«Все творчество Ван Гога - в его душевной болезни, все творчество Чайковского - в его пороке».
То, что вы прочитали выше – обобщения мнения критиков о творчестве, точнее – о субъективном анализе творчества, где объяснение произведения ищут в биографии автора. Это догматическое литературоведение.
Р. Барт, чью статью мы сегодня разбираем, является приверженцем совершенно противоположной литературной теории – структуралистской.
Давайте разбираться.
Всемогущий «Автор» — это продукт Нового времени, сформированный идеологией капитализма, эмпиризмом и рационализмом, возвеличившими «человеческую личность». В рамках этого подхода критика видит свою главную задачу в том, чтобы найти в произведении отражение личности автора, его биографии, страстей или болезней (как в случаях с Бодлером или Ван Гогом). Текст рассматривается как своеобразная исповедь Автора.
Однако, как показывает Барт, сама литература уже давно пыталась избавиться от этой тиранической фигуры. Он выстраивает линию предшественников «смерти автора»:
· Малларме первым понял, что говорить должен не автор, а язык как таковой. Письмо есть изначально обезличенная деятельность. Действует не Автор, а язык.
· Валери подчеркивал языковую, «нечаянную» природу письма и высмеивал преклонение перед Автором.
· Пруст радикально усложнил отношения между писателем и персонажами, сделав так, что сама жизнь автора стала подражать книге, а не наоборот.
· Сюрреализм своими практиками (автоматическое письмо, групповое творчество) пытался разрушить идею осознанного авторского контроля.
«С точки зрения лингвистики, автор есть всего лишь тот, кто пишет, так же как "я" всего лишь тот, кто говорит "я"; язык знает "субъекта", но не "личность", и этого субъекта, определяемого внутри речевого акта и ничего не содержащего вне его, хватает, чтобы "вместить" в себя весь язык, чтобы исчерпать все его возможности.»
На смену Автору приходит Скриптор (пишущий). Если Автор существует до текста, вынашивает его и предшествует ему как отец сыну, то Скриптор рождается одновременно с текстом. У него нет бытия вне акта письма. Его задача — не «выразить себя», а смешивать и сталкивать друг с другом бесчисленные цитаты, культурные коды и виды письма, уже существующие в языке. Текст, таким образом, представляет собой не линейное повествование, а «многомерное пространство, где сочетаются и спорят друг с другом различные виды письма, ни один из которых не является исходным».
Этот подход полностью меняет и задачу критики. Если Автора нет, то бессмысленно и «расшифровывать» текст в поисках единственного смысла, вложенного в него творцом. Задача аналитика — не докапываться до дна, а следить за бесконечно разветвляющейся структурой текста, «протягивать» его, наблюдая, как смысл рождается и улетучивается.
Кто же тогда является точкой единства для этого многоголосого текста-лабиринта? Этой точкой является Читатель. Барт приводит аналогию с греческой трагедией, где только зритель (в нашем случае читатель) слышит все двусмысленности слов, в то время как персонажи понимают их односторонне.
«Читатель - это то пространство, где запечатлеваются все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст обретает единство не в происхождении своем, а в предназначении, только предназначение это не личный адрес; читатель - это человек без истории, без биографии, без психологии, он всего лишь некто, сводящий воедино все те штрихи, что образуют письменный текст,» - пишет Барт.
Заключительная фраза эссе резюмирует переворот: «рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора».