Когда Нина Петровна развернула подарок на свой шестидесятый день рождения и увидела цифры на боку тюбика, рука дрогнула. Срок годности истёк месяц назад. Она подняла глаза на невестку. Оля улыбалась, как всегда — губы растянуты, глаза холодные.
— Ниночка Петровна, это вам, вы у нас королева! — пропела она.
Тогда Нина Петровна промолчала. Но это был не последний такой подарок.
Нина Петровна всегда считала, что подарок должен быть таким, чтобы человек вспоминал и улыбался, а не думал, куда бы это спрятать подальше. Так она сама жила, так детей растила, так внучку баловала.
А вот с невесткой не сложилось.
После набора с просроченными кремами началось что-то вроде системы.
На Восьмое марта — дешёвая тушь с резким химическим запахом. Глаза слезились от одного открытия флакона.
На День пожилого человека, который Оля почему-то обожала отмечать официально, — открытка. С надписью «С днём рждения». Без буквы «о».
— Смешно, правда? — говорила Оля. — Опечатка! Я как увидела, так и взяла, подумала, это прям про нас.
Что значило «про нас», Нина Петровна не понимала. Саша, её сын, улыбался криво:
— Креативно.
Каждый праздник повторялось одно и то же. Мыло с запахом, будто его варили в гараже. Шампунь «для выпадающих волос» — на Новый год.
— Это намёк? — спросила она тогда.
— Да что вы! — округлила глаза Оля. — Просто акция была. Два по цене одного. Один себе, один вам. По-семейному же!
Слово «по-семейному» резануло особенно.
Подруга Лариса, соседка из соседнего подъезда, каждую историю слушала с лицом следователя.
Сидели на кухне у Нины Петровны: чай, печенье «Юбилейное» — своё печь уже тяжело.
— Слушай, Нина, — прищурилась Лариса, — меня терзают смутные сомнения. А не плюёт ли она тебе в душу под видом подарков?
— Да ладно. У них ипотека, кредиты. Она экономит.
— Экономная она, как моя Муська на диете, — фыркнула Лариса. — Себе-то она что дарит? Видела?
Нина Петровна видела. На прошлый Новый год Оля купила себе духи, о которых давно мечтала. Рассказывала громко, смакуя детали: редкий аромат, лимитированная коллекция, «я же женщина, я хочу жить красиво».
Нине Петровне в тот год досталась кружка с надписью «Лучшая мама в мире» и кривой ручкой. Ручка была приклеена, похоже, обувным клеем. Пила осторожно, двумя руками.
— Лар, что я сделаю? У нас в семье не принято ругаться из-за подарков.
— У вас принято, что ты молчишь и всё глотаешь, — откинулась Лариса на спинку стула. — А она привыкает.
Последней каплей стал очередной день рождения.
Оля позвонила заранее:
— Ниночка Петровна, не обижайтесь, но мы в этом году не заедем. Дела. Я Саше пакет передам, он вам всё вручит.
Голос был сладким, как варенье. Слишком сладким.
— Какие обиды, что вы, — ответила Нина Петровна привычно.
Саша вечером принёс пакет. Тот же магазин на пакете, та же вялость в руке.
— Ма, вот. От нас всех.
Улыбка виноватая. Он уже на пороге натягивал кроссовки:
— Бежать мне. Потом позвоню.
Она осталась одна с пакетом и странной пустотой внутри.
Развернула. Набор для кухни: пластиковая доска с заусенцами по краям и три ножа — блестящие, но подозрительные. Ценник не до конца оторван, видна скидка восемьдесят процентов.
В набор вложена открытка: «Дорогая мама, оставайтесь такой же позитивной».
«Позитивной» её в первый раз так назвали.
В голове всплыла фраза из старого фильма: «Не учите меня жить, лучше помогите материально».
Она засмеялась. Не радостно. Как будто что-то внутри лопнуло и воздух вышел.
На следующий день в магазине она свернула не к крупам, а к отделу с косметикой.
Стояла, смотрела на бесконечные наборы: гели, соли для ванн, шампуни с блёстками, дешёвые помады в блестящих коробках. Все знакомые, как родственники из дальней деревни.
Из соседнего ряда донёсся голос продавщицы:
— Берите вот этот, акция, уцёнка. Ещё нормальный.
Слово «уцёнка» щёлкнуло выключателем.
Нина Петровна взяла в руки один из самых невзрачных наборов. Крем «для шеи и зоны декольте», мочалка в форме розочки, мыло с подозрительным ароматом тропиков. Стоил копейки.
Вертела коробку в руках и вдруг поняла, что улыбается.
— Возьму, — сказала продавщице. — Мне как раз вот это надо.
Юбилей у Оли намечался серьёзный — тридцать пять лет. Готовились все.
Саша предупредил заранее:
— Ма, только без сюрпризов, ладно?
— Почему это?
— Оля устаёт. Чувствительная. Ты же знаешь.
Слово «чувствительная» в связке с Олей её особенно позабавило.
— Ладно. Делайте как хотите.
Вечером пришла Лариса.
— Ну что, операция «Ответочка» созревает?
— Лар, я культурный человек. Я месть не готовлю, я её сервирую.
Лариса хлопнула ладонью по столу:
— Вот это я понимаю!
Нина Петровна достала из шкафа тот самый набор: крем, мочалка, мыло. Всё дёшево и сердито. Рядом положила аккуратный белый конверт.
В конверте — пачка купюр. Такая, что у неё рука дрожала, когда откладывала понемногу. Долго сидела, думала — может, себе оставить на зубы или ремонт шкафа. Но каждый раз в голове всплывала Олина фраза «подарки должны быть символическими».
— Вот тебе символ, — пробормотала она тогда, убирая деньги.
Теперь на чистом листке написала крупно, разборчиво: «Вот что такое настоящий подарок, а не то, что ты делала все эти годы».
Посмотрела на фразу, прищурилась:
— Не много ли?
Лариса подняла бровь:
— Нормально. Кратко и ясно.
— Может, смайлик дорисовать? Для мягкости.
— Не порти произведение. И так всё как надо.
Они засмеялись, но в смехе было что-то натянутое.
В день юбилея квартира сына была полна людей. Родня, подружки Оли, коллеги. Внучка Маша носилась под ногами. Музыка из колонки била по ушам.
Оля вся при параде: новое платье, идеально уложенные волосы, серьги блестят, маникюр.
Вертелась перед зеркалом в коридоре:
— Ну как, я сегодня звезда, да?
Каждый обязан был ответить «да».
Нина Петровна тоже кивнула:
— Звезда, куда нам старикам.
Оля засмеялась:
— Да что вы, вы у нас вечно молодая!
Слово «вечно» прозвучало странно, но она пропустила мимо.
Подарки складывали на отдельный столик. Коробки, пакеты, букеты — всё вперемешку. Нина Петровна свой пакет держала в руках до последнего. Трогала пальцами ручки, шуршала целлофаном.
Ларисы рядом не было — она не приглашена. Но в телефоне уже набрано сообщение: «Позвони потом».
Когда все тосты сказаны, торт разрезан, начался ритуал подарков.
Оля села на стул, как царица:
— Так, кто первый меня радует?
Одной рукой поправляла волосы, другой уже тянулась к самой большой коробке.
Ей дарили сертификат в спа, набор дорогой косметики, украшения, маленький чемодан «на выходные».
Она визжала, обнимала всех по очереди:
— Я умру сейчас, девочки!
Когда очередь дошла до Нины Петровны, в комнате чуть стихло. Все знали, что у свекровей подарки обычно «так себе».
— Ну, Ниночка Петровна, давайте, чем порадуете именинницу? — кто-то пошутил.
Она встала неторопливо. Подошла, поставила перед Олей обычный скромный пакет. Без бантиков, без блеска.
— Вот, Олечка. От меня.
Улыбка у неё была спокойная. Внутри завелась тишина.
Оля взяла пакет двумя пальцами, словно он мог испачкать маникюр.
— Ой, что тут у нас? — протянула она.
Развязала узелок, вытащила коробку. Дешёвая, с размазанной картинкой женщины, которая будто вылезла из пены и сама от себя устала.
Оля открыла. Увидела крем для шеи, мочалку-розочку, мыло.
На секунду на её лице что-то изменилось. Губы поджались. Взгляд застыл.
— О, набор, — произнесла она. В голосе появилось то самое, знакомое презрение, которое Нина Петровна слышала все эти годы, но делала вид, что не замечает.
Оля засмеялась как-то сухо:
— Ну, полезно. Спасибо, конечно.
Уже тянулась отложить коробку в общую кучу, к вещам, которые «когда-нибудь пригодятся».
В этот момент с крышки выскользнул белый конверт. Упал ей на колени, чуть съехал вниз.
— О, тут ещё что-то! — заметил кто-то.
Оля поморщилась:
— Ниночка Петровна, вы записочки любите, да? — попыталась пошутить, поднимая конверт двумя пальцами.
Нина Петровна молчала. Смотрела прямо. Без привычной суеты, без оправданий.
Оля раскрыла конверт. Сначала выпал сложенный листок. Развернула, прочла вслух — вокруг все тянули шеи:
— «Вот что такое настоящий подарок, а не то, что ты делала все эти годы».
Комната замерла.
Кто-то прыснул. Кто-то резко уткнулся в телефон.
У Саши вытянулось лицо:
— Ма, это что за формулировки? — прошипел он.
Но было поздно.
Оля сначала побелела. Потом щёки начало заливать медленным, плотным румянцем.
Она попыталась усмехнуться.
— О, жёстко, — выдохнула одна из подруг вполголоса.
Оля механически залезла в конверт и нащупала деньги. Много. Пачка не сгибалась. Вытащила купюры — глаза расширились.
— Это что?
— Подарок, — спокойно ответила Нина Петровна.
— Зачем? — Оля смотрела то на деньги, то на неё, то на дурацкий набор с мочалкой.
— Потому что ты любишь символические подарки. Я тоже решила быть символической.
Кто-то сдержал смешок. Кто-то прошептал: «Ну дала».
На лице Оли всё ещё держалась маска. Но глаза изменились. Стали какими-то голыми, как без макияжа.
— Ниночка Петровна, вы это сейчас что имеете в виду? — Оля попыталась перехватить инициативу. Голос чуть дрожал.
— То и имею. Я лет десять от тебя мыло с просрочкой получаю, тушь за тридцать рублей и открытки «с днём рждения».
Кто-то хихикнул.
Оля резко обернулась:
— Я, между прочим, всегда дарю по возможности! У нас не как у всех, мы не миллионеры!
— Я тоже не миллионер, — кивнула Нина Петровна. — Но если я не могу купить нормальный подарок, я лучше приду без подарка, с руками и компотом, чем с мусором.
Слово «мусор» повисло в воздухе.
Оля дёрнулась:
— То есть мои подарки — это мусор, да?
— А ты сама как думаешь? — спокойно, без нажима задала вопрос Нина Петровна.
Оля вдруг замолчала.
Саша вклинился:
— Ма, ты перегибаешь, честно.
— Саш, ты хоть один раз на мои дни рождения посмотрел, чем жена меня «радует»? Ты видел тот набор, где срок годности три месяца как вышел?
— Ну, с кем не бывает, — пробурчал он, отводя глаза.
— С тем не бывает, кто уважает, — отрезала она. В голосе появилась хриплая твёрдость, которую он от неё давно не слышал.
Гости сидели тихо. Кто-то неловко ковырялся в тарелке. Музыку давно убавили.
Оля всё ещё держала конверт, как горячую картошку.
— То есть вы хотите сказать, что я вас не уважаю? — голос сорвался на слове «уважаю».
— Я ничего говорить не хочу. Я уже сказала, — Нина Петровна чуть пожала плечами. — Я просто подарила тебе то, что ты дарила мне все эти годы.
Кивнула на набор:
— И добавила туда настоящий подарок, чтобы ты увидела разницу.
Оля молчала. Только пальцами шуршала по купюрам, словно проверяла — не поддельные ли.
Щёки красные, как после стыда в школе, когда вызывают к доске, а урок не выучен.
— Я не знала, что вы так это воспринимаете, — наконец выдавила она. Уже без пафоса, без картинных интонаций.
— А я как это должна воспринимать? У меня, знаешь ли, тоже глаза есть. Не только дата рождения в паспорте.
Кто-то из гостей кивнул, быстро отводя взгляд.
Один из коллег Оли тихо сказал соседке:
— Вот это поворот.
Паузу разорвал маленький голос.
Маша потянула руку к мочалке-розочке:
— Мам, смотри, какая! Можно мне?
Оля машинально отвернула коробку:
— Не трогай. Это мамино.
И вдруг сама посмотрела на эту розочку, на мыло, на крем. Как будто впервые. Приподняла уголок коробки, проверила ценник.
Заметно, как дёрнулось веко.
— Это что, из «того самого магазина»? — спросила она тихо, уже без насмешки.
— Из того, да. Акция была, уцёнка. Как ты любишь.
Кто-то фыркнул, не скрываясь.
Оля сжала губы:
— Понятно.
Слово короткое, плоское. Но в нём звучало что-то новое для неё самой.
Саша смотрел то на жену, то на мать, как школьник между двумя учителями:
— Ну вы хоть не при гостях...
— А когда, Саша? — повернулась к нему Нина Петровна. — Ты у нас вечно занят, Оля вечно чувствительная. У меня, между прочим, время тикает, как старый будильник.
Кто-то из старших гостей тихо усмехнулся.
— Правильно говорит, — пробормотала тётя Зина, поправляя платок.
Нина Петровна села обратно на свой стул. Почувствовала, как спина упёрлась в жёсткую спинку — это было приятно. Руки теперь свободные. Не держат ни пакетов, ни коробок, ни чужих оправданий.
Перед ней кружка с чаем, остывшим, но она сделала глоток и не поморщилась. Во рту чуть терпко. Ничего, терпкость переживается.
На другом конце стола Оля медленно сложила деньги обратно в конверт. Тщательно, аккуратно. Посмотрела на Нину Петровну пристально.
— Спасибо, — сказала тихо, почти не двигая губами.
Без «Ниночка Петровна», без сладкого сиропа. Просто одно слово. Чистое.
Нина Петровна кивнула:
— На здоровье.
В комнате снова начали тихо говорить, шуршать. Кто-то включил музыку потише, кто-то поднял бокал с соком.
Но воздух уже другой. Не сладкий и липкий, а ровный. Без добавок.
Ближе к вечеру, когда гости начали расходиться, Оля подошла к Нине Петровне сама. Не звеня браслетами, не пританцовывая. Просто подошла и села рядом.
Молчала, двигая пальцем по скатерти.
— Я, может, правда перегибала, — произнесла наконец, глядя в сторону.
— Может, — ответила Нина Петровна. Без облегчения, без злорадства. Просто констатировала.
— Я как-то не думала, честно. Мне казалось — ну подарок и подарок. Главное прийти, поздравить.
— Прийти и плюнуть тоже можно. Формально ты же пришёл.
Оля скривилась, но не стала спорить. Пальцы всё тянулись к конверту, лежащему рядом, как к якорю.
— Деньги я возьму, — вдруг сказала она, подняв взгляд. — Не из-за суммы. А потому что если не возьму, будет ещё хуже смотреться.
Нина Петровна хмыкнула:
— Бери. Мне что, я для этого и давала, чтобы не в шкафу лежали.
— Но набор этот... — Оля посмотрела на коробку с мочалкой. — Этот я Машке отдам. Она будет рада.
— Вот и хорошо. Хоть кому-то он доставит удовольствие.
Они обе на секунду улыбнулись одним углом губ. Без особого счастья, но по-человечески.
Праздник продолжился своим ходом. Кто-то рассказывал анекдоты, кто-то спорил о ценах, кто-то обсуждал, куда поедет летом. Оля уже шутила с подружками, показывала подарки. Но к коробке с дешёвым набором больше никто не тянулся.
Она стояла в сторонке, чуть в тени, как метка.
Маша, правда, периодически подбегала и трогала розочку пальцами — ей нравилась эта искусственная красота. Нина Петровна замечала и не запрещала. Пусть ребёнок радуется тому, чему может. У взрослых свои игры.
Она сидела, слушала голоса, ловила редкие фразы, как рыбку на удочку.
Кто-то из гостей, проходя мимо, наклонился к ней:
— Нина Петровна, вы сегодня молодец.
Она чуть улыбнулась:
— Я сегодня просто честная.
Где-то внутри стало легче. Не радостно, не празднично — спокойно. Как когда тяжёлую сумку наконец ставишь на пол и перестаёшь тащить на вытянутых руках.
Она посмотрела на Олю, которая рассказывала подружкам какую-то историю. Та иногда косилась в её сторону. Не с вызовом и не сверху вниз. С интересом.
Как будто перед ней не просто «свекровь для галочки», а живая женщина, у которой есть своё «хочу» и «не хочу».
И этого в этот день Нине Петровне хватало.