За окном сгущались сиреневые сумерки, зажигались первые фонари, и город медленно погружался в сон. Кирилл, мой муж, сидел за своим столом и что-то сосредоточенно делал в ноутбуке. Мы были женаты пять лет, и наша жизнь текла ровно и спокойно, как река в безветренный день. По крайней мере, мне так казалось.
Внезапно идиллию нарушил телефонный звонок. Это была моя начальница, женщина энергичная и неугомонная, которая сообщила, что наше небольшое рабочее мероприятие, которое должно было закончиться час назад, внезапно получило второе дыхание. Важный деловой партнер, прилетевший из другого города, только что присоединился к ним и очень хотел пообщаться с ключевыми сотрудниками в неформальной обстановке. То есть со мной.
Я вздохнула. Идти никуда не хотелось. Мой дом, мое кресло, моя книга — вот все, что мне было нужно для счастья в этот вечер.
— Кирилл, мне нужно съездить на работу, ненадолго, — сказала я, подходя к нему. — Там встреча важная, буквально на час-полтора.
Он оторвался от экрана, посмотрел на меня своим обычным спокойным взглядом.
— Конечно, езжай, если надо. Я тебя потом заберу, чтобы ты по темноте одна не добиралась. Просто позвони, когда будешь заканчивать.
Какой же он у меня заботливый, — промелькнула теплая мысль. Я быстро переоделась из домашнего в более строгое платье, накинула пальто и вышла в прохладную октябрьскую ночь.
Встреча и вправду оказалась недолгой. Мы обсудили какие-то рабочие моменты, выпили по чашке кофе, и уже через полтора часа я стояла на крыльце нашего офисного центра, набирая номер мужа.
— Кирилл, я освободилась. Можешь за мной заехать? — спросила я, поеживаясь от прохладного ветра.
— Да, милая, конечно. Буду минут через пятнадцать-двадцать, — его голос в трубке звучал ровно, почти безразлично, но я списала это на поздний час и усталость.
Я вернулась в пустой холл, чтобы не мерзнуть на улице. Пятнадцать минут прошли. Потом двадцать. Полчаса. Я начала беспокоиться. Кирилл всегда был невероятно пунктуальным, до занудства. Задержка на пять минут уже была для него событием, а тут целых полчаса. Я набрала его номер снова. Длинные гудки. Никто не отвечал.
Странно. Может, в пробку попал? Хотя какие пробки в десятом часу вечера?
Я прошлась по гулкому холлу, стук моих каблуков отдавался от стен, создавая тревожное эхо. В животе начало неприятно холодеть. Я представила себе тысячу ужасных сценариев, один страшнее другого. Снова и снова набирала его номер, но в ответ слышала лишь механический голос оператора. Прошло еще минут десять, и когда я уже собиралась вызывать такси и по дороге обзванивать больницы, на улице показались знакомые фары его машины.
Он медленно подъехал к крыльцу. Я выскочила на улицу, открыла дверцу и села на пассажирское сиденье.
— Ты где был? Я чуть с ума не сошла! Почему ты не отвечал? — выпалила я, не в силах сдержать накопившееся напряжение.
— Успокойся, все в порядке, — он говорил так тихо, что мне пришлось напрячь слух. — Просто небольшое дело было, задержался. А телефон на беззвучном режиме стоял, не слышал.
Он не смотрел на меня. Его взгляд был устремлен куда-то вперед, на темную дорогу. Руки крепко сжимали руль, костяшки пальцев побелели. В салоне витал едва уловимый, но совершенно чужой запах. Не его парфюм, не запах нашего дома. Что-то аптечное, успокаивающее, смешанное с ароматом хвои. У Кирилла была аллергия на хвойные запахи, и я точно знала, что ни один освежитель с таким ароматом никогда бы не появился в его машине.
Странно. Всё это очень странно.
— Какое дело? Ночью? Ты мог хотя бы сообщение написать? — я пыталась заглянуть ему в глаза, но он упорно избегал моего взгляда.
— Лена, давай не сейчас. Я устал, — отрезал он.
Всю дорогу домой мы молчали. Я смотрела в окно на проносящиеся мимо огни, а внутри меня росло и крепло неприятное чувство. Это была не просто обида на его опоздание и молчание. Это было предчувствие чего-то неправильного, чужеродного, что уже вторглось в нашу жизнь, пока меня не было дома всего пару часов. Я вспоминала его слова по телефону, когда я только собиралась на работу: «Конечно, езжай». В них не было и тени сомнения или недовольства. Наоборот, он будто подталкивал меня уйти. Зачем?
Мы подъехали к нашему дому. Обычно теплое свечение наших окон на третьем этаже действовало на меня умиротворяюще, но сегодня что-то было не так. Свет горел не только в гостиной, где я оставила включенным торшер, но и на кухне, и в коридоре.
Может, он просто включил везде свет, пока ждал меня? — попыталась я успокоить себя, но сердце все равно билось тревожно.
Мы вышли из машины и молча пошли к подъезду. Кирилл шел чуть впереди, и его спина казалась мне напряженной и незнакомой. Он открыл дверь в квартиру, пропустил меня вперед и сразу шагнул следом, закрывая замок на два оборота.
Первое, что я увидела в прихожей, — это большой, видавший виды чемодан из темной кожи, который я видела впервые в жизни. Рядом с ним стояла плетеная корзина, из которой торчал край клетчатого пледа. Того самого пледа, который всегда лежал на диване у его матери, Тамары Игоревны.
Внутри у меня все оборвалось.
Я медленно сняла пальто, повесила его в шкаф. Мои движения были как в замедленной съемке. Воздух в квартире был другим. К знакомому запаху нашего дома примешивался тот самый аптечно-хвойный аромат, который я уловила в машине. Запах валериановых капель и старого дерева. Запах квартиры моей свекрови.
Из кухни вышла она. Тамара Игоревна. В моем любимом шелковом халате. Тот, что Кирилл подарил мне на годовщину свадьбы. На ее ногах были мои домашние тапочки с пушистыми помпонами. Она увидела меня, и на ее лице расплылась слащавая, торжествующая улыбка.
— Леночка, деточка, ты уже вернулась? — пропела она. — А мы тут с Кирюшей тебе сюрприз приготовили.
Я молчала, переводя взгляд с нее на мужа. Кирилл стоял, прислонившись к стене, и смотрел на меня с каким-то странным, вызывающим выражением. В его глазах не было ни вины, ни смущения. Только холодный расчет и плохо скрытое злорадство. Он ждал моей реакции. Он наслаждался этим моментом.
Я чувствовала, как земля уходит у меня из-под ног. В голове не укладывалось происходящее. Это было похоже на дурной сон, на абсурдную театральную постановку, где я оказалась зрителем и главной жертвой одновременно. Я вспомнила ее жалобы по телефону на прошлой неделе: протекшая крыша, шумные соседи, одиночество. Кирилл тогда отмахивался, говорил, что все решит. И вот, он «решил». Пока меня не было дома, он провернул целую операцию по переселению. Без моего ведома. Без единого слова.
— Что… что здесь происходит? — голос прозвучал глухо и незнакомо, будто принадлежал не мне.
Кирилл отлепился от стены, сделал шаг ко мне. Его лицо исказила неприятная усмешка. Он явно репетировал эту речь.
— А происходит то, что теперь мама будет жить с нами. Ей одной тяжело, ей нужен уход. А ты, — он ткнул в меня пальцем, и в этот момент я увидела перед собой совершенно чужого человека, — любишь по вечеринкам бегать, по своим делам отлучаться. Так вот.
Он сделал драматическую паузу, наслаждаясь властью. Его глаза блестели.
— Теперь будешь отпрашиваться у моей матери, если захочешь куда-то пойти! Она будет следить за хозяйством и за тобой. Порядок в доме будет.
Мир замер. Звуки пропали. Я видела только его самодовольное лицо и триумфальную улыбку его матери, которая стояла в моем халате посреди моей прихожей. В этот момент не было ни боли, ни обиды. Внутри что-то щелкнуло, переключилось. Словно холодный, острый кристалл льда образовался в груди, замораживая все эмоции, кроме одной — ледяной, спокойной ярости. Они ждали слез, истерики, скандала. Они хотели увидеть меня сломленной и униженной. Они просчитались.
Я посмотрела на Кирилла, потом на его мать, и медленно, отчетливо произнесла:
— Очень интересно.
И в этот момент я всё поняла.
Я развернулась, молча прошла мимо них в спальню. Они остались стоять в прихожей, озадаченные моим спокойствием. Они, видимо, ожидали бурной сцены, криков, упреков. Но я не собиралась доставлять им такого удовольствия. Я открыла большой шкаф-купе. На верхней полке, под стопкой старого постельного белья, пылились два дорожных чемодана. Один — Кирилла, с которым он ездил в командировки. Второй — старый, но крепкий, наш «общий», для отпусков.
Я сняла их, поставила на пол и с громким щелчком открыла оба. Затем подошла к его стороне шкафа и начала методично, без злости, почти механически, сбрасывать его вещи с вешалок прямо на пол. Рубашки, брюки, джемперы. Открыла комод, выгребла оттуда его белье, носки, футболки и бросила все это в общую кучу.
В спальню заглянул Кирилл. Его лицо уже не выражало самодовольства. На нем читалось недоумение.
— Ты что делаешь? — спросил он растерянно.
— Помогаю вам, — ответила я, не глядя на него. — Вы же переезжаете. Вот, собираю вещи.
Я начала без разбора запихивать его одежду в чемодан. Тамара Игоревна заглянула следом, ее лицо вытянулось.
— Леночка, что ты удумала? Мы же для твоего блага старались! Чтобы дом под присмотром был!
Я остановилась на секунду и посмотрела прямо ей в глаза.
— Мое благополучие — это моя квартира. А в моей квартире будут жить только те, кого я хочу здесь видеть.
Я взяла с прикроватной тумбочки его ноутбук, часы, зарядное устройство для телефона и бросила сверху на вещи. Затем взяла второй, пустой чемодан и прошла в прихожую, к ее вещам. С такой же холодной аккуратностью я начала перекладывать ее пожитки из плетеной корзины в чемодан. Старый плед, пара кофточек, баночки с какими-то травами.
И тут мой взгляд упал на небольшую картонную коробку, которую они, видимо, в спешке забыли убрать. Она стояла у самого входа, приоткрытая. Из нее торчал уголок какой-то папки. Я машинально потянула за него. Это была папка с моими документами на квартиру. Ту самую квартиру, которая досталась мне от бабушки еще до нашего брака и на которую ни он, ни кто-либо другой не имел никаких прав. Под папкой лежало что-то завернутое в бархатную тряпочку. Я развернула.
Мое сердце пропустило удар. Это было бабушкино ожерелье. Старинное, из тусклого серебра с гранатами. Я думала, что потеряла его год назад во время переезда и очень горевала. А оно было здесь. В коробке с документами, которую они приготовили.
Они не просто решили здесь жить. Они готовились. Они собирали ценные вещи и документы.
Меня пронзила такая острая, ледяная волна осознания, что я едва устояла на ногах. Это была не спонтанная глупость мужа-подкаблучника. Это был заранее спланированный, хладнокровный захват. Моего дома. Моей жизни.
Я застегнула молнию на ее чемодане, выпрямилась и посмотрела на них. Они стояли, как два истукана, не в силах поверить в происходящее. Десять минут. С того момента, как муж произнес свою роковую фразу, прошло не больше десяти минут.
— Ваши вещи готовы, — мой голос звенел от напряжения, но не дрожал. — Я даю вам еще пять минут, чтобы забрать все, что вы принесли, и выйти за дверь.
— Да как ты смеешь! — взвизгнула Тамара Игоревна. — Я мать твоего мужа!
— Кирилл, скажи ей! Ты мужик или нет? — запричитала она, поворачиваясь к сыну.
Кирилл шагнул ко мне, его лицо побагровело от ярости.
— Ты пожалеешь об этом! Ты останешься одна! Никому ты не будешь нужна!
— Вон, — тихо, но твердо сказала я, указывая на дверь.
Я подошла к входной двери, широко ее распахнула и встала рядом, ожидая. Этот жест подействовал на них сильнее любых криков. Они поняли, что это конец. Что игры окончены.
Тамара Игоревна, всхлипывая и причитая, схватила свой чемодан и корзину. Кирилл, бросив на меня взгляд, полный ненависти, подхватил свой чемодан и коробку с документами. Я молча смотрела, как он несет коробку, в которой лежит мое украденное ожерелье и бумаги на мой дом. Секунду я колебалась, стоит ли устраивать еще одну сцену из-за этого. Но потом решила, что нет. Главное — чтобы они ушли. Все остальное — мелочи, которые можно решить потом, уже другими способами.
Они вышли на лестничную клетку. Их растерянные, злые лица в свете тусклой лампочки выглядели жалко.
— Ты еще приползешь ко мне, — бросил Кирилл через плечо.
Я ничего не ответила. Я просто медленно закрыла за ними дверь. Повернула один ключ в замке. Потом второй. Щелчок замка прозвучал в оглушительной тишине квартиры как выстрел. Финальный аккорд в этой пьесе абсурда.
Я прислонилась спиной к холодной двери и медленно сползла на пол. Тишина. В квартире больше не было чужого, аптечного запаха. Больше не было чужих вещей. Только тишина и пустота. Я сидела на полу в прихожей, смотрела на свой любимый халат, брошенный на пуфик, и впервые за весь вечер почувствовала, как по щекам текут слезы. Но это были не слезы горя или отчаяния. Это были слезы освобождения.
Да, я осталась одна. В пустой квартире. Впереди была неизвестность, развод, разбирательства. Но в тот момент, сидя на полу в своем собственном, отвоеванном доме, я чувствовала только одно — покой. Огромный, всепоглощающий покой и ощущение правильно сделанного выбора. Я выбрала себя.