Досконально не изучал эту тему. Интерес к нему у меня наведён, длящейся в России - последние двадцать лет - истерикой вокруг демографии. Что же, из неё сделали проблему. Она стала политическим лозунгом и показателем патриотической «нашести»: если ты за решение демографической проблемы — ты патриот, если нет — агент Запада. Случаются и попытки взвешенных призывов, но они очень редки, а потому их никто не слышит. В век электрифицированных, цифрофицированных и миниатюризированных средств доставки последних слухов, взвешенная позиция является признаком житейской отсталости. Сейчас нужны либо апокалиптические предсказания (мы все умрём!), либо грубо-безответственные лозунги (всем женщинам безудержно рожать, и чем больше, тем лучше). Но я хочу спокойно поразмышлять на эту тему. Я это могу себе позволить . Никто меня ни в чём не обвинит, так как меня никто не читает, никто не начнёт со мной спорить, требуя источников данных и статистических выкладок. Мои статистические выкладки в этом эссе будут самыми приблизительными, а ссылок на авторитетные источники будет очень мало. Единственный поддерживающий аргумент — журнальная статья, на которую я буду опираться при выстраивании своей позиции по поводу этой популярной темы. Я просто подумаю, спекулятивно, без истерик, без передёргиваний, а если где-то и передёрну, то сам же потом и исправлюсь, так же спокойно и никуда не спеша.
Как-то, лет может пять назад, я смотрел фильм «Клим Самгин». Там был эпизод беседы одного русского интеллигента, где он объясняет причины нищеты и несчастий русской деревни. Причину он видел в необычайной плодовитости русского крестьянства. Он приводит пример одного крестьянина, который в двух браках смог наплодить около тридцати детей. И я решил посмотреть динамику прироста населения России с середины 19-го века, до середины века 20-го в границах РСФСР. Оказалось, что население России увеличилось в 2 раза: примерно с 60-и миллионов до 120-и миллионов. Это много или мало? - задавал я себе вопрос. В общей исторической динамике — неплохо. Но если отталкиваться от способности населения к массовому деторождению, то кот наплакал. Почему? Потому, что, если каждая крестьянская семья способна родить в среднем 10 детей, то каков же должен быть прирост на временном отрезке в 10 лет, 20 лет? В разы и разы больше. Даже если множество людей отнимали болезни и война, неурожаи, то всё равно, на мой спекулятивный взгляд, население России должно было увеличиться хотя бы раза в четыре. Но увеличилось всего в 2 раза. Таким образом получается, что, гипотетически, на каждого человека каждый год рождалось 2 человека. Один заполнял освободившееся по причине смертности место, - то есть был репродуктивной единицей, другой же являлся причиной увеличения численности населения.
Своими соображениями я поделился с матерью. Родившись в 1949-м году она помнила послевоенные семьи пятидесятых. На улице имени Ромена-Ролана, было порядка двадцати дворов. Из этих дворов, только, примерно (точных данных маме не удалось вспомнить) в десяти дворах были дети. А что же другие семьи? Остальные семьи составляли зрелые или пожилые люди, чьи дети жили своей жизнью в других частях нашего города, либо в других городах. Но и из тех десяти семей имеющих детей, только в 2-х имелось более 3-х детей. Одна семья имела 7 детей, а другая семья — семья моей матери, - в ней было 5 детей. Одна семья — татарская - имела 3-х детей. Остальные же семьи имели двух или одного ребёнка. Среднее количество детей на каждую семью на улице приближалось к трём.
Возьму то же время, но другую семью. Это семья моего отца. Моя бабушка по отцовской линии рожала семь раз. Из семерых рождённых выжило четыре ребёнка. Ещё был один выкидыш. Последнего умершего ребёнка звали как и меня — Вадимом. Из двадцати двух дворов, составляющих улицу, на которой жила семья моего отца, только в четырёх, пяти были дети. Я имею ввиду, что они жили на этой улице, а не где-то на других улицах и в других городах. И количество детей в этих семьях не превышало трёх. По рассказам отца и матери многодетные семьи и тогда были очень редки. И тогда они носили на себе отпечаток неблагополучия и нужды. Попробуй прокормить даже и пятерых детей и в наше время. Особенно в городе, где отсутствовали условия для приусадебного хозяйства и возможности получать продукты питания прямо с огорода или с живности. А уж в те времена, во времена повального дефицита, так подавно — это была тяжкая задача. Когда начались крики о вырождении русской нации, с указанием на наши демографические провалы, у меня уже тогда в голове возникли мысли, что процесс этот закономерен, что никуда от него не деться, и что решение этой проблемы в переходе от количества к качеству. То есть, вместо того, чтобы рожать как можно больше, надо воспитывать рождённых как можно лучше. Это значит, что репродуктивность в нашей стране надо окультурить. Как впоследствии оказалось, мои мысли оказались не первыми в осмыслении данной проблемы. Как бы не последними...
Новый каскад мыслей на эту тему вызвала у меня статья, прочитанная в журнале «Знание-сила» №4 за 1984-й год. Статья называется «Сколько было детей в семье Гринёвых»? Её автором был некий экономист Вишневский . В ней рассматривается проблема снижения рождаемости в развитых странах, выявлялись её причины, и выяснялось, что надо делать дальше.
С начала статьи сразу же задаётся вопрос: сколько детей было у родителей Петруши Гринёва, главного героя пушкинской «Капитанской дочки»? Сам Гринёв отвечает на данный вопрос: «Нас было девять человек детей. Все мои братья и сёстры умерли в младенчестве». «Было» в данной цитате означает — родилось. Поскольку из всех родившихся выжил только один — сам Гринёв — то семью вряд ли можно считать многодетной. Если сравнить семью Гринёвых с семьями имевшими место быть в СССР в 70-х, 80-х годах, то советская семья, с их обязательными двумя детьми, явно выигрывает. Так что вопрос «сколько было детей в семье Гринёвых» необходимо разделить на два: «сколько родилось?», «сколько выжило?». А далее следует вопрос: выжило до какого возраста? Допустим они умерли не в младенчестве, а в десять, тринадцать лет. Тогда при многодетности семьи они всё равно не успели бы внести свой вклад в экономическое и социальное процветание семьи.
А отсюда следует, что необходимы критерии оценки «детности» семьи. Хотя эти критерии могут быть разными, в зависимости от того с каких позиций этот вопрос рассматривать: экономических, социальных или каких других, но в статье подошли к этой проблеме именно с демографических позиций. А это именно та позиция, с которой я и начал свою статью: насколько число детей в семье обеспечивает замещение поколений.
В данном случае интересно только одно: среднее число дочерей, приходящих на смену своим матерям. А это женщины, доживающие до 25-30-и лет. Именно в этих временных пределах колеблется средний возраст матери — устойчивая величина для всех народов и всех времён. Конкретизируем — средний возраст матери двадцать восемь лет. А куда же девать сыновей? Оказывается, что девочек и мальчиков всегда (я хочу особо отметить — ВСЕГДА) рождается поровну. Это открытие было сделано ещё в XIV веке во Флоренции хронистом Джованни Виллани.
Так вот, чтобы на смену ста матерям приходило ровно сто дочерей (это простое замещение поколений) надо, чтобы до 28 летнего возраста дожили 204 ребёнка (обоего пола — и девочек, и мальчиков). А здесь уже идёт дальнейшая градация численности. При средней продолжительности жизни 30 лет — а это очень высокая смертность — должно родиться 420 детей на сто женщин. При средней продолжительности жизни 50 лет — 280 детей. При продолжительности жизни 70 лет (современная низкая смертность) достаточно, чтобы на сто женщин родилось 215 детей. То есть, чем больше продолжительность жизни, тем меньше детей необходимо для замещения взрослых. В своём грубо-умозрительном примере, который я приводил в самом начале статьи, я исходил из продолжительности жизни в сто лет. Однако вывод и в том примере, и в этом получается один: для нормальной демографической ситуации в, допустим, государстве достаточно двух выживших детей на семью.
В статье приводится свидетельство французского экономиста XVIII века Франсуа Кенэ. В своей работе, предназначенной для первой в мире энциклопедии он писал: «каждая пара, состоящая из мужчины и женщины» должна иметь «по крайней мере двух детей, которые бы достигли брачного возраста, и несколько детей умерших до наступления его».
Но неужели раньше сплошь и рядом были многодетные семьи? Опять же в начале статьи я приводил воспоминания своей матери о послевоенных семьях, из которых выходило, что многодетных семей было не так уж и много. Но вновь вернёмся во Францию XVIII века. Там в это время было обследовано 22 тысячи семей в трёх провинциях страны. Оказалось, что семьи с шестью и более детьми составляют менее четырёх процентов от общего количества семей. А уже в то время смертность начала уже снижаться, видимо ранее многодетность была ещё более редким явлением. В статье приводятся и другие примеры: из 17-го века, например; и из 16-го века. И везде факты свидетельствуют о том, что среднее количество детей в крестьянских семьях не превышало двух с половиной единиц. Вот интересное свидетельство: В Ипре в начале XVI века только 35 процентов семей имели два или три ребёнка. А остальные? Как писал советский демограф Б.Ц. Урланис, «модой там (в статистическом смысле этого слова!) стала однодетная семья, совсем как в состоятельных кругах во Франции XX века».
Но может в древние времена рожали помногу? В Древней Греции, например? Полибий, живший во II —м веке до рождества Христова, жалуясь на опустение Эллады, свидетельствует: «люди не хотят заключать браков, а если и женятся, то не хотят вскармливать прижитых детей, разве одного-двух».
Однако, как и сейчас плачутся многочисленные предвестники апокалипсиса, так и эти свидетели прошлого едины в одном мнении — в том, что ранее с рождением детей было лучше.
Далее в статье приводится пример статистических выкладок, схожих по выводу с теми, которые приводил я в начале эссе, только мои умозрительно-поверхностны в отличие от профессионально-взвешенных. Речь об оценке самих темпов прироста населения Европы.
В XVI веке население Европы (без России) увеличивалось сравнительно быстро, в среднем примерно на 0,3 процента в год. Такой рост возможен, если до среднего возраста матери доживает примерно 210-220 детей на сто женщин материнского поколения. За тысячу лет до этого — то есть в VI веке от Рождества Христова — численность населения уменьшалась на 0,3 процента в год, тогда до среднего возраста матери доживало приблизительно 170-190 детей на сто женщин материнского поколения. Но если даже предположить, что в неком гипотетическом «золотом веке» выживало три ребёнка на одну женщину, тогда ежегодный прирост населения достиг бы 1,4 процента в год. Такой «взрывной» рост не наблюдался в истории человечества никогда. Хотя.., я уже приводил пример России, удвоившей численность своего населения за сто лет вдвое, но это всё равно меньше чем 1,4 процента в год. На 1 процент в год это тянет, но не более. Даже если на одну женщину приходилось бы два с половиной ребёнка то и тогда темпы роста населения составляли бы 0,8 процента в год. Это немыслимые темпы для прошлых времён.
Точка качания демографических весов состояла из двух выживших детей на семью. Если эти весы склонялись в ту (повышенная смертность) или другую (повышенная рождаемость) стороны, то на них действовали силы неизбежно их успокаивающие. Что же это за силы? Силы эти — итог множества стихийных событий, происходившим в огромном числе отдельных семей на огромном пространстве Земного шара. Но везде проявляется магическая двойка. Ведь если на смену двоим родителям постоянно приходило в среднем меньше двоих детей, то любое общество двигалось бы к вымиранию. На, а если больше двоих? Если ненамного больше, то это даже хорошо. Постепенный рост населения расширяет возможности общества, овладевающего все новыми и новыми силами природы, делает доступным решение задач все более крупных масштабов, способствует экономическому и социальному прогрессу. Такой рост и был, видимо, характерен для прошлого в нормальных условиях поколения замещались с небольшим запасом, и число людей постепенно увеличивалось. Выживало не два ребенка на семью, а больше, но очень ненамного. Известно, например, что после эпидемии чумы XIV века население Европы заметно росло - с 1400 по 1750 год оно увеличилось более чем вдвое. Для такого роста вполне достаточно, чтобы выживало двести двадцать детей на каждые сто женщин материнского поколения.
Если же на смену родительской паре из поколения в поколение приходит существенно больше двух потомков, то рост населения, как мы видели, приобретает взрывные темпы. В условиях застойной техники всех прошлых эпох это неизбежно должно было создать сложные, под час неразрешимые проблемы, длительный быстрый рост числа людей был нежелателен для любого общества. Двести или несколько больше выживающих детей на каждые сто женщин это, можно сказать, согласованное требование одновременно и демографического и социально экономического развития, оно объективно.
Условия существования людей в Древнем Египте или средневековой Европе, у экватора или вблизи Полярного круга были далеко не одинаковыми, не могло быть совершенно одинаковым поэтому и поведение людей, отвечающее объективным демографическим требованиям. Но все же до определенного исторического момента в этих условиях было очень много сходного, был, в частности, некий общий знаменатель - высокая смертность. Она-то и заставляла поддерживать высокую рождаемость, способную противостоять, наносимым ранними смертями, потерям, и не дать слишком сильно разойтись чашам демографических весов.
Отсюда и основная направленность культурных норм прошлого - они всегда ориентировали прежде всего на большое число рождений, то есть были «наталистскими» (от французского слова natalite). Каждая женщина, каждая семья должны были вести себя так, чтобы рождалось побольше детей, и в той мере, в какой это от них зависело, они действительно вели себя так. Не допустить слишком малого числа рождений, ограничить его «снизу» такой всегда была первая забота культурных норм, регламентировавших демографическое по ведение людей.
Но эта забота не была единственной, важно было и ограничить число рождений «сверху». Этой цели служили другие культурные нормы. Иногда они выражены очень четко. Вот что рассказывает, например, в автобиографической книге наш современник, один из первых политических деятелей, вышедших из среды аборигенов Новой Гвинеи, о своей матери. «Эау потеряла двух мужей, каждому из них она родила по ребенку. Женщине ее племени не полагалось иметь больше двух детей, и она знала, что теперь ни один из соплеменников не возьмет ее в жены». Чаще ограничительные нормы более замаскированы и не входят в очевидное противоречие с наталистскими установками культуры. Скажем, индуизм, конфуцианство, а иногда и ислам отрицательно относились к повторным бракам овдовевших женщин, поэтому такие браки были очень редкими в Индии или Китае. При общей высокой смертности было много молодых вдов, и это снижало рождаемость. Норма же, диктующая как можно больше рождений в браке, оставалась при этом неприкосновенной. Впрочем, и число рождений в семье в известной мере ограничивалось системой продолжительных постов и других подобных правил.
Массовая многодетность семей в прошлом - миф, она, может быть, и существовала как идеал, но не как реальность. Субъективное стремление к большому числу детей объективно было направлено на то, чтобы нейтрализовать высокую смертность. Фактически же семей со многими взрослыми детьми было так мало, что экономические и социальные обычаи и институты едва ли могли на них ориентироваться. А раз такой ориентации не было, она не могла исчезнуть под влиянием экономических и социальных изменений новейшего времени.
Но, может быть, теперь, в новых условиях, дети стали нужнее родителям, чем прежде? Мы снова вернемся к тому моменту - примерно к концу XVIII века, когда не менявшаяся тысячелетиями смертность начала стремительно падать. С одной из чаш более или менее уравновешенных демографических весов посыпались гири, и она стала подниматься. Другая чаша неизбежно должна была пойти вниз. Так и случилось.
Неожиданно для себя семья оказалась на историческом перепутье. Перед ней впервые открылась возможность реализовать извечный идеал, свое постоянное стремление к многодетности. Казалось, она должна была немедленно воспользоваться этой возможностью. Но ...
До конца XVIII века европейское общество было по преимуществу аграрным, крестьянским. Жизнь такого общества приспособлена к не большому числу многодетных семей и, соответственно, к медленному росту населения. Ведь каждый новый член крестьянской семьи - это не просто дополнительный работник или дополнительный рот, но и дополнительная нагрузка на землю, количество которой ограничено, а плодородие растет очень медленно (речь идет, разумеется, о допромышленной эпохе). Вся обстановка крестьянской жизни противилась росту населения, а значит, и многодетности. Как это было на деле, хорошо описано у Глеба Успенкого применительно к русской деревне XIX века. «Было, положим, при наделе сто душ,- и земли на сто душ хватало; теперь на этой же земле должна жить тысяча душ ... Дело идет так, как велят обстоятельства. «Горлушком» перемерло человек двести детей - вот уже и ближе к равновесию. Ушел Иван Кузьмин, потому у него лошадь пала в прошлом году, а в нынешнем жена померла ... сдал землю, пустил ребят по миру, сам ушел, и вот опять ближе к равновесию - земли прибавилось. Три двора начисто распьянствовались, все пораспродали, землю сдали, разбрелись в работники. Иван Миронов ... помер у кабака, жена ушла к купцу в работницы, землю сдала; пришла «своспа» - поуровняла еще души с количеством земли ... Глядишь, на той же земле, которой хватало только на сто душ, опять живут не тысяча уже, а именно только сто, и живут исправно».
Снижение смертности - лишь одна из сторон гораздо более широких исторических перемен. Они сломали описанный Глебом Успенским механизм поддержания равновесия не только по тому, что умерили власть оспы или дифтерита. Еще важнее то, что они обусловили превращение аграрного и сельского общества в индустриальное и городское, сделали- труд человека, в том числе и на земле, несравненно производительнее, а самого человека гораздо независимее от природных ограничений. На той земле, где прежде впроголодь жили сто человек, теперь может быть сыта и тысяча.
Труд стал производительней - тут бы в самый раз повыситься заинтересованности семьи в большом числе детей, потенциальных работников. Тем более, что город - не деревня, здесь число рабочих мест может расти неограниченно. На самом же деле это было бы так, если бы новые условия производства не требовали и новых социальных условий, нового человека.
Как жила многодетная крестьянская семья? Малышей нянчили ребятишки постарше, чуть дети подрастут - начинали работать. Они доставляли родителям очень мало забот, работа сызмальства, повседневный быт были для них и школой, и университетом. Этих "учебных заведений" хватало, чтобы подготовить человека к решению относительно простых задач, которые ставила перед ним жизнь.
Чтобы делать городскую работу (а позднее, когда преобразовалось сельское хозяйство и деревенскую), да и просто чтобы жить в индустриализованном и урбанизированном обществе, надо много лет учиться, и не только ремеслу, профессии. Вся социальная среда здесь намного сложнее, богаче, разнообразнее. она с необходимостью ставит перед каждым человеком весьма сложные задачи. Чтобы он был готов к их решению, нужна длительная и хорошо организованная подготовка. Ее не даст ни старший братишка, ни домашний учитель, ее нельзя приобрести между делом, в свободное от пастьбы и косьбы время - нужны годы и годы, отданные только учебе. Годы, когда и родители, и общество ничего не получают, а только тратят. К этому надо добавить, что воспитанный, скажем условно, «по-городскому» человек имеет и совершенно иные, нежели прежний сельский житель, запросы, более развитые потребности. Их удовлетворение - не его блажь, а веление времени, способ поддержания важных для общества человеческих качеств. Современный человек обходится дорого.
А теперь обозначим альтернативу, перед которой оказались семья и общество на определенном витке исторического развития.
Один путь: воспользоваться снижением смертности и возросшим богатством общества для того, чтобы резко увеличить число детей в семье и, соответственно, темпы роста населения, сделать ставку на количественный демографический рост без существенных изменений качества жизни, а значит, и качества самого человека.
Другой путь: не увеличивая среднего числа детей в семье и темпов роста населения, направить возросшие ресурсы семьи и общества (в том числе и те, которые высвободились благодаря снижению смертности) на повышение качества жизни и развитие человека. (Следует помнить, разумеется, что эта альтернатива возникла впервые в буржуазном обществе в условиях острого социального неравенства. Перед разными классами она стояла в разных конкретных формах.)
Сравнив между собой два пути, мы сразу же убеждаемся в их неравноценности. Первый из них крайне противоречив. Он ориентирует на производство «дешевого» человека, а такой человек оказывается малопроизводительным работником. Он не может обеспечить высоких темпов роста общественного богатства, что делает невозможным и быстрый демографический рост. Мы попадаем в заколдованный круг, движение по которому все время отбрасывает нас к исходному положению: ни роста населения, ни богатства.
Выбор в пользу второго пути кажется очевидным. Он подсказывает нам и ответ на вопрос, заданный в начале этого раздела: историческое развитие не сделало детей менее нужными семье, но оно не сделало их и более нужными. И все же история поставила перед семьей непростую задачу. В то время, как все кругом - да и внутри самой семьи - преобразовывалось, менялось, обновлялось, ей надлежало обеспечить сохранение примерно того же (в среднем) числа выживающих детей, которое она имела всегда.
На этом моменте статья "Сколько было детей в семье Гринёвых?" заканчивается. Что хочется добавить от себя? Статья написана на исходе 20-го века и констатирует вывод, к которому пришло цивилизованное общество европейского типа к концу индустриального периода своего развития. Сейчас, спустя сорок лет после публикации той статьи, что изменилось? На мой взгляд - ничего! То, что количество рождённых детей должно перейти в их качество - постулат марксистской диалектики (статья-то писалась именно в коммунистические времена). Опираясь на него и было сделано заключение в вышеприведённой статье, ибо марксистская антропология предполагала улучшение человеческих (именно в человеколюбивом плане) качеств каждого индивидуума. Но хочется конкретного: что это за качество? Или качества? Вот что становится сейчас актуальным.
Я не буду в данной статье пытаться отвечать на эти вопросы, она и так уже достаточно длинная... Я знаю только одно: у нашей цивилизации нет ответа на этот вопрос. Можно отвечать однообразно-шаблонно, мол качественный человек - это хороший солдат, хороший учёный, хороший врач и т.д. Но всё это именно только шаблоны ответов. Сколько этих "хороших" на тысячу человек населения нашей страны? Десять? А может пять? А может один? А может один на две тысячи? И это при системе образования, охватывающей всех поголовно. Может с нашей системой образования что-то не то? Может, как говорил Жванецкий, в консерватории что-то подправить? И дело не только в ЕГЭ и в его "жертвах". Дело вообще в самой системе классического образования. Эту тему глубоко затронул Розанов в своей работе "Сумерки просвещения". Прошло сто двадцать лет, а воз и ныне там же: нам нужно больше рабочих, нам нужно больше потребителей, нам нужно больше солдат... А просвещённых людей нам случаем не надо? А культурных? А хороших семьянинов - нет? не надо? А молодых людей, уважающих старших? Ибо родить ребёнка и разбежаться после двух лет сожительства - этого сколько угодно, а вот родить, совместно - в любви и согласии - воспитать детей как ответственных супругов и отняньчить внуков - подобные жизненные примеры ой как редки...
С хорошими солдатами проще: каждый солдат, погибший на поле боя (даже "пусто" погибший, даже глупо погибший) приравнивается государством, развязавшем очередную бойню, к герою. Так что же рожать больше детей ради этого? Ради хороших солдат? Может необходимо уточнить само понятие "хороший человек"?
Есть ещё один аргумент, приводимый в пользу большего рождения детей - это развитие экономики. Больше населения - больше рабочих рук, больше потребителей, больше налогоплательщиков. Но это.., что-то эгоистично-националистическое есть в данном аргументе; напоминает риторику бонз Третьего рейха.
Я возвращусь к началу этой статьи, к фрагменту из фильма "Жизнь Клима Самгина". Быть может крестьянские семьи действительно были плодовиты, но куда были израсходованы эти плоды? Одних сожрал голод, навалившийся на деревню в конце 19-го века, другие сгинули в мясорубке Первой Мировой, третьи уничтожили друг друга в братоубийственной Гражданской, затем неурядицы большевистского социального эксперимента: вновь голод, бандитизм, репрессии. И, наконец, - Вторая Мировая...
Все, кто держал на руке младенца, смотрел в его ясные глазки, ощущал чистый запах его нежной кожи, знает - это настоящее чудо. Так неужели это чудо должно послужить лишь топливом для безжалостного исторического процесса? Брошено в топку геополитических драк и отдано во власть корыстной экономики? Пока что - как я слышу - основной аргумент в пользу активного деторождения - много населения будет использовано как инструмент доминирования в политэкономике. И наше государство не находит ничего лучшего, чтобы подвигнуть своих граждан больше рожать, как купить у них детей.
Я повторяю, чтобы отринуть все обвинения в непатриотичности, - это касается всей нашей цивилизации. Быть может российское правительство, занявшись демографическими проблемами, даст достойный ответ на вопрос: зачем нам много рожать? И для какой высшей цели населению России необходимо много рожать? И не сам ли человек должен стать этой целью?