Из-за этого сарая у нас с сыном тихая, но упорная борьба. Дом мой он трогать не смеет, хотя раньше порывался снести старый, который муж своими золотыми руками строил, и новый сделать. Но тут сын понял, что я буду стоять до последнего. Зубами вгрызусь, если надо.
А вот сарай для него как кость в горле, никак не дает покоя. Приезжает раз в полгода, максимум пару раз в год, постоит рядом, вдохнет поглубже, поморщится и сразу в атаку. Мол, это же не сарай, а позор. Надо сносить, и точка, немедленно. Невестка ему вторит, с порога нос кривит. Она уже прикидывает, что там у них будет: беседка с мангалом да гамак, в котором она развалится и в телефоне, как обычно, будет сидеть без конца.
А для меня этот сарай и есть моя жизнь, пропитанная воспоминаниями. Весной там сыростью и свежей землей пахнет, как после первого дождя, когда мы с мужем огород копали. Летом пахнет маслом да железом. Такой дух стоит, что сразу молодость накатывает, вспоминается заводской гул, смена за сменой. Для них это все «воняет», как они выражаются. Для меня же пахнет нормальной жизнью, настоящей, а не этим их освежителем воздуха с запахом ананаса из магазина.
Сарай этот муж мой своими руками ставил. Не бригада какая-то с прорабами в касках, а он один, простой советский работяга. После заводской смены, вместо того чтобы на софе лежать, бревна таскал на спине. И не абы какие, а ровные, без сучков, чтоб век держались. Крышу сам кроил, шифер клал. Гвозди забивал так, что сейчас их и ломом не выковыряешь, они в дерево вросли как корни. Каждый уголок он на глаз промерял и говорил: «Не рухнет, пока я жив». И вот его нет уже очень давно, а сарай как стоял, так и стоит, ветер его не качает. Сын этого не видит, слепой стал, видимо. Хотя с мужем много времени в те годы там проводил, а сейчас считает, что там чуть ли не свалка! Уж предлагал снести и сделать по-современному. А я ни в какую. Нет!
Внутри у меня не музей и не свалка, как они в один голос талдычат. Сын с невесткой говорят, да и дочь моя, чего уж там, поддакивает иногда. Там лежит инструмент, который муж сам делал, чинил, менял, с завода приносил иногда для дела. К нему вся деревня приходила то молоток одолжить, то пилу. Сейчас там кувалда тяжелая висит. Рукоятка у нее из дуба, гладкая, ладонь не режет, а сталь не звенит пусто, как у нынешних игрушек из легкого сплава. В углу лом стоит, ржавчина по нему прошлась, но если надо, им хоть корень старой яблони выкорчуешь, хоть стену сломаешь. Есть ключ рожковый, такими на заводе фланцы тянули. Пар от труб шел, а они не гнулись. Не то что эти наборчики из магазинов хлипкие. Как муж говорил: «Из стали, а не из макулатуры». И люди тогда были из такого же металла, не бумажные и не неженки, что от мозоли в обморок падают. Помню, как муж после смены приходил, руки крепкие, а глаза горят. И я ему ужин подавала: котлеты с гарниром, хлеб свежий, прямо с хлебозавода. А он рассказывал про станки и напряжение.
Есть у меня и дрель его советская, ручная и тяжелая.. Рубанок, лобзики, ножовка, которой я до сих пор в огороде ветки подрезаю, чтоб малина не лезла везде.
Сын как-то привез мне современный набор, видимо китайский. Пластиковый чемоданчик, яркий, как конфетка. В нем ключики тоненькие, блестящие, отвертки с резиновыми ручками, все разложено по ячейкам и пластиком воняет или резиной. Показал и говорит, чтобы я выкидывай старье. Потом полез этим «чудом» крепеж на калитке подтянуть. Один раз потянул, и все скрипнуло, грани сорвал, ключ изогнулся. Я ему молча подаю нормальный советский ключ с насечкой. Он им два раза спокойно провернул, железо село ровно. Вот это инструмент, говорю. А твой китайский набор только на помойку отнести.
Мне сарай нужен не только как память о муже и той молодости, когда мы вдвоем мир меняли, строили советскую страну. Он у меня рабочий, живой. Муж некоторые пассатижи берег, смазывал. А какое теперь «качество»? Все трескается от одного взгляда, словно хрупкое стекло.
Сыну удобнее, чтоб был новый хозблок. Ровный, с освещением холодными светодиодами, а не нормальными приятными лампами накаливания. С розетками по углам и стенами, утепленными пеной. Но он не понимает главного - этот старый сарай держится не на гвоздях, а на памяти. Там каждая доска вбита человеком, который и на заводе в щиты лез, и дома после смены снова за инструмент брался только для семьи. Золотые руки были, не то что нынешние, с экранами вместо мозгов!
Я стою горой за него и никогда не дам сломать! Пусть сын злится, пусть невестка вздыхает. Этот сарай переживет меня, потому что в нем душа не только моя, но и его, мужа моего. И пока я дышу, он стоит.