Одного взгляда на “неприличное” полотно хватало, чтобы особенно чувствительные сентиментальные натуры падали прямо на пол, раскинув кружевные рукава.
Причём падали не от слабости. Это был жест — громкий, выразительный, почти политический. «Я слишком благородна, чтобы вынести подобную вульгарность!» — говорило их тело, аккуратно опускающееся без сознания.
Так что же показывали художники, раз дамы хватались за нюхательные соли?
Рококо без цензуры: фривольные сюжеты Буше
Франсуа Буше, любимец мадам де Помпадур и мастер сладостного рококо, умел писать плоть так, что она словно теплилась на поверхности холста. Его «Диана и Каллисто» — яркое тому доказательство.
По сюжету нимфу Каллисто разоблачают подруги богини. Обнажённая, испуганная, она воплощает страшный кошмар любой аристократки XVIII века: публичный позор. Ведь это не просто миф — это почти бытовая драма о женской чести.
И дамы, смотревшие на картину, прекрасно это понимали. Слишком откровенно. Слишком прямолинейно. Слишком узнаваемо.
Обморок — как протест против того, что столь интимная для них тема вдруг оказалась выставлена посреди гостиной.
Гойя ломает правила: первая “скандальная” обнажённая современница
Если Буше возмущал элегантно, то Гойя бил по нервам прямо. Его «Обнажённая Маха» стала культурным землетрясением.
Никаких мифов. Никакой аллегории. Просто женщина, уверенная в себе настолько, что её взгляд переходит грань приличий. Не Венера — живая, современная, из плоти и крови. Говорили, что на полотне изображена герцогиня Альба. Представьте: заходите в салон — а на стене ваша знакомая в неглиже.
Как тут не в обморок?
В XVIII веке это было не просто дерзко — это было опасно. Художник убрал защитный слой мифологии, и зрителя внезапно заставили смотреть реальность без фильтров.
Давид и мёртвый Марат
А потом приходит Жак-Луи Давид и разносит остатки условностей. Его «Смерть Марата» показывает политика буквально в момент гибели: он ещё тёплый, ещё будто говорит, но рука уже недвижима.
И это не сказка. Не древность. Это вчерашние новости.
Для аристократок, воспитанных на пасторальных сценах и пастушках с корзинами цветов, такой взгляд на смерть и кровь был сродни публичному надругательству над эстетикой. Это как если бы в фарфоровый сервиз подлили кипятка: всё трещит, всё рушится.
Фузели: художник, от которого дамы падали чаще всего
Но настоящие истерики начались, когда на сцену вышел Генри Фузели.
Его «Ночной кошмар» — тёмная, тревожная фантазия, где спящая женщина будто зажата между кошмаром и желанием, между страхом и соблазном. Инкуб на её груди, лошадиная морда в тени — зрелище нервное даже для современного глаза.
А тогда это было как шоковая терапия.
Фузели вернулся к искусству через чёрный ход: беглый пастор без денег, без связей, но с фантазией, которая явно не вписывалась в приличный английский интерьер. Зато мужчины-аристократы были от него в восторге — мрачная эротика, мистицизм, тень опасности… всё, что в обществе официально осуждалось, тайно процветало.
Иронично, но чем громче дамы падали в обморок, тем больше приглашений на ужины получал художник.
Личная жизнь Фузели выглядела так же бурно, как и его полотна. Его преследовала писательница Мэри Уолстонкрафт — пыталась затащить его в Париж, финансировать поездку, вдохновлять, любить…
Художник едва отбился и в сердцах бросил: «Ненавижу умных женщин».
На фоне этого мужчина, который писал мрачные фантазии, наоборот, женился на тихой аристократке из обедневшего рода. Их семейная жизнь была бурной: дрались, мирились, снова дрались — но жили долго. Фузели в итоге стал профессором, уверенным в себе, признанным и состоятельным.
Похоронен он был в крипте собора Святого Павла — рядом с великими англичанами. И только спустя десятилетия его вспомнили как предтечу сюрреализма. Предшественник Дали, если угодно.
Почему же дамы действительно падали в обморок?
Причина проста и сложна одновременно. Обморок был не слабостью, а перформансом. Способом сказать:
«Я достаточно благородна, чтобы не смотреть на такое!»
Жестом защиты и осуждения, одновременно.
Но ирония в том, что именно те полотна, на которые дамы “в обморок валились”, и стали теми самыми картинами, что повели искусство вперед.