– Прости, что ты сказал? – переспросила Полина, чувствуя, как внутри всё холодеет.
Артём стоял в дверях гостиной, небрежно перекидывая куртку с одного плеча на другое. Его лицо было спокойным, даже чуть раздражённым, будто он говорил о чём-то совершенно обыденном – о том, что нужно купить хлеба или вынести мусор.
– Я сказал, что мама со Светой переезжают к нам. В твою квартиру, – повторил он, акцентируя слово «твою», словно это было что-то временное, несущественное. – Им негде жить, Света развелась, мама одна не справляется. Мы же не бросим их на улице.
Полина отложила ноутбук в сторону. Руки слегка дрожали, но она старалась держать себя в руках. Эта квартира – её квартира – была куплена ещё до свадьбы, на деньги, которые она копила с двадцати лет, отказывая себе во всём. Двушка в хорошем районе, с ремонтом, который она делала своими руками по вечерам и выходным. Артём тогда ещё жил с родителями и говорил, что восхищается её самостоятельностью.
– Артём, – она говорила медленно, подбирая слова, – это моя квартира. Добрачная. Ты сам знаешь. И мы с тобой живём здесь вдвоём уже четыре года. Где будем жить мы?
Он пожал плечами, прошёл в комнату и сел в кресло напротив.
– Ну, снимем что-нибудь. Или ко мне переедем, к родителям, пока не найдём. Там места хватит. А эта квартира – она же пустует, по сути. Ты одна в ней жила до меня. Теперь там мама со Светой будут. Им тяжело, Полин. Ты же понимаешь.
Полина почувствовала, как в горле встал ком. Она понимала. Понимала, что Света, младшая сестра Артёма, действительно развелась пару месяцев назад и осталась с ребёнком на руках. Понимала, что свекровь, Тамара Ивановна, в свои шестьдесят пять уже не так легко справляется одна в огромной трёхкомнатной квартире на окраине. Но почему-то всё это «понимание» не отменяло одного простого факта: её выгоняют из собственного дома.
– А меня ты спросил? – тихо сказала она. – Хотя бы раз спросил, хочу ли я, чтобы в моей квартире жили твои родственники?
Артём нахмурился.
– Полина, ну ты чего? Мы же семья. Семья должна помогать друг другу. Мама всю жизнь на меня положила, Света – моя сестра. А ты... ты же не против помочь, правда?
Он смотрел на неё с такой искренней уверенностью в своей правоте, что ей вдруг стало страшно. Не за квартиру – за себя. За то, что за четыре года брака она, оказывается, так и не стала для него «своей». Она была «той, кто может помочь». «Той, у кого есть квартира».
– Я против, – сказала она, и голос её собственный голос показался ей чужим. – Очень против.
Артём удивлённо поднял брови.
– Ты серьёзно? Из-за какой-то квартиры ты готова бросить мою семью в беде?
– Это не «какая-то квартира», – Полина встала, чувствуя, как кровь приливает к щекам. – Это мой дом. Мой единственный дом. Я его заработала, я его обустраивала. И я не собираюсь отдавать его просто потому, что твоя сестра не смогла сохранить брак, а твоя мама не хочет жить одна.
Слова вылетели сами собой, резче, чем она хотела. Артём побледнел.
– Ты сейчас серьёзно так говоришь про мою сестру?
– Я говорю правду, – ответила Полина, и в этот момент что-то внутри неё окончательно сломалось. – А ты сейчас серьёзно предлагаешь мне остаться без дома, чтобы твоя мама и сестра жили в моём?
Он долго смотрел на неё, потом встал и пошёл в коридор.
– Ладно, – бросил через плечо. – Поговорим, когда ты остынешь. А то ты сейчас как чужая какая-то.
Дверь хлопнула. Полина осталась одна в тишине своей – пока ещё своей – квартиры. Она села на диван, обхватив себя руками, и впервые за долгое время заплакала. Не громко, не истерично – просто тихо, будто боялась, что кто-то услышит.
На следующий день всё стало ещё хуже.
Артём пришёл с работы поздно, как всегда в последнее время. Полина уже ужинала, когда он вошёл на кухню и поставил перед ней лист бумаги.
– Вот, – сказал он. – Мама с юристом посоветовалась. Если мы зарегистрируем брак как есть, то твоя квартира всё равно останется твоей, но ты можешь предоставить её в безвозмездное пользование моей маме и сестре. Есть такой договор. Подпишешь – и всё будет по закону.
Полина посмотрела на лист. Обычный бланк. Слова «безвозмездное пользование», «срок – неопределённый», «проживание с несовершеннолетним ребёнком». Она подняла глаза на мужа.
– То есть ты уже всё решил? Без меня?
– Полин, ну не упрямься, – он вздохнул, как будто она капризный ребёнок. – Это же временно. Пока Света не встанет на ноги. Год-два. Максимум три.
– А потом? – Потом вернёмся к этому вопросу.
Она молчала. Потому что понимала: «потом» не будет. Будет «ещё чуть-чуть», «ещё немного», «ну потерпи». Так всегда было – с его бесконечными «помоги маме», «съезди за Светой», «одолжи денег». Она помогала. Всегда. Потому что любила. Потому что думала – это и есть семья.
– Я не подпишу, – сказала она наконец. Артём посмотрел на неё долгим взглядом.
– Ты уверена? – Уверена.
Он кивнул, будто ожидал этого ответа.
– Тогда я поживу у мамы какое-то время. Подумаешь. А то ты сейчас не в себе.
Он ушёл в спальню собирать вещи. Полина сидела на кухне и смотрела в окно. За стеклом шёл мелкий дождь, и фонари отражались в лужах желтыми пятнами. Ей вдруг вспомнилось, как четыре года назад она стояла здесь же, на этом самом месте, и Артём обнимал её сзади, шептал: «Вот увидишь, Поленька, мы будем счастливы в твоей квартире. Только ты и я».
Оказывается, «только ты и я» длилось ровно до тех пор, пока его семье не понадобилось место.
Через неделю Тамара Ивановна позвонила сама.
– Полина, – голос свекрови был медовым, как всегда, когда она чего-то хотела. – Я вот думаю, может, мы с тобой встретимся, поговорим по-женски? Ты же не хочешь, чтобы Артём между нами выбирал?
Полина согласилась. Потому что устала. Потому что хотела верить, что ещё можно всё исправить.
Они встретились в кафе недалеко от дома. Тамара Ивановна пришла с Светой – высокой, худой, с усталыми глазами и маленькой дочкой на руках. Девочка, трёхлетняя Машенька, сразу потянулась к Полине – она её любила, всегда радовалась, когда «тётя Поля» приносила ей что-нибудь вкусное.
– Видишь, как ребёнок к тебе тянется, – сразу начала Тамара Ивановна, усаживаясь за столик. – А ты хочешь, чтобы она на улице осталась?
Полина молчала.
– Мы же не навсегда, – продолжала свекровь, гладя внучку по голове. – Света работу найдёт, встанет на ноги. А пока... ну ты же не железная. У тебя сердце доброе.
Света сидела молча, опустив глаза. Видно было, что ей неловко, но отступать она не собиралась.
– Тамара Ивановна, – Полина говорила спокойно, хотя внутри всё кипело. – Я понимаю вашу ситуацию. Правда понимаю. Но это моя квартира. И я не обязана решать ваши жилищные проблемы за свой счёт.
Свекровь удивлённо вскинула брови.
– Ну как же так, Полина? Мы же теперь одна семья. Артём – мой сын, ты – моя дочь. А дочери помогают матерям.
– Я не ваша дочь, – тихо, но твёрдо сказала Полина. – Я – жена вашего сына. И даже если бы была дочерью – это не значит, что я должна отдать свой дом отдавать.
Тамара Ивановна замолчала. Потом вдруг наклонилась ближе и почти шёпотом сказала:
– Знаешь, а ведь Артём сказал, что, если ты не согласишься... он подаст на раздел имущества. Говорит, за четыре года брака он тоже в ремонт вкладывался. И вообще – проживал здесь. Так что доля у него есть.
Полина почувствовала, как кровь отхлынула от лица.
– Он так сказал?
– Сказал, – кивнула свекровь, и в её глазах мелькнуло что-то победное. – Так что ты подумай хорошенько. Не хочешь же ты, чтобы всё до суда дошло?
Вечером того же дня Полина сидела в своей квартире одна и смотрела на телефон. Артём не звонил уже третий день. Она открыла мессенджер, нашла чат с подругой Леной – юристом – и написала одно сообщение:
«Лен, привет. Нужна консультация. Срочно. Муж хочет отобрать мою добрачную квартиру».
Ответ пришёл почти сразу:
«Приезжай завтра в офис. Всё расскажу. И Полин... держись».
Полина выключила телефон, подошла к окну и долго смотрела на ночной город. Ей вдруг стало страшно – не за квартиру. За то, что человек, с которым она спала в одной постели, которого любила, оказывается, всё это время считал её квартиру... просто ресурсом. Который можно использовать, когда понадобится.
Она не плакала. Уже не могла. Только тихо, почти шёпотом, сказала в пустоту:
– Ну что ж. Посмотрим, кто кого.
А через неделю, когда Артём пришёл «поговорить по-мужски» и положил перед ней уже готовое заявление в суд о признании квартиры совместно нажитым имуществом, Полина просто улыбнулась. И протянула ему ответный документ – своё заявление о расторжении брака.
– Ты... ты серьёзно? – он смотрел на неё, как на чужую.
– Серьёзнее не бывает, – ответила она, и в её голосе не было ни злобы, ни обиды. Только холодная ясность.
Он долго молчал. Потом вдруг сказал:
– Я думал, ты... поймёшь. Ради семьи.
– Я и поняла, – кивнула Полина. – Поняла, что семьи у нас больше нет.
И в этот момент она ещё не знала, что через пару месяцев суд оставит квартиру ей полностью, а Артём, лишившись и жены, и надежды на «свою» жилплощадь, будет жить в той самой трёхкомнатной квартире на окраине вместе с мамой, сестрой и племянницей. И вспоминать, как легко потерял всё, ради чего, как ему казалось, стоило бороться.
Но это будет потом.
А пока Полина просто закрыла дверь за мужем и впервые за долгое время вдохнула полной грудью. Свой воздух. В своём доме.
– Ты что, совсем с ума сошла? – Артём стоял в коридоре их квартиры, сжимая в руке повестку из суда, и голос его дрожал от злости и растерянности одновременно. – Развод? Из-за квартиры?
Полина спокойно закрыла за ним дверь. Она уже надела простое серое платье, собрала волосы в аккуратный пучок – выглядела собранной, будто шла не на очередную ссору, а на важную встречу. Потому что именно так и было.
– Не из-за квартиры, Артём, – тихо ответила она. – Из-за того, что ты готов был меня из неё выгнать. Ради кого угодно, только не ради меня.
Он бросил повестку на тумбочку, как будто это был мусор, и прошёл на кухню. Полина пошла следом. Она уже знала, что сейчас будет длинный, болезненный разговор, и хотела, чтобы он прошёл здесь, за столом, а не в криках по всей квартире.
Артём сел, обхватил голову руками.
– Полин, ну ты же понимаешь, что мама и Света в беде. У Светы ребёнок маленький, алименты бывший не платит, мама одна тащит трёшку, коммуналка огромная… Я же не зверь какой-то. Просто помочь хотел.
– Я понимаю, – кивнула Полина и поставила перед ним кружку чая. – Понимаю, что им тяжело. Но я не понимаю, почему это должно решаться моей кровью. Моей единственной крышей над головой.
Он поднял на неё глаза – красные, невыспавшиеся.
– Я же не говорил, что навсегда. Временно. Пока они не встанут на ноги.
– Ты говорил «год-два, максимум три». А потом? Потом Света снова выйдет замуж, и что – квартира останется за ней? Или мама решит, что ей одной скучно, и останется тоже? Артём, ты сам не знаешь, где конец.
Он молчал. Потому что знал – она права.
– Я предлагал тебе деньги за аренду, – наконец выдавил он. – Мама готова была платить.
– Мне не нужны были деньги твоей мамы, – Полина села напротив. – Мне нужен был ты. На моей стороне. А ты встал ты на их сторону ещё до того, как спросил меня.
Артём вдруг ударил кулаком по столу – не сильно, но чашка подпрыгнула.
– А что я должен был сделать? Сказать маме «нет»? Она меня одна растила! Она для меня всё!
– Полин, ну ты же не чужая, ты должна понять!
– Я и поняла, – тихо сказала она. – Поняла, что для тебя «всё» – это она. А я – просто приложение, которое можно переставить в другую папку, когда понадобится место.
Он резко встал, прошёлся по кухне.
– Ты всё преувеличиваешь. Всё равно всё можно было решить по-семейному. А ты сразу – суд, адвокаты, развод… Ты меня выставляешь каким-то монстром.
Полина посмотрела на него долго, внимательно.
– А как ещё? Ты принёс мне договор безвозмездного пользования. Потом твоя мама рассказала, что ты собираешься судиться за долю. Ты дал мне понять, что если я не соглашусь добровольно, ты сделаешь это силой. Что мне оставалось?
Он открыл рот, закрыл, потом выдохнул:
– Я… я просто хотел, чтобы все были довольны.
– Невозможно сделать всех довольными, когда кто-то один должен остаться без дома, – мягко сказала Полина. – И этим «кем-то» оказалась я.
В твоих глазах.
Тишина повисла тяжёлая, вязкая. Потом Артём тихо спросил:
– И ты правда хочешь развода?
– Да, – ответила она без колебаний. – Потому что, если останусь – буду каждый день ждать, когда меня снова попросят «потерпеть». А я больше не хочу терпеть.
Он долго смотрел в окно, потом кивнул, будто внутри что-то щёлкнуло.
– Ладно. Раз так… Тогда я заберу свои вещи.
Он пошёл в спальню. Полина осталась сидеть. Она слышала, как открываются шкаф, шуршат пакеты, как он складывает рубашки, носки, костюмы. Всё аккуратно, молча. Ни криков, ни упрёков. Только звук молнии на чемодане – и всё.
Когда он вернулся в коридор с двумя большими сумками, остановился.
– Ключи оставлю на тумбочке, – сказал он глухо.
– Оставь, – кивнула она.
Он посмотрел на неё последний раз, будто хотел что-то сказать, но передумал. Дверь закрылась тихо, без хлопоты не было бы слишком много шума для конца.
Полина осталась одна.
Она не плакала. Просто сидела на кухне, пока чай не остыл окончательно. Потом встала, вымыла кружку, вытерла стол. И пошла спать в свою спальню – впервые за много дней одна в своей кровати, и кровать казалась огромной.
На следующий день началась настоящая война.
Сначала звонила Тамара Ивановна – каждый день, иногда по нескольку раз. Голос то медовый, то со слезой:
– Полина, ну не держишь ты обиду… Подумай о ребёнке. Машенька спрашивает, где тётя Поля.
Потом подключился сам Артём – сообщениями:
«Может, всё-таки поговорим нормально?» «Я погорячился.» «Давай отзовём заявления, а там разберёмся.»
Полина не отвечала. Она уже знала: любое «нормально» будет означать «согласись на наши условия».
А потом пришло письмо – настоящее, заказное, с синей печатью. Исковое заявление. Артём всё-таки подал в суд. Требовал признать квартиру совместно нажитым имуществом, потому что «в период брака в неё вкладывались совместные средства супругов, производился дорогостоящий ремонт». Сумма вложений – смехотворная, но сам факт.
Полина прочитала и впервые за всё время улыбнулась. Улыбнулась холодно и чётко.
Она позвонила Лене.
– Лен, он подал иск.
– Отлично, – весело ответила подруга. – Теперь моя очередь. Приноси всё, что у тебя есть – чеки, выписки, договор купли-продажи, фотографии ремонта до брака. Мы его размажем.
И они размазали.
Судебные заседания тянулись почти четыре месяца. Артём приходил каждый раз – похудевший, с тёмными кругами под глазами, в одном и том же костюме. Смотрел на Полину, как на предателя. А может, и правда считал, что предала она.
Адвокат Артёма пытался доказать, что ремонт был совместным. Приносил чеки на краску, ламинат, даже на смеситель в ванной. Полина спокойно клала на стол свои – на всю квартиру целиком, оплаченную ещё до свадьбы, и на весь ремонт, сделанный ею одной в выходные и отпуска.
Судья, женщина средних лет с усталым взглядом, слушала внимательно. А потом спрашивала:
– Свидетели есть, что ремонт производился исключительно за счёт ответчицы?
Лена вставала и перечисляла: подруга, мама Полины, соседка сверху, даже бывший начальник, который помнил, как Полина брала отгулы «на ремонт».
Артём краснел. Тамара Ивановна, сидевшая за спиной сына, шипела что-то ему на ухо, но он уже не реагировал.
Последнее заседание было коротким.
Судья зачитала решение: квартира остаётся в собственности Полины полностью, поскольку приобретена до брака, ремонт произведён до брака, доказательств существенных улучшений за счёт совместных средств не представлено. Иск отклонён.
Полина вышла из зала суда, и ей вдруг захотелось плакать – не от радости, а от облегчения. Лена обняла её прямо в коридоре.
– Всё, подруга. Ты свободна.
А в коридоре, у окна, стоял Артём. Один. Мама и сестра куда-то исчезли – видимо, поняли, что чуда не случится.
Он подошёл медленно.
– Поздравляю, – сказал он глухо. – Ты победила.
Полина посмотрела на него – спокойно, без злобы.
– Я не побеждала, Артём. Я просто защищала то, что моё. Ты сам выбрал, на чьей стороне быть.
Он кивнул, будто давно это понял.
– Я… я ошибся, – выдохнул он. – Думал, что смогу всех примирить. А в итоге всех потерял.
– Не всех, – мягко сказала Полина. – У тебя есть мама. Есть Света. Машенька. Просто… меня больше нет.
Он долго смотрел на неё, потом протянул руку – не для объятия, просто ладонь.
– Прости меня.
Полина пожала руку – коротко, по-деловому.
– Прощаю. Живи спокойно.
И ушла.
А через месяц, когда Полина уже выдохнула и начала жить своей новой жизнью – новая работа, новые планы, новая причёска, – ей позвонила Тамара Ивановна.
– Полина… – голос свекрови был непривычно тихим. – Я хотела спросить… ты ведь не против, если мы иногда будем Машеньку к тебе привозить? Она очень скучает. Говорит «тётя Поля сказки рассказывала лучше всех».
Полина помолчала.
– Привозите, – сказала она наконец. – Только заранее звоните. И не больше чем на пару часов.
– Спасибо, – Тамара Ивановна всхлипнула в трубку. – Ты… ты хорошая девочка. Я всё поняла. Поздно, но поняла.
Полина положила трубку и впервые за долгое время улыбнулась по-настоящему.
Квартира была её. Спальня была её. Утро, когда она просыпалась одна и не ждала, что кто-то придёт и скажет «освободи место», – тоже было её.
И впервые за много лет она почувствовала: вот оно, оказывается, как это – когда тебя никто не просит «потерпеть ещё чуть-чуть».
Она просто жила. В своём доме. И этого оказалось достаточно.
Прошёл год.
Полина стояла на балконе своей квартиры с кружкой кофе и смотрела, как осенние листья медленно кружатся над двором. Утро было прохладным, но солнечным, и в воздухе пахло первым холодом. Она вдохнула поглубже и вдруг поняла: вот уже несколько месяцев она не вздрагивает, когда звонит телефон. Не ждёт подвоха. Не проверяет, не забыла ли закрыть дверь на два оборота.
Мир стал простым. И удивительно тихим.
Квартира изменилась. Не сильно, но заметно только тем, кто знал её раньше. На месте старого дивана, на котором они когда-то смотрели фильмы вдвоём с Артёмом, теперь стоял новый, светло-серый, с кучей подушек. На стене висели фотографии: мама с папой на юбилее, Лена с мужем на море, подруга Катя с новорождённым сыном. Артёма на снимках не было. Полина не выкидывала старые фотографии, просто убрала их в коробку на антресоли. Не из злости, из уважения к самой себе.
Звонок в дверь раздался ровно в одиннадцать, как и договаривались.
Она открыла. На пороге стояла Света с Машенькой. Девочка сразу бросилась к Полине, обнимая за ноги.
– Тётя Поля! Я тебе рисунок принесла!
Света улыбнулась устало, но искренне.
– Привет. Спасибо, что разрешила. Маме сегодня плохо с давлением, я одна не справляюсь.
– Проходите, – Полина отступила в сторону.
Машенька тут же убежала в детскую, где для неё уже стояла коробка с игрушками и книжками. Света осталась в коридоре, переминаясь с ноги на ногу.
– Полина… я хотела сказать ещё раз. Прости меня. Я тогда… мы тогда все на тебя навалились. Я даже не думала, что для тебя это значит. Просто видела выход и схватилась.
Полина посмотрела на неё спокойно.
– Я знаю. Ты защищала своего ребёнка. Я бы, наверное, тоже схватилась. Просто… не за чужой дом.
Света кивнула, опустив глаза.
– Артём до сих пор себя корит. Говорит, что всё испортил. И с тобой, и с мамой теперь напряжённо. Она ему до сих пор напоминает, что «из-за твоего упрямства мы втроём в одной комнате живём».
Полина невольно усмехнулась.
– А он что?
– Молчит. Работает. Деньги нам отдаёт почти все. Снимает комнату где-то у метро «Текстильщики». Иногда забирает Машу на выходные. Говорит, что устал быть «между».
– Он и был между, – тихо сказала Полина. – Просто выбрал не ту сторону.
Света вздохнула.
– Мы квартиру мамы всё-таки сдаём. Хоть какие-то деньги будут. А я на курсы хожу, маникюр. Уже первых клиенток принимаю на дому. Медленно, но двигаюсь.
– Это хорошо, – искренне ответила Полина. – Правда хорошо.
Машенька выбежала из комнаты с рисунком: солнце, домик, три фигурки и большая радуга.
– Это мы с тобой и мамой! А вот тут дядя Тёма отдельно, потому что он грустный.
Полина взяла рисунок, погладила девочку по голове.
– Красивая радуга. Спасибо, солнышко.
Когда они ушли, Полина ещё долго стояла в дверях, глядя на пустую лестничную площадку. Потом закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и вдруг рассмеялась. Тихо, себе под нос. Потому что поняла: ей уже не больно. Совсем.
Вечером того же дня позвонила Лена.
– Полина, у меня новости. Садись.
– Я стою, – улыбнулась Полина.
– Помнишь того парня из соседнего отдела? Дима, который всё время тебе кофе приносил, когда ты у нас стажировалась?
– Помню, – сердце у Полины вдруг ёкнуло, хотя она и не хотела этого признавать.
– Он спрашивал про тебя. Говорит, давно хотел пригласить в театр, но боялся, что ещё рано. Я сказала, что, по-моему, уже не рано.
Полина молчала.
– Полин? Ты там жива?
– Жива, – выдохнула она. – Просто… не ожидала.
– Так что передать?
Полина посмотрела в окно. Солнце садилось, окрашивая небо в тёплый оранжевый цвет. В комнате пахло свежим хлебом – она наконец-то купила хлебопечку и теперь каждое воскресенье пекла сама.
– Передай, что я согласна, – сказала она. – Только пусть выберет день, когда у меня нет планов. А планов у меня теперь много.
Лена засмеялась в трубку.
– Вот это моя девочка.
Через две недели они сидели в маленьком театре на Таганке. Дима оказался точно таким, каким она его запомнила: спокойный, с тёплыми руками и удивительно внимательным взглядом. После спектакля он проводил до дома. Остановился у подъезда.
– Полина, можно я позвоню? Просто так. Не ради театра.
Она посмотрела на него и вдруг почувствовала, как внутри что-то оттаяло окончательно.
– Звони, – сказала она. – Я буду ждать.
Он улыбнулся и ушёл. А она поднялась к себе, включила свет и впервые за долгое время поставила на стол две кружки. На всякий случай.
Прошёл ещё год.
Машенька уже ходила в детский сад рядом с Полиной домом, и иногда оставалась у «тёти Поли» на ночь, когда Света училась или работала допоздна. Тамара Ивановна больше не звонила с упреками, приносила пироги и тихо спрашивала: «Не помешаю?» Артём виделся с дочкой раз в месяц, забирал дочку в парк и каждый раз, уходя, говорил Полине «спасибо». И каждый раз она отвечала: «Не за что».
А потом был вечер, когда Дима впервые остался у неё до утра. Они пили вино на том самом балконе, и молчали, глядя на огни города. Потом он взял её за руку и спросил:
– Ты счастлива?
Полина задумалась. Потом кивнула.
– Да. Впервые по-настоящему.
Он поцеловал её в висок и ничего больше не сказал. Не нужно было.
Квартира осталась за ней. Суд постановил. Но главное – она осталась за ней сама.
И теперь в этой квартире пахло свежим хлебом, детским смехом по выходным и тёплым кофе по утрам. Пахло будущим.
А прошлое осталось в коробке на антресолях. Там ему и место.
Рекомендуем: