Представляем очередной выпуск нашей чайно-ботанической с этнографическим уклоном рубрики «Не только Camellia sinensis».
Жители Алтая, Бурятии, Читинской, Иркутской и Кемеровской областей, Красноярского края, Тывы, юга Якутии, Приморья, Казахстана, севера Монголии издавна были знакомы с растением, которое сейчас ботаники называют баданом тонколистным. Когда по России пролег Великий чайный путь, то новые традиции употребления чая соединились с обычаями коренного населения регионов. Так, старинные горячие настои из бадана в Сибири и на Алтая стали называть сибирским, монгольским или чигирским (чагирским) чаем.
По содержанию танина бадан превосходит черный чай, также в его листьях много фитонцидов, витамина С, микроэлементов. Как его употребляли? Весной, после схода снега, собирали листья, которые с холодами и влагой прошли через естественную ферментацию. Именно старые листья бадана дают красивый темно-коричневый цвет настоя, аромат, оригинальный вкус и тонизирующий эффект. Собранные листья высушивали, затем измельчали или спрессовывали в плитки. Где-то бадан пили, заваривая его с листьями смородины, малины и добавляя мед, а где-то – добавляя жирное молоко, ячменную или пшеничную муку, бараний жир или масло, соль и специи или же сахар.
Путешественник, исследователь Сибири и Дальнего Востока Григорий Николаевич Потанин в очерке «Полгода на Алтае» (1859 год) писал: «Северные скаты гор покрываются сплошными зарослями бадана или чагыра, который употребляется в Томской губернии вместо чая». Рассказал о бадане и Дмитрий Иванович Стахеев – сын известного чаеторговца и сам некоторое время чаеторговец, писатель, автор популярной книги «От Китая до Москвы: история ящика с чаем». Читаем в его путевом очерке 1869 года «За Байкалом и на Амуре»: «Весною из-под снега буряты собирают листья бадана, который в большом количестве растет по склонам гор, между каменьями. Настой из этих листьев они пьют вместо чая и, по словам их, этот напиток хорош, но только весною, когда перемерзнет после зимы; осенью же он очень мясист, вяжущ и для употребления вреден».
Роман Вячеслава Яковлевича Шишкова «Угрюм-река» (1913-1932 годы) посвящен Восточной Сибири конца XIX-начала XXвека. Когда у одного из героев, нашедшего приют в глухой тайге у старцев-отшельников, нет чая и молока, он пьет заваренный в кипятке бадан. «Сахару почти нет, чай на исходе, ну, в тайге брусничника много, кипрей да бадан, да чага! Найдется, чем заварить…», – а это цитата из рассказа писателя, краеведа, геолога, исследователя Сибири Максимилиана Алексеевича Кравкова «Самородок» (1927 год).
Исаак Григорьевич Гольдберг в повести «Путь, не отмеченный на карте», написанной в 1926 году, дает эпизод жизни одной из деревень близ Иркутска в 1920 году.
«Проходящие мы… Мимо вас едем. Думаем отдохнуть. Обогреемся, чаю напьемся…
– Чаю?!
В толпе смех и укоризна:
– Ча-аю!.. Мы нонче травку пьем, бадан… Чаю второй год не пробовали…
– Чай-то таперь – до свиданье!
– Ничего, – тихо улыбается Степанов. – У нас с собой чай-то. Свой есть…
– Ну-ну!.. Воды у нас много!»
В очерках-мемуарах Валериана Павловича Правдухина «Годы, тропы, ружье» (1930 год) описан визит к старому пасечнику на Алтае. «Мы повеселели, энергично проползли на четвереньках каменный пригорчик, выдвинувшийся над Тургусуном, и спустились в луговину, где за тальником стояла пасека Агафона Семеновича». Старик угощает: «Чай у меня еще горячий. Откушайте. Мой бадан не хуже китайского, а главное – недорогой». И автор пишет: «Как хорошо было переодеться в жарко натопленной, дымной, по-черному устроенной избушке, напиться горячего бадана с чистым, как слеза, алтайским медом... и послушать художественные рассказы Агафона Семеновича об охотах на белку, медведя, соболя».
