В свои 65 Ирина умела всё: умножать капитал, закрывать сделки, выходить из любых кризисов. Кроме одного — утреннего взгляда в зеркало, где деньги больше не отменяли возраст. Их было более 100 миллионов, но они не могли сделать её молодой.
В тот момент, когда в её жизнь вошёл улыбающийся кубинец с глазами мальчишки, она ещё верила: любую трещину в душе можно залить валютой.
Шестьдесят пять лет встретили Ирину Сергеевну аккуратно: курьер привёз тортик без сахара, косметолог — новый курс инъекций, ассистент — букет роз на пол-кабинета.
А потом все разошлись.
В офисе, на тридцать втором этаже, за панорамным окном плавились огни Москвы. Внизу шуршали машины, люди ехали к кому-то — домой, в гости, в объятия. Ирина закрыла ноутбук, подошла к стеклу и увидела в отражении аккуратное лицо с безупречным макияжем, гладкую шею, серьгу с бриллиантом.
И — глаза. В них поселилось что-то новое. Как тонкий налёт инея на стекле.
– Шестьдесят пять, – сказала она вслух. – И что?
Ответа не было. Только пустой кабинет, кожаное кресло, вылизанный стол. Всё — идеальное. И удивительно холодное.
Вообще-то у неё было всё, о чём мечтали подруги: сеть клиник, две квартиры в Москве, особняк в Подмосковье, счёт в швейцарском банке и лента лайков под фото с курортов. У неё не было только одного — ощущения, что впереди что-то... живое.
Последний, кто называл её по имени без отчества, бросил это занятие лет десять назад, уйдя к «молодой и без обязательств». Тогда Ирина сказала себе, что любовь — слабость, а деньги — лучший антидепрессант. Десять лет это работало.
До того самого дня, когда зеркала начали отвечать ей морщинками, а телефон — тишиной.
***
Кубинская музыка ворвалась в её жизнь случайно. Ассистентка попросила подарить ей на день рождения сертификат на уроки сальсы: мол, и вы сходите со мной туда, «надо же как-то отмечать юбилей, Ирина Сергеевна, а вы всё про работу!»
– Я не танцую, – отмахнулась она.
Но вечером оказалась в полутёмной студии с запахом пота, лака для волос и дешёвого рома из соседнего бара. В отражении — разноцветная толпа: офисные девушки в кроссовках, какие-то парни в растянутых футболках и он.
Высокий, смуглый, с белозубой улыбкой и глазами, в которых светилось то самое – жизнь. Настоящая. Без фильтров. Её потянуло к нему с неимоверной силой. Не выдержала, не сопротивлялась, подошла.
– Ирина, – представилась она, не успев подумать, почему вдруг сказала просто имя.
– Мигель, – он произнёс это мягко, растягивая гласные. – Йо со ту… – замялся, с акцентом добавил: – Преподователь.
Он ставил музыку и легко, как будто шёл по тёплому песку, выводил партнёрш на вращения. Кого-то поправлял за локоть, кому-то улыбался, кого-то мягко отстранял. Ирина сначала смущалась: чужие руки на талии, быстрый ритм, чужой язык.
А потом поймала себя на том, что смеётся. Просто так, без повода. И что давно так не дышала – глубоко, полной грудью.
После урока он догнал её у гардероба.
– Ты… – он поискал слово, – хорошо танцевать. Для… первый раз.
– Спасибо, – она поправила платок. – Старенькая уже для ваших танцев.
Он искренне удивился:
– Ноу. У вас глаза молодые. – И вдруг серьёзно добавил: – Возраст… это только… – он постучал по своей височной кости. – Херэ.
Она рассмеялась. «Херэ» ей понравилось.
***
История, которая потом обернулась миллионами, началась с кофе в ближайшей кофейне.
– Ты из России? – спросила она для начала, затем сама же поправилась: – Глупость. Конечно, нет.
– Куба, – с гордостью ответил он. – Гавана. – И показал на телефоне фотографию: море, выцветшие домики, толпа детей вокруг худого мужчины, женщины в цветастых юбках.
– Это… твоя семья?
– Ми фамилия, – сказал он, улыбаясь. – Много… – он развёл руками, – родственники. Бабка, дедка, тёти, дяди, дети… Двадцать семь людей. – Он произнёс «людей» почти без акцента и снова улыбнулся. – Ми — старший сын. Я должен помогать.
Он жил в съёмной комнате на окраине столицы, работал в студии днём, по ночам – аниматором в клубе, а по утрам тянул с телефона деньги на Кубу.
– А у вас… – он кивнул на её деловой костюм, сумку и машину за окном. – Много бизнес, да?
Она пожала плечами:
– Нормально. Работа, знаешь.
Эта фраза «я должен помогать» почему-то зацепила глубже, чем все «ты такая красавица для своего возраста», которыми он сыпал потом. В его жизни всё было по-простому: семья голодна – иди танцуй для туристов. Нужны деньги – улыбайся, пока ноги держат.
В её жизни всё было про другое: планирование, инвестиции, дивиденды, стратегии. Всё можно просчитать, купить, застраховать. Даже тело – абонементом в клинику. Даже старость – накоплениями.
Почему бы не купить и чуть-чуть молодости?
***
Сначала это были мелочи.
Он стеснялся своего пиджака – она подарила новый. Он жаловался на старый телефон – она купила смартфон. Он сокрушался, что отправляет домой половину заработка и не может откладывать – она махнула рукой:
– Дурь. Живи здесь, сейчас. Сколько там им надо? Добавлю.
Первый перевод «для семьи» был почти невинным – сумма, которая для неё равнялась ужину в хорошем ресторане. Для его деревни – месяцу выживания.
– Ты как ангел, – сказал он, глядя на экран, где мигала надпись «Перевод отправлен». – Я молиться за тебя.
Она фыркнула:
– Лучше танцуй за меня.
Он танцевал. Вечерами они сидели в баре: он рассказывал про море, про жару, про то, как его младший брат мечтает о кроссовках, как у туриста из Канады. Она – про пробки, налоговые проверки, закупки оборудования.
– У нас так нельзя, – говорил он, слушая про её клиники. – Свой бизнес – проблем. Гуверно. – Он стучал кулаком по столу. – Но однажды… – и закатывал глаза к потолку. – Будет свобода.
В её мире свобода уже была давно. Она просто не знала, зачем она ей.
***
Почему она купила ему квартиру, Ирина потом не могла объяснить даже себе самой.
Началось с ночного разговора:
– Хозяин повышает аренду, – Мигель сидел на её кухне, босой, в её халате. – Я не могу платить. И соседи… плохие. Пьют, шум.
Она насыпала ему ещё макарон – свои она давно заменила на салаты, но ему готовила по-настоящему.
– Так переедешь, – сказала просто. – Я что-нибудь придумаю.
– Куда? – он развёл руками. – У меня нет… бумаги, кредит. Никто не даёт.
Она посмотрела в окно. За стеклом было чёрное московское небо, в отражении – его голые плечи, её тонкая шея, случайно оставленная в кадре. В тот момент им было одинаково сколько? Ему – двадцать восемь, ей – шестьдесят пять. Но на зеркале этого не было видно.
– Значит, будут, – сказала она. – Квартиру оформим на тебя.
– Ноу-ноу! – он испугался. – Это очень много! Ты… ты будешь жалеть.
Она улыбнулась. Деньги были её языком любви. Тем единственным, который она знала.
– Ты же должен помогать семье? – сказала она. – Будешь жить как человек, работать, откладывать. Потом вернёшь, если захочешь.
Он плакал. Настоящими слезами. Обнимал её и шептал что-то по-испански. В тот вечер она почувствовала себя не на шестьдесят пять, а… ну, хотя бы тридцать пять. Это стоило любой ипотеки. Тем более – без ипотеки: она просто перевела деньги со счёта по договору купли продажи, где лежал очередной корпоративный бонус.
Иллюзия контроля шуршала в её руках банковскими уведомлениями: минус пятьдесят тысяч, минус сто, минус несколько миллионов. Но в ответ на каждое «списание» она получала поцелуй, танец, «ми амигита» и «тебя люблю».
А что важнее – цифры или это?
***
Первые тревожные сигналы она восприняла как мелочи.
Он стал чаще сидеть в телефоне, что-то писать «для дома». Пропускал занятия, ссылаясь на подработки. Часто уезжал «на репетиции». Ночевать у неё стал реже – то «голова болит», то «друзья зовут устроить вечеринку в честь кубинского праздника».
– Ты меня больше не любишь? – спросила она однажды, сама удивившись, что задаёт этот подростковый вопрос.
Он смутился:
– Я очень люблю. Просто много мысля… – Он ткнул пальцем себе в грудь. – Там, на Куба, сейчас… – Он показал на телефоне фотографию: крыша их лачуги провалилась после урагана, вода затопила всё внутри. Дети стояли по щиколотку в грязи.
– Нужны деньги? – она даже не дослушала.
Он замотал головой:
– Я не хочу просить. Я мужчина. Я сам.
Она погладила его по волосам:
– Не геройствуй. Я помогу.
Помощь обернулась одним крупным переводом, затем вторым. Потом – оформлением кредита под её бизнес «на развитие» (по документам) и «на жизнь» (по факту). Она чувствовала себя всемогущей: одним набранным ПИН-кодом могла убрать протечки, купить детям обувь, бабушке – лекарства.
Впервые за много лет деньги казались ей не просто цифрами в отчёте. Они превращались во что-то осязаемое: крышу, кровати, еду. И – его улыбку.
Со временем улыбка стала всё более усталой.
– Я должен ехать, – сказал он однажды, когда они сидели у неё на кухне среди коробок с очередными подарками «для дома». – Семья… – он развёл руками. – Они меня ждут. Папа болеет. Мама не справлять. Дети растут без меня.
– Мы же только начали… – она почувствовала, как внутри сжалось всё. – Мы… – слова «жить вместе» застряли в горле.
– Ты прилетай тоже, – радостно сказал он. – Куба – рай. Море, солнце… – он обнял её за плечи. – Будем там. Вместе.
Где-то на уровне разумной части мозга она понимала, что это – безумие. У неё здесь офис, люди, договоры, ответственность. Но та часть, что каждое утро видела в зеркале цифру «65» вместо лица, шептала другое:
«А почему нет? Ты же можешь. Тебе не пятьдесят – тебе сколько захочешь, пока есть билеты бизнес-класса».
Продолжение следует......................