Есть, наверное, в истории каждой страны люди, чья деятельность вызывает диаметрально противоположные оценки. Не раз и не два говорилось о разных точках зрения на самого Петра Великого. Немало споров вызывает и тот, кто оказал огромное влияние на молодого царя, - уроженец Женевы Франц Лефорт.
«Такие люди, как Лефорт, украшают собой историю человечества», - сказано в вышедшей в 1837 году «Отечественной портретной галерее знаменитых особ». В то же время князь Б.И.Куракин считал, что он «был слабого ума» и не принимал в делах государственного управления ровным счетом никакого участия, а известен лишь как пьяница, «дебошан» и сподвижник царя в амурных делах. А что мы видим в романе?
Как я уже писала, Толстым практически ничего не сказано о покровительстве, которое оказывал Лефорту Василий Голицын, об участии женевца в двух неудачных Крымских походах.
Появляется он довольно неожиданно, когда, спасаясь от отца, Алексашка вскочит на запятки его кареты. Вместе с Меншиковым мы увидим «человека с длинными волосами», «как у попа», который будет «смешно выговаривать слова», отметим его «бритое лицо со вздёрнутым носом и маленьким улыбающимся ртом».
А чуть позже будет первая встреча Лефорта с царём. Толстой расскажет о её обстоятельствах: Пётр встретил его на Яузе: «плыли в тяжелом струге, челядинцы нескладно гребли, стукаясь уключинами. Пётр сидел на носу, поджав ноги... На берегу, на куче мусора появился человек в растопыренном на боках бархатном кафтане, при шпаге и в чёрной шляпе с завороченными с трёх сторон краями, — капитан Франц Лефорт». На самом деле, ещё после первого Крымского похода Лефорт был произведен в полковники. Впрочем, по роману, походы ещё не начались…
Но вот не могу я отделаться от мысли, что эта встреча произошла не сама по себе. «Пётр видал его в Кремле, когда принимали иноземных послов», - заметит Толстой, а позднее скажет: «Ловок, хитёр был Лефорт. Пётр и не опомнился, как уже, размахивая руками, шагал рядом с ним к воротам слободы». У меня такое впечатление, что появление царя ничуть не удивило Лефорта, он как будто уже готов к нему: ведь сразу же, после поклона, сообщит, какие интересные вещи может показать Петру, и почти сразу же появится лодка с Анной Монс («Она поёт в вашу честь»).
Возможно, я и не права, но думаю, что, уже явно наслышанный о характере юного царя, визита его Лефорт давно ожидал, понимая, что любознательный юноша не преминет посетить таинственный и притягательный Кукуй.
А дальше Толстой будет показывать нам два мира: Голицын беседует с де Невиллем, а затем доказывает Софье, что ещё никак нельзя «воевать Крым» (я об этих сценах писала раньше), а параллельно – показ новых «забав» Петра. Напомню кратко: создаётся «потешное войско», а Лефорт, занятый «по службе в Кремле», «часто приезжал верхом к войску и давал советы, как что устроить». И именно «через него взяли на жалованье иноземного капитана Фёдора Зоммера для огнестрельного и гранатного боя и тоже произвели в генералы». Прошу прощения, что приходится повторяться, но ничего не поделаешь…
И недаром же именно после рассказа об этом войске Толстой опишет беседу немцев в «аустерии» Иоганна Монса, где будут приведены слова Зоммера: «Погодите, дайте нам год или два сроку, у царя Петра будет два батальона такого войска, что французский король или сам принц Морис Саксонский не постыдятся ими командовать...» В данном высказывании – явный анахронизм: оный Морис Саксонский ещё не родился, но, по-моему, ясно видно, что Лефортом «со товарищи» сделана ставка на Петра («Если с умом взяться за дело, — из молодого царя можно извлечь много пользы»).
И сближение Петра с Анной Монс, которому Лефорт явно покровительствует, тоже, думается, должно сыграть свою роль - снова вспомним слова Кенигсека о «женщине, обнимающей короля». Толстой укажет, что и на Переяславскую верфь Лефорт приезжает, когда ему «случалось вырваться со службы», и привозит, помимо всяких яств, поклоны от Анны. Ещё раз напомню, что автор романа несколько смещает события: знакомство Петра с Анной произошло, видимо, уже после событий 1689 года.
Несколько по-своему трактованы Толстым и отношения Лефорта с Петром после бегства царя в Троице-Сергиеву лавру. Он напишет: «Из иноземцев близко к нему допускался один Лефорт, и то не на выходы или в трапезную, а по вечерам,.. не попадаясь на глаза патриарху,.. приходил к нему в келью… Садились близко рядом. Лефорт ломаным шёпотом рассказывал про то и сё, смешил и ободрял и между балагурством вставлял дельные мысли».
В то же время известно, что Лефорт пришёл к Троице со своим полком лишь 4 сентября после указа Петра, повелевавшего всем иноземным офицерам прибыть к нему, а до этого сохранял верность Голицыну (кстати, пришёл вместе с родственником своей жены генералом П.Гордоном). И только после этого (опять-таки вопреки Толстому!) Пётр впервые посетил дом Лефорта.
Но у Толстого именно сейчас, в Лавре, происходит, по существу, становление молодого царя. Лефорт говорит об интересах страны: «У вас каждый тянет врозь, а до государства никому дела нет: одному прибытки дороги, другому честь, иному — только чрево набить. Народа такого дикого сыскать можно разве в Африке. Ни ремеслов, ни войска, ни флота... Одно — три шкуры драть, да и те худые». И, уча Петра, как надо «заниматься политик», «будто со свечой проникал он в дебри Петрова ума, дикого, жадного, встревоженного».
Он учит, как нужно держать себя («Ходи степенно, Петер, говори кротко, гляди тихо, службы стой, покуда ноги терпят, — всем будешь любезен. Вот, скажут, какого господина нам Бог послал, при таком-то передохнём»), - и Пётр, «будто много лет проживший за эти дни», следует его советам: «Наталья Кирилловна не могла надивиться, — откуда у Петруши столько благоразумия; не нарадовалась на его благолепие: мать и патриарха почитает, ближних бояр слушает, с женой спит, в мыльню ходит».
Однако за этими «степенностью» и «благоразумием» стоит верный расчёт. Лефорт не зря учит: «Нужны тебе верные и умные люди, Петер... Не торопись, жди, — мы найдём новых людей, таких, кто за дело, за твое слово в огонь пойдут, отца, мать не пожалеют... А бояре пусть спорят между собой за места, за честь, — им новые головы не приставишь, а отрубить их никогда не поздно... Выжди, укрепись, ещё слаб бороться с боярами».
И случайно ли «Троицкий поход», как называет его Толстой («так же, как и семь лет назад, в лавре пересидели Москву»), заканчивается довольно тихо: «Софью без особого шума ночью перевезли из Кремля в Новодевичий монастырь», казнили лишь главарей заговора…
Достаточно тихо проходит и возвращение царя: «В октябре Петр пошёл с одними потешными полками в Москву. Вёрст за десять, в селе Алексеевском, встретили его большие толпы народа. Держали иконы, хоругви, караваи на блюдах. По сторонам дороги валялись бревна и плахи с воткнутыми топорами, и на сырой земле лежали, шеями на брёвнах, стрельцы, — выборные, — из тех полков, кои не были в Троице... Но голов не рубил молодой царь, не гневался, хотя и не был приветлив».
И начинается возвышение Лефорта, обещавшего: «Тебе отдаю шпагу мою и жизнь».
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал! Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Путеводитель" по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь