переживай, мы тихие, незаметные! Главное – быть рядом с сыном и с тобой, дорогая невестушка! Целуем крепко!»
Юля прочитала сообщение, потом ещё раз. И поняла: это только начало.
Она положила телефон на стол и посмотрела на Диму, который мыл посуду, старательно отвернувшись к раковине.
– Дима, – позвала она тихо.
– А?
– Они приедут послезавтра. И если ты сейчас не поставишь точку – дальше будет только хуже.
Он выключил воду, вытер руки полотенцем.
– Я поставлю, – сказал он. Но в голосе всё ещё звучала неуверенность.
Юля улыбнулась – грустно, но твёрдо.
– Посмотрим.
И в этот момент она поняла: если он не сможет – точку поставит она сама. Любой ценой.
– Юлечка, открывай скорее, мы на пороге! – раздался звонкий голос Людмилы Петровны из-за двери, будто она уже чувствовала себя дома.
Юля стояла в коридоре босиком, в одной футболке, и смотрела на Диму, который в панике метался между кухней и прихожей.
– Ты им ключи дал? – спросила она тихо, но так, что он замер на месте.
– Нет! Конечно нет! – он поднял руки, будто защищался. – Они просто… приехали раньше поезда. Я думал, мы ещё успеем поговорить…
Дверь снова загремела. Уже не звонок – кулаком.
– Дима, сынок, ты что, нас на лестнице оставишь? – теперь голос отца, Владимира Ивановича, спокойный, но с той тяжёлой интонацией, от которой у Юли сразу напряглись плечи.
Дима посмотрел на жену умоляюще.
– Юля… ну пожалуйста. Два месяца. Я им всё объясню потом. Они же не звери…
Она глубоко вдохнула. Потом ещё раз. И пошла открывать.
Как только замок щёлкнул, Людмила Петровна буквально влетела в квартиру, обняла Юлю так крепко, что та чуть не задохнулась в облаке духов «Красная Москва».
– Ну наконец-то! А то я уж думала, вы нас не пустите! – она отстранилась, окинула Юлю взглядом с головы до ног. – Худенькая какая стала! Кормишь её, сынок, или нет?
Владимир Иванович вошёл следом, аккуратно поставил два огромных чемодана у стены и молча пожал Диме руку. Потом подошёл к Юле, по-военному чётко поцеловал в щёку.
– Здравствуй, доченька.
Юля кивнула, не находя слов. В голове крутилось только одно: «Они уже здесь. И чемоданы. Большие».
Людмила Петровна уже снимала пальто, вешала его на Юлину вешалку, будто всю жизнь так и делала.
– Где у вас тут чайник? Я сейчас быстро всё организую. Устали мы с дороги, сил нет…
– Людмила Петровна, – Юля наконец нашла голос, – давайте сразу расставим точки. Вы в гости. На пару недель. Без всяких регистраций, без паспортного стола. Это моя квартира, и я…
– Да-да, конечно, деточка! – свекровь махнула рукой, уже открывая кухонные шкафы. – Мы всё поняли. Дима нам всё объяснил. Мы тихонечко поживём, никому мешать не будем.
Юля посмотрела на Диму. Тот стоял, опустив голову, и молчал.
Вечер прошёл в странной, натянутой вежливости. Людмила Петровна рассказывала, как в их посёлке крышу сорвало, как комиссия всё осмотрела, как теперь весь дом на ремонт закрыли. Владимир Иванович молча ел борщ, который свекровь сварила из Юлиных запасов, и изредка кивал.
А потом, когда Юля уже думала, что худшее позади, Людмила Петровна достала из сумки папку.
– Вот, Юлечка, – она положила её на стол с улыбкой. – Мы тут с соседкой посоветовались, она бывшая паспортистка. Говорит, ничего страшного, если мы временную регистрацию оформим. Просто по месту пребывания. Ты же не против, правда? Это ж формальность.
Юля почувствовала, как внутри всё сжалось.
– Я против. И уже говорила об этом.
– Ну что ты, деточка, – Людмила Петровна похлопала её по руке. – Это ж не навсегда. Просто чтобы мы официально тут были. А то вдруг полиция остановит – скажут, без регистрации нельзя.
– В Москве можно девяносто дней без регистрации, – спокойно сказала Юля. – У вас ещё два месяца в запасе.
Свекровь посмотрела на сына.
– Дима, ты что, жене не объяснил?
Дима открыл рот, закрыл, снова открыл.
– Мам… мы же договорились…
– Договорились, что поживём спокойно! – голос Людмилы Петровны стал выше. – А как спокойно, если нас в любой момент могут оштрафовать?
Владимир Иванович отложил ложку.
– Юля, – сказал он тихо, но веско, – мы не просим многого. Просто штампик. Чтобы не бегать потом.
Юля встала.
– Нет. И ещё раз – нет.
Она пошла в спальню, закрыла дверь. Села на кровать и впервые за всё время захотела плакать.
Через час Дима зашёл, осторожно, как к раненому зверю.
– Юль… прости. Я не знал, что они с бумагами приедут.
– Ты знал, что они хотят регистрацию. И всё равно их пустил.
– Я думал… со временем ты согласишься.
– Почему ты решил за меня?
Он сел рядом, взял её руку. Она не отдёрнула – просто не было сил.
– Я боюсь их расстраивать. Мама всю жизнь мне говорила: «Сынок, мы с папой старенькие, на тебя одна надежда». И я… привык.
– А я твоя жена. Или уже нет?
Он молчал.
Ночью Юля не спала. Слушала, как в соседней комнате Людмила Петровна шепчет мужу:
– …вот увидишь, через неделю сама попросит. Куда она денется…
Наутро Юля встала рано, собрала сумку и ушла на работу, не позавтракав.
Весь день она сидела в офисе, как в тумане. Коллеги спрашивали, что случилось. Она отмахивалась.
Вечером, когда она вернулась, в квартире пахло жареной картошкой и… чем-то ещё. Новым.
Людмила Петровна встретила её в фартуке.
– Юлечка, садись ужинать! Я тут порядок навела, всё переставила поудобнее. А то у вас, девочки городские, всё не так лежит.
Юля прошла на кухню. Её любимые кружки стояли теперь в другом шкафу. Кастрюли переставлены. Даже специи перегруппированы «по цвету».
– Это мой дом, – сказала она тихо.
– Ну что ты, деточка, теперь и наш тоже, – улыбнулась свекровь. – Семья же.
Юля пошла в спальню. Закрыла дверь на защёлку – впервые за всё время совместной жизни.
На следующий день всё стало ещё хуже.
Она пришла с работы – а в квартире чужие люди. Соседка Людмилы Петровны из области, её дочь и какой-то мужчина с папками.
– Это по поводу регистрации, – объяснила свекровь радостно. – Мы решили сами всё оформить, чтобы тебя не беспокоить. Только твою подпись нужна и копию свидетельства о собственности.
Юля стояла в дверях, не снимая пальто.
– Вон, – сказала она.
– Что? – не поняла Людмила Петровна.
– Я сказала – вон. Все. Немедленно.
Мужчина с папками неловко кашлянул.
– Мы, собственно, уже почти…
– Вон, – повторила Юля громче.
Людмила Петровна всплеснула руками.
– Юля! Ты что, с ума сошла? Это же для нас!
– Это мой дом. И вы в нём больше не живёте.
Она открыла дверь настежь.
Дима вбежал через минуту – видимо, мать ему позвонила.
– Юля, что происходит?!
– То, что ты не смог сделать. Я делаю.
– Ты выгоняешь моих родителей?!
– Я защищаю свою квартиру. И свою жизнь.
Людмила Петровна уже плакала в три ручья.
– Дима, смотри, что она делает! Сноха твоя нас на улицу выгоняет!
Владимир Иванович молча взял чемоданы.
– Пойдём, Люда. Не надо скандала.
Но Людмила Петровна уже не могла остановиться.
– Мы тебе всю жизнь помогали! А ты…
– Вы мне никогда не помогали, – спокойно сказала Юля. – Вы помогали Диме. А я сама себя обеспечила. И дальше буду.
Дима стоял между ними, белый как мел.
– Юля… прости меня. Я всё понял. Только… не делай так. Пожалуйста.
Она посмотрела на него долго.
– Я не делаю. Это ты сделал. Когда решил за меня.
Людмила Петровна всё ещё всхлипывала в коридоре.
– Мы уйдём. Но ты, Дима, запомни – это ты позволил. Ты.
Они ушли. С чемоданами. Соседка, дочь, мужчина – все молча просочились мимо.
Дверь закрылась.
Тишина.
Юля стояла посреди квартиры и вдруг почувствовала – она свободна.
А Дима сидел на диване и смотрел в пол.
– Я поеду к ним, – сказал он наконец. – Помогу устроиться. В гостиницу. На первое время.
Юля кивнула.
– Поезжай.
Он встал, подошёл к ней, хотел обнять – она отступила.
– Юля…
– Пока ты не поймёшь, что значит «мы», а не «я и мои родители» – не возвращайся.
Он ушёл.
А Юля осталась одна в своей квартире. Впервые за долгое время – по-настоящему одна.
И в этот момент раздался звонок.
Незнакомый номер.
– Алло? – ответила она.
– Юлия Сергеевна? Это Елена Викторовна, ваша соседка сверху. У вас всё в порядке? Я тут слышала крики… и потом – хлопнула дверь…
Юля улыбнулась. Впервые за неделю – искренне.
– Всё в порядке, Елена Викторовна. Просто… я наконец-то дома.
Она положила трубку, прошла на кухню, открыла шкаф – и вернула свои кружки на старое место.
Одну за другой.
Медленно.
Как будто возвращала себе жизнь.
Но в глубине души она знала: это ещё не конец.
Потому что Дима вернётся.
И тогда будет самый главный разговор.
– Юля, можно войти? – голос Димы за дверью звучал непривычно тихо, почти робко.
Юля открыла. Он стоял на пороге с маленьким чемоданом, в мятой рубашке, под глазами тени. Прошло четыре дня. Четыре дня полной тишины – ни звонков, ни сообщений.
– Родители в гостинице устроились, – сказал он сразу, будто боялся, что она захлопнет дверь. – Я всё оплатил. На месяц вперёд.
Она молча отступила в сторону. Дима прошёл в квартиру, поставил чемодан в угол, будто не решаясь распаковываться.
– Я много думал, – начал он, глядя в пол. – Всё время думал.
Юля села на диван, скрестила руки на груди. Не помогала, не подбадривала. Просто ждала.
– Я понял, – он наконец поднял глаза. – Понял, что всю жизнь жил так, будто у меня нет права сказать «нет» тем, кто меня вырастил. Мама звонит – я бегу. Папа просит – я делаю. Даже если это неправильно. Даже если это касается тебя.
Он сделал шаг ближе.
– Я предал тебя, Юль. Не словами. Действиями. Когда молчал, когда позволял им решать за нас, когда пустил их сюда, зная, что ты против. Это было предательство.
Юля молчала. В горле стоял комок, но она не позволяла себе расплакаться.
– Я позвонил маме вчера, – Дима сел напротив, на корточки, чтобы быть на одном уровне. – Сказал всё. Что квартира твоя, куплена до брака, что ты имеешь полное право не пускать никого, что я был не прав, когда давил на тебя. Что если они хотят видеть меня – пусть приезжают в гости, но жить будут отдельно. И регистрацию я им никогда не дам.
Он замолчал, глядя ей в глаза.
– Она плакала. Долго. Говорила, что я её бросил, что ты меня испортила. А потом положила трубку. И больше не перезванивала.
Юля наконец выдохнула.
– И что ты почувствовал?
– Сначала – страх. Потом – облегчение. Как будто с плеч сняли груз, который я тащил тридцать пять лет.
Он взял её руку. На этот раз она не отдернула.
– Я не прошу сразу простить. Понимаю, что ранил сильно. Но я хочу научиться быть твоим мужем, а не маминым сыном. Хочу, чтобы у нас было «мы». Настоящее.
Юля смотрела на него долго. Видела, что не врёт. Видела, что ему тяжело. И впервые за всё время – увидела взрослого мужчину, а не большого мальчика.
– Дима, – сказала она тихо, – я тоже не святая. Я могла бы поговорить мягче, могла бы искать компромисс. Но я испугалась. Испугалась, что если уступлю хоть раз – потом уже никогда не остановлюсь. И моя квартира, мой единственный островок безопасности, превратится в проходной двор.
– Я знаю, – он кивнул. – И ты была права. Это твоё. Ты его заработала. Ты имеешь право решать.
Они помолчали.
– Я хочу начать сначала, – сказал он. – Не с чистого листа – мы уже не те, кем были пять лет назад. А с честного. Чтобы каждый раз, когда кто-то из нас говорит «нет», второй слышал и уважал. Даже если это родители. Даже если это я.
Юля встала, подошла к окну. За стеклом шёл мелкий ноябрьский дождь, капли стучали по подоконнику.
– Я не хочу, чтобы ты выбирал между мной и ними, – сказала она, не оборачиваясь. – Я хочу, чтобы ты выбирал нас. И чтобы они это приняли.
– Они примут, – Дима подошёл, встал сзади, но не обнял – просто стоял рядом. – Со временем. А если не примут… это будет их выбор, не наш.
Она повернулась к нему.
– Обещай мне одну вещь.
– Любую.
– Если когда-нибудь снова возникнет ситуация, где чьи-то желания будут против моих – ты сначала спросишь меня. И поддержишь меня. Даже если это твоя мама.
– Обещаю, – сказал он без колебаний.
Юля кивнула. Потом, впервые за неделю, сама обняла его. Крепко. Он вздрогнул, потом обнял в ответ – осторожно, будто боялся, что она передумает.
– Я люблю тебя, Юлечка, – прошептал он ей в волосы. – И спасибо, что не сдалась. Ни им, ни мне.
– Я люблю тебя, – ответила она. – И именно поэтому не сдалась.
Через две недели родители Димы приехали в гости. На день. Без чемоданов.
Людмила Петровна вошла в квартиру с тортом в руках, немного скованно поздоровалась. Владимир Иванович молча пожал Юле руку – крепко, по-мужски.
За столом сначала было неловко. Потом Людмила Петровна, откашлявшись, сказала:
– Юлечка… прости меня, дуру старую. Я привыкла, что всё, по-моему, должно быть. А тут… не вышло.
Юля посмотрела на неё внимательно.
– Я тоже была резкой. Просто защищала своё.
– Понимаю теперь, – свекровь вздохнула. – Дима нам всё объяснил. И… мы решили квартиру снять. Недалеко. Чтобы и рядом быть, и не мешать.
Дима сжал под столом руку Юли. Она ответила тем же.
– Будем рады видеть вас в гости, – сказала Юля и впервые улыбнулась Людмиле Петровне по-настоящему.
Та улыбнулась в ответ – немного растерянно, но искренне.
Когда они ушли, Дима закрыл дверь и прислонился к ней лбом.
– Кажется, мы сделали это.
– Мы сделали, – подтвердила Юля.
Он подошёл, обнял её, прижал к себе.
– Знаешь, что я понял за эти дни?
– Что?
– Дом – это не стены. И не прописка. Это когда ты приходишь – и тебе не страшно быть собой.
Юля уткнулась ему в плечо.
– Тогда добро пожаловать домой, Дима.
Он поцеловал её в макушку.
– Я уже дома. С того самого дня, когда ты меня не пустила обратно, пока я не вырос.
Рекомендуем: