На войне встречались командиры разные. Были «отцы солдатам», были осторожные штабисты, а были и такие, как Павел Алексеевич Артюшенко. О нём ходили легенды. Боевой генерал, встретивший первые удары немцев ещё подполковником, он прошёл через ад обороны Ленинграда и стал героем освобождения Тихвина. Это был человек-скала, человек-стиль и человек-гроза.
Высокий, стройный сорокалетний блондин, он даже в землянке умудрялся выглядеть так, словно только что сошёл с парадного портрета. Подчёркнутая элегантность, идеальная выправка и... тяжелейший характер. Артюшенко не терпел двух вещей: трусости и воровства. С интендантами-жуликами он расправлялся круто, без лишних разговоров. Но ещё страшнее он был для тех старших офицеров, кто забывал о офицерской чести.
В тот зимний день, о котором пойдет речь, война на минуту затаила дыхание. С неба сыпал мелкий снежок, припудривая окопы и воронки. Фрицы притихли, лишь где-то далеко на севере, в лесах, глухо ворчали пулемёты и ухали редкие орудийные залпы. Казалось, фронт дремлет. Но это было обманчивое спокойствие.
Срочный вызов и странный попутчик
В нашу промерзшую избу вихрем влетел адъютант генерала.
— Срочно в штаб! — бросил он мне и исчез.
Приказ есть приказ. Я быстро привел себя в порядок, оправил гимнастерку и побежал к генеральскому блиндажу. Артюшенко принял меня мгновенно. В помещении, кроме него, находился незнакомый мне офицер — высокий подполковник лет пятидесяти. Смуглый, с черными, как смоль, глазами и волосами, он был похож на цыгана.
— Знакомься, это Воронов, — коротко бросил генерал.
Мы едва успели пожать друг другу руки, как Артюшенко, сверкнув глазами, объявил:
— Сейчас поедем снимать бездельников.
Через несколько минут мы уже неслись по проселочной дороге. Лёгкие санки, запряженные лихим вороным конём, летели вдоль кромки леса в сторону станции Медведь. Картина была колоритная: дюжий Артюшенко и рослый Воронов занимали почти все место. В ногах у них громоздились два ручных пулемета и ящик с запасными дисками. Мне же места не досталось вовсе — я примостился сзади, судорожно вцепившись в перекладину санок, и мои валенки то и дело бороздили глубокий снег, вздымая белую пыль.
«Уютный» вагон посреди войны
Мы вылетели к железной дороге. Точнее, к тому, что от неё осталось — рельсы немцы уже давно растащили. На насыпи, сиротливо покосившись набок, стоял одинокий товарный вагон.
Артюшенко, на ходу спрыгнув с саней, бросил поводья часовому и решительно зашагал к вагону. Мы — за ним.
— Вызвать командира полка! — рявкнул я в темноту открытой двери.
Спустя минуту на свет божий вылез подполковник. Я смотрел на него и не верил своим глазам. Это был не боевой офицер, а какой-то персонаж из другой жизни. Толстенький, рыхлый, упитанный «боровок». Мягкое лицо, заспанные глазки — он больше походил на хозяина хлебной лавочки или заведующего столовой, чем на командира, чей полк ведет бой.
Артюшенко смерил его ледяным взглядом:
— Кто ещё есть в вагоне? Вызвать!
Из теплушки, робко переминаясь, вышли две молоденькие девушки — то ли связистки, то ли санитарки. Они стояли, опустив глаза, стесняясь сурового генеральского взгляда.
И тут воздух наэлектризовался до предела.
— Так, — тихо, но так, что мороз по коже пошел, произнес Артюшенко. — Твой батальон в окружении бьётся уже полсуток. Люди кровью умываются. А ты прохлаждаешься здесь с бабами?!
Командир полка открыл было рот, чтобы что-то промямлить, но не успел. Гене
рал, размахнувшись, со всей силы ударил его в ухо. Удар был такой мощи, что упитанный подполковник кубарем полетел в сугроб, задрав ноги.
Друзья, вот здесь я хочу спросить вас. Как вы считаете, оправдана ли такая жестокость со стороны генерала? С одной стороны — рукоприкладство, нарушение устава. А с другой — там, впереди, гибли солдаты, брошенные своим командиром. Имел ли право Артюшенко так поступить по законам военного времени и совести? Напишите своё мнение в комментариях, очень интересно узнать, как вы это оцениваете.
Пока «боровок» барахтался в снегу, Артюшенко, не глядя на него, отчеканил приговор:
— Явиться в штаб корпуса. Снимаю тебя и твоего заместителя с полка!
Развернулся, скрипнул сапогами и пошел к санкам.
Танк, окружение и дерзкий план
Мы снова неслись вперед, теперь уже к передовой. Миновав лес, выскочили на возвышенность посреди поля. Здесь располагался КП полка. Одинокий танк Т-34, готовый к бою, укрывался за складками местности.
Артюшенко действовал молниеносно. Он представил майору, начальнику штаба полка, нового командира — «цыгана» Воронова, а меня назначил его первым заместителем. Едва мы успели представиться, как о броню танка звякнули несколько шальных пуль.
— Дзинь! Дзинь! — зловеще пропел металл.
Со стороны передовой доносилась яростная перестрелка. Там, в кольце врагов, умирал, но не сдавался наш батальон. Тот самый, о котором «забыл» любитель уюта в вагоне.
Генерал, убедившись, что власть передана, вскочил в сани и умчался. Мы остались втроем против надвигающейся катастрофы.
Из леса выбежал запыхавшийся сержант:
— Товарищ подполковник! Немцы обходят! Ещё немного — зайдут в тыл, и тогда всем конец!
Воронов, несмотря на то что принял полк пять минут назад, не растерялся.
— Связь! Давай артиллерию! — крикнул он, хватая трубку.
А мне кивнул на лес:
— Бери сержанта, бери резервную роту. Ударим им в спину!
Ночной бой
Мы с сержантом и ротой бойцов нырнули в чащу. Бежали тихо, стараясь не хрустеть ветками, хотя грохот боя заглушал всё. Мы вышли идеально — прямо во фланг и тыл наступающим немцам.
— Ур-р-ра-а-а! — разнеслось по лесу грозное, многоголосое эхо.
Немцы этого не ждали. Они были уверены, что добивают обреченных, а тут смерть пришла к ним самим из-за спины. Паника была страшная. Даже не отстреливаясь, побросав пулемёты, они ломанулись в глубину рощи, пытаясь спастись. Наш батальон, почувствовав поддержку, воспрял духом и замкнул круговую оборону.
Бой кипел до самого утра. Вспышки выстрелов, крики, разрывы гранат — всё смешалось в единый гул. Но к рассвету всё стихло. Мы прочесали берег — никого. Немцы, кто уцелел, в панике переправились на ту сторону реки. Это была чистая победа. Мы спасли батальон, удержали позиции и дали врагу по зубам.
Генеральская загадка
Уставший, но довольный, я вернулся к танку, где располагался наш импровизированный штаб. Воронов сидел у рации, но лицо его выражало крайнее недоумение.
— Ты смотри, что передают, — протянул он мне листок с радиограммой.
Я вчитался в текст и глазам не поверил. Приказ Артюшенко:
«Воронову и адъютанту — вернуться в штаб корпуса. Командир полка Попов — восстановлен в должности».
Я стоял и хлопал глазами. Как так? Того самого «боровка», которого генерал вчера ударил и с позором выгнал, вернули командовать полком? После того, как мы разгребли его ошибки и спасли людей?
Вот такая она, война. И такая она, «комедия» армейской жизни. Попробуй тут пойми замыслы генерала Артюшенко. Может, он хотел лишь встряхнуть труса? Может, дал урок? А может, просто не было кем заменить этого «хозяйственника» на постоянной основе?
Но одно я знал точно: в ту ночь, благодаря жесткости генерала и нашей решимости, сотни ребят остались живы. И наверное, ради этого стоило съездить кому-то по уху.
Друзья, эта история — не просто армейская байка о генеральской оплеухе. Она пробирает до дрожи, потому что ставит на чаши весов несоизмеримое: ущемленное самолюбие одного нерадивого офицера и сотни жизней ребят, замерзающих в окружении. Артюшенко в тот миг не устав нарушал, он спасал своих солдат единственным доступным ему способом — встряской, отрезвляющей болью. Война не прощает мягкотелости и равнодушия, она смывает «глянец» и оставляет лишь суровую правду: либо ты принимаешь решение, пусть и жесткое, либо за твою трусость заплатят кровью другие. И даже странный финал с возвращением «боровка» — это тоже часть той сложной, не черно-белой реальности фронта, где людьми не разбрасывались.
А в ваших семейных архивах сохранились такие воспоминания?
Может быть, дед рассказывал о командирах, которые были суровы, как огонь, но которых солдаты боготворили за справедливость? Или, наоборот, о тех, чьи ошибки приходилось исправлять ценой невероятного героизма?
Встречались ли в рассказах ваших ветеранов такие вот «Артюшенко» — жесткие, но настоящие?
Пишите в комментариях — эти крупицы живой памяти бесценны, их нельзя потерять. Если вам близок такой честный, без прикрас, разговор о нашей истории — подписывайтесь на канал, оставайтесь с нами. Будем вместе беречь память о Поколении Победителей. До встречи!