— Кто там еще, Господи... — прохрипел Андрей с дивана, натягивая одеяло на самое ухо.
Звонок был не просто громким. Первого января, в десять утра, он звучал как дрель, ввинчивающаяся прямо в висок. Ирина стояла посреди комнаты, прижимая ладонь ко лбу, и пыталась понять, не снится ли ей это. В квартире пахло вчерашним праздником: подсохшей хвоей, мандариновыми корками и сложным, тяжелым духом оливье, который забыли убрать в холодильник.
— Андрей, открой, — сказала она. Собственный голос показался ей чужим, скрипучим, как несмазанная петля.
Муж только глубже зарылся в подушку, выставив наружу пятку в дырявом сером носке. Этот носок, с просвечивающей розовой кожей, почему-то разозлил Ирину больше, чем головная боль.
— Ну кого нелегкая принесла... — Она накинула халат, затянула пояс так туго, что перехватило дыхание, и пошлепала в коридор.
В прихожей было темно, только через мутное стекло входной двери пробивался серый, безжизненный свет подъезда. Ирина щелкнула замком — раз, два. Металл лязгнул холодно и звонко.
Она толкнула дверь.
На пороге стояло розовое пальто.
Это было первое, что бросилось в глаза — ядовито-розовое, дутое пальто, похожее на зефир, который уронили в грязь. А потом Ирина увидела остальное. Девушка. Совсем молодая, лет двадцати пяти, не больше. Шапка с помпоном сбилась набок, из-под нее выбивались белые, пережженные пергидролем пряди.
Но смотрела Ирина не на лицо. Она смотрела на огромный, обтянутый свитером живот, который выпирал из расстегнутого пуховика, как самостоятельное существо. А рядом с девушкой, в луже талого снега, стоял чемодан. Большой, пластиковый, на колесиках. С ручки чемодана капала грязная вода. Кап. Кап.
— Здрасьте, — сказала девица. Голос у нее был тонкий, дрожащий, и она шмыгнула носом. — А Андрюша дома?
Ирина не ответила. Она просто стояла и держалась за дверную ручку, чувствуя, как металл нагревается под ладонью. В голове стало пусто и звонко, как в пустой кастрюле.
— Кто? — переспросила Ирина. Слово вывалилось изо рта тяжелым булыжником.
— Андрей. Сергеевич. — Девушка переступила с ноги на ногу. На ней были угги, промокшие насквозь, темные от влаги. — Он... он мне сказал приехать. Если что.
— Если что — что?
— Ну... — Девица опустила глаза на свой живот, погладила его варежкой с узором в виде снежинок. — Если совсем край. А у меня край. Хозяйка выгнала, сказала, с ребенком нельзя, а я ей говорила, что срок только в феврале, а она...
Ирина слушала этот лепет и чувствовала, как внутри, где-то в районе солнечного сплетения, начинает раздуваться огромный ледяной шар. Она посмотрела на чемодан. Потом на живот. Потом на лицо гостьи — припухшее, с размазанной тушью под глазами.
— Заходи, — сказала Ирина.
Девушка моргнула. Она явно ожидала чего угодно — крика, скандала, захлопнутой двери. Но не этого спокойного, мертвого приглашения.
— А... можно?
— Заходи, говорю. Не студи квартиру.
Ирина отступила назад, впуская в дом запах сырого подъезда и дешевых сладких духов. Девица, неуклюже переваливаясь, вкатила чемодан. Колесики прочертили на паркете две грязные, жирные полосы.
— Разувайся, — бросила Ирина и пошла на кухню. Ей нужно было выпить воды. Или водки. Или яду.
На кухне царил погром. Гора посуды в раковине напоминала Пизанскую башню, готовую рухнуть от малейшего дуновения. На столе, среди крошек и пустых бутылок, засыхала недоеденная селедка под шубой. Свекла окрасила майонез в зловещий фиолетовый цвет.
Ирина налила воды из фильтра в первую попавшуюся кружку — с Дедом Морозом — и залпом выпила. Зубы заломило от холода.
Сзади послышалось шарканье. В дверях кухни появился Андрей. Он был в одних трусах и майке, волосы торчали во все стороны, лицо помятое, со следами подушки на щеке.
— Ир, кто там приперся? Почта, что ли? Я слышал, чемоданом грохотали...
Он зевнул, широко, со смаком, почесывая живот под майкой.
Ирина медленно поставила кружку на стол. Фарфор стукнул о дерево громче, чем она рассчитывала.
— Почта, Андрей. Бандероль. Ценная. С доплатой.
— Чего? — Он прищурился, пытаясь сфокусировать на ней взгляд. — Какая бандероль? Первое число же...
— А ты пойди, посмотри. В коридоре стоит. Ждет адресата.
Что-то в ее голосе заставило Андрея замереть. Он перестал чесаться. Сонная одурь начала сползать с его лица, уступая место какой-то животной настороженности. Он знал этот тон. За двадцать пять лет брака он выучил его наизусть.
— Ир, ты чего?
— Иди. Смотри.
Андрей потоптался на месте, потом, нехотя, поплелся в коридор. Ирина не пошла за ним. Она осталась стоять у раковины, глядя на грязную тарелку с прилипшим куском холодца.
Сначала была тишина. Секунд пять. Потом — звук, похожий на то, как если бы кто-то подавился горячей картошкой.
— Ксюша?!
Ирина усмехнулась. Значит, Ксюша. Не Лена, не Маша. Ксюша. Имя какое-то... мягкое, детское. Плюшевое.
— Андрюша... — донеслось из коридора. Голос девицы теперь звучал жалобно, с надрывом. — Ты же сам говорил... Ты обещал, что если она выгонит...
— Ты что здесь делаешь?! — Андрей перешел на яростный шепот. — Ты с ума сошла? Я же сказал — телефон выключен, семейный праздник!
— Мне некуда идти! Она замки сменила! Андрей, мне рожать через месяц!
Ирина взяла губку для посуды. Капнула средства. Медленно, методично начала тереть тарелку. Жир поддавался плохо, вода была ледяная — горячую, как всегда в праздники, отключили или просто не доходила до пятого этажа из-за того, что весь дом мылся.
В коридоре зашуршали, завозились.
— Тише ты! — шипел Андрей. — Обувайся. Быстро. Пошли.
— Куда?! — взвизгнула Ксюша. — На улицу? Там мороз! У меня живот тянет!
— В машину. В кафе. Куда угодно. Уходи отсюда!
— Я не пойду! Ты обещал! Ты сказал, что вы с ней... что вы просто соседи! Что вы разводитесь!
Рука Ирины с губкой замерла.
Просто соседи.
Она повернула голову. В проеме кухонной двери отражался кусок коридора. Андрей пытался запихнуть девицу обратно в пуховик, дергал ее за рукав, как нашкодившего ребенка. Девица упиралась, цеплялась за вешалку. Розовое пальто шуршало.
— Андрей, — позвала Ирина. Не громко. Но они оба услышали.
Возню в коридоре как отрезало.
Андрей появился в дверях кухни. Лицо у него было серое, цвета той самой половой тряпки, которой Ирина собиралась вытирать лужи за гостьей. Губы тряслись. Он пытался улыбнуться, но получалась жуткая гримаса, будто у него болел зуб.
— Ирочка... Тут такое дело... Это ошибка. Это сотрудница, у нее... у нее с головой проблемы. Гормоны. Я сейчас все решу. Мы сейчас выйдем, я такси вызову...
Ирина посмотрела на него. На его обвисшие колени на трениках. На редкие волосы на груди. На бегающие, водянистые глаза. И вдруг поняла: она его не ненавидит. Не жалеет. Ей просто брезгливо. Как будто наступила в что-то липкое.
— Пусть зайдет, — сказала она.
— Что? — Андрей вытаращился.
— Пусть зайдет на кухню. Чай попьет. Беременным нельзя нервничать. И тебе, судя по виду, тоже не помешает присесть, а то упадешь.
— Ира, ты не понимаешь...
— Ксюша! — крикнула Ирина в коридор. — Проходите. Чай будете? Зеленый, черный?
Пауза. Потом робкое шарканье.
Ксюша вошла на кухню, все еще в пуховике, прижимая к груди маленькую сумочку на цепочке. Она была похожа на испуганного хомяка, которого вытащили из клетки. Увидев Андрея в трусах, она покраснела пятнами.
— Снимайте пальто, жарко же, — скомандовала Ирина, выдвигая стул. Ножка стула противно проскрежетала по плитке. — Садитесь.
Ксюша послушно стянула розовый «зефир», повесила на спинку стула. Под пуховиком оказался растянутый свитер с оленями — явно мужской, великоватый в плечах. Ирина узнала этот свитер. Она подарила его Андрею три года назад на 23 февраля. Он сказал, что свитер колется, и увез его в гараж.
«В гараж», — мысленно повторила Ирина.
— Чай черный, пожалуйста, — прошептала Ксюша, усаживаясь на краешек стула.
Андрей стоял у холодильника, вжавшись в него спиной, будто надеялся просочиться сквозь белую эмаль и исчезнуть где-нибудь между полками с яйцами и молоком.
— Ну, рассказывайте, Ксюша, — Ирина поставила чайник на плиту. Щелкнула пьезозажигалкой. Огонь вспыхнул не сразу, пришлось пощелкать три раза. Щелк. Щелк. Щелк. Этот звук бил по нервам хлеще крика. — Давно вы с моим... соседом знакомы?
Ксюша подняла на нее глаза. В них плескалась такая наивная, такая глупая надежда, что Ирине стало тошно.
— Полтора года, — выдохнула Ксюша. — Мы в бухгалтерии... Я на практику пришла, а Андрей Сергеевич... Он помогал с отчетами.
— С отчетами, значит. — Ирина достала чашки. Чистых не было, пришлось сполоснуть две под краном. — Андрей, ты, оказывается, у нас мастер по отчетам. А дома даже квитанцию за свет оплатить не можешь, все время «система виснет».
Андрей молчал. Он смотрел в пол, на свои босые ноги. Пальцы ног поджимались, словно пытаясь ухватиться за плитку.
— Он сказал, что вы не живете вместе, — вдруг твердо произнесла Ксюша. Голос окреп. Она посмотрела на Андрея, ища поддержки. — Что у вас... фиктивный брак. Ради квартиры. Что вы просто ждете, пока сын институт закончит.
Ирина медленно повернулась к мужу.
— Сын закончил институт четыре года назад, Андрей. Или ты забыл?
Андрей дернул головой, как от пощечины.
— Ира, давай не при ней. Давай выйдем. Ксюша, помолчи!
— А чего молчать? — Ксюша вдруг расплакалась. Слезы потекли мгновенно, обильно, размывая остатки туши в черные ручейки. — Мне жить негде! Я ключи хозяйке отдала! Ты сказал: «Первого января переезжаем». Сказал, что вопрос решен! Что она... — Ксюша кивнула на Ирину, — что она на дачу уедет жить, ей там воздух полезен!
На кухне повисла тишина. Слышно было только, как начинает закипать чайник — сначала тихий шум, потом все громче, переходящий в свист.
На дачу.
Ирина представила свою дачу. Щитовой домик, где зимой из щелей дует так, что занавески шевелятся. Где печка дымит, а туалет — холодная будка на улице. Воздух полезен, значит.
Она подошла к плите и выключила газ. Свист оборвался.
— Значит, я на дачу, — медленно проговорила Ирина. — А вы, голубки, сюда? В трешку в центре?
— Ну, Андрей сказал, что это его квартира... — Ксюша шмыгнула носом и потянулась за салфеткой, лежащей на столе. Салфетка была грязная, в жирном пятне, но Ксюша этого не заметила.
Ирина рассмеялась. Смех вышел сухим, лающим.
— Его квартира? — Она повернулась к Андрею. Тот стал пунцовым, шея покрылась красными пятнами. — Андрюша, ты забыл рассказать Ксюше, на кого оформлена квартира? И чья мама добавила денег на первоначальный взнос в девяносто восьмом?
Андрей наконец отлип от холодильника.
— Ира, прекрати. Ты ее пугаешь. Ей вредно. Мы потом разберемся с документами. Ксюша, — он сделал шаг к любовнице, положил руку ей на плечо. Рука у него дрожала. — Пойдем в комнату. Тебе надо лечь.
Ксюша доверчиво прижалась щекой к его руке. Этот жест — такой интимный, такой привычный — резанул Ирину сильнее, чем все слова. Это была их привычка. Это Ксюша была здесь своей, а Ирина вдруг почувствовала себя лишней мебелью, старым шкафом, который мешает перестановке.
— В какую комнату? — спросила Ирина. — В спальню? На мою кровать? Белье поменять не забудь, я вчера там спала.
— В зал, — буркнул Андрей. — На диван. Ира, будь человеком. Куда я ее выгоню? Праздники, все закрыто, гостиницы заняты, денег...
Он осекся.
— Что — денег? — Ирина шагнула к нему. — Договаривай.
— Ничего. Зарплату задержали.
— Андрей, у тебя карточка общая со мной. Я видела баланс тридцатого числа. Там было сто пятьдесят тысяч. Мы откладывали на ремонт ванной.
Андрей отвел глаза.
— Нет там ста пятидесяти.
— Где они?
Ксюша вдруг перестала плакать. Она замерла, прижимая салфетку к носу.
— Андрей... ты же сказал, что заплатил залог... За новую квартиру. В ипотеку.
Ирина переводила взгляд с одного на другого. Пазл складывался со щелчком, быстрым и болезненным.
— Какую ипотеку? — тихо спросила Ирина.
— Мы... мы хотели брать студию, — пролепетала Ксюша. — В новостройке. Андрей внес залог. Сто тысяч. А остальные...
— А остальные пятьдесят? — Ирина смотрела только на мужа.
— На коляску, — еле слышно ответил Андрей. — И на кроватку. Ира, ну ребенок же... Это же мой ребенок!
Ирина почувствовала, как пол уходит из-под ног. Стул. Ей нужен стул. Она села на табуретку, ту самую, у которой шаталась ножка. Табуретка скрипнула, но выдержала.
Сто пятьдесят тысяч. Все, что они копили полгода. Ванная с отбитой плиткой, где грибок в углу замазан герметиком, подождет. А вот коляска для "Андрюшиного ребенка" — нет.
— Вон, — сказала Ирина.
— Что? — не понял Андрей.
— Вон отсюда. Оба. Сейчас же.
— Ира, ты не можешь... — начал он, набирая в грудь воздуха для скандала. — Это и мой дом тоже! Я здесь прописан! Я двадцать лет тут ремонт делал!
— Ремонт? — Ирина вскочила. Табуретка с грохотом опрокинулась. — Ты обои переклеить не мог пять лет! Ты полку в прихожей прибивал полгода, пока она мне на голову не упала! Вон!
Она схватила со стола кружку — ту самую, с Дедом Морозом — и швырнула ее в стену. Кружка ударилась о кафель рядом с головой Андрея и разлетелась на мелкие осколки. Один осколок царапнул ему щеку. Выступила капля крови, яркая на серой коже.
Ксюша взвизгнула, закрыла голову руками.
— Ты больная! — заорал Андрей, хватаясь за щеку. — Истеричка! Правильно я от тебя ухожу! Ты же мужика за человека не считаешь! Пила!
— Забирай свою бандероль и вали! — Ирина схватила его за майку и толкнула к выходу. Откуда только силы взялись. Андрей пошатнулся, наступил на ногу Ксюше. Та ойкнула.
— Я никуда не пойду! — вдруг заявила Ксюша. Она встала, уперла руки в бока, выпятив живот. Теперь она не выглядела испуганной. Она выглядела как кошка, которую загнали в угол. — У меня права! Андрей отец ребенка! Если вы нас выгоните, я полицию вызову! Скажу, что вы меня били! Я беременная, мне поверят!
Ирина замерла. Она смотрела на эту девочку в мужском свитере и видела в ней... себя. Двадцать пять лет назад. Когда она так же стояла перед свекровью и доказывала, что имеет право здесь жить, потому что носит под сердцем их драгоценного внука.
История повторялась. Гнусно, карикатурно, но повторялась.
— Полицию? — переспросила Ирина. — Давай. Вызывай. Телефон дать?
Она пошла в коридор, перешагивая через грязные лужи от чемодана. Сняла с вешалки пальто Андрея, швырнула его на пол. Потом ботинки. Шапку.
— Собирайся.
Андрей стоял в дверях кухни, прижимая ладонь к порезу.
— Ир, не дури. Нам правда некуда. Ну дай хоть день перекантоваться. Завтра найдем квартиру, съедем. Ну не звери же мы...
— Ты — нет. Ты — тряпка. А я, может, и зверем стану.
В этот момент в дверь позвонили. Снова. Тот же настойчивый, сверлящий звук.
Все трое вздрогнули.
— Кто это? — одними губами спросил Андрей. Глаза у него забегали. — Ты кого-то ждала?
— Я никого не ждала. Это у тебя сегодня день открытых дверей.
Ирина подошла к двери. Посмотрела в глазок.
На площадке стояла грузная женщина в норковой шубе до пят и меховой шапке-кубанке. Рядом с ней переминался с ноги на ногу высокий парень в спортивном костюме.
Ирина узнала их. Этого не могло быть, но это были они.
Мать Ксюши. И, судя по фамильному носу, брат.
— Открывайте! — глухо донеслось через дверь. Женщина нажала на кнопку звонка и не отпускала. Звонок завывал непрерывно. — Мы знаем, что вы там! Ксюша, доча, ты там? Этот козел там?!
Андрей в коридоре побелел так, что стал сливаться со стеной.
— Не открывай... — прошептал он. — Ира, умоляю, не открывай. Это ее мать. Она меня убьет. Она из Таганрога приехала... Она сказала, если я не женюсь, она меня на куски порежет...
Ксюша всхлипнула:
— Мамочка... Она приехала... Андрей, ты же обещал ей позвонить! Ты же сказал, что мы заявление подали!
Ирина посмотрела на мужа. На любовницу. На трясущиеся руки Андрея. На лужу на полу.
И вдруг почувствовала странное, злое веселье.
— Заявление, говоришь?
Она положила руку на замок.
— Ира! Нет! — Андрей бросился к ней, но поскользнулся в луже, которую натекла с чемодана, и с грохотом рухнул на колени. Прямо перед дверью. Как кающийся грешник.
Звонок продолжал выть. В дверь начали долбить кулаками.
— Ксюха! Открывай! Мы слышим, вы там шепчетесь! — орал парень за дверью. — Андрей, выходи, поговорим по-мужски!
Ирина посмотрела на мужа, стоящего на четвереньках в грязной воде.
— Вставай, Андрюша. Гости пришли. К тебе. На свадьбу, наверное.
— Ира, не надо... Я все верну! Я кредит возьму! Ира!!!
Она щелкнула замком. Раз. Два.
Дверь распахнулась.
В квартиру ворвался запах дорогих тяжелых духов и мороза. Мать Ксюши, огромная, как ледокол, шагнула через порог, едва не наступив на Андрея.
— Ага! — рявкнула она, оглядывая сцену. — Вот ты где, зятек! В ногах валяешься? Правильно.
Она перевела взгляд на Ирину. Глаза у нее были черные, цепкие, как у птицы.
— А вы, я так понимаю, мама Андрея? Очень приятно. Мы свататься пришли. Вещички наши где кинуть? Мы с Виталиком у вас пару дней поживем, пока молодые в свою квартиру не съедут. Вы же не против? Родственники теперь все-таки.
Ирина медленно перевела взгляд на Андрея.
Мама Андрея. Значит, он сказал им, что Ирина — его мать.
Ирина улыбнулась. Страшно, широко.
— Проходите, — сказала она, отступая в сторону и жестом приглашая табор войти. — Конечно, проходите. Родственники — это святое. Виталик, заноси сумки. Андрей, встань с колен, маму встречай.
И когда Виталик, пихнув Андрея ногой, начал затаскивать в коридор огромные клетчатые баулы, Ирина добавила тихо, так, чтобы слышал только муж:
— А теперь, Андрюша, начинается самое интересное. Потому что эта квартира — моя. И паспорт у меня есть. И сейчас мы будем смотреть, как ты будешь выкручиваться, сынок.
Андрей поднял на нее глаза, полные животного ужаса. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут Ксюша из кухни закричала. Не просто вскрикнула, а завыла, тонко и протяжно:
— Мама! Мама!!! Началось!
Мать Ксюши, уже скидывающая шубу, замерла.
— Что началось?
— Воды! — заверещала Ксюша. — Воды отошли!
На паркет, смешиваясь с грязным снегом от чемодана и баулов, потекла прозрачная жидкость.
Ирина посмотрела на часы. 10:15 утра. Первое января только начиналось.
Конец 1 части, продолжение уже доступно по ссылке, если вы состоите в нашем клубе читателей.