— Ты майонеза-то поменьше клади, поменьше. Олег не любит, когда жирно. У него поджелудочная с детства слабая, я ему на пару́ всё готовила, а ты вечно… как свиньям, прости господи.
Голос Тамары Ивановны звучал не громко, но въедливо, как бормашина в соседнем кабинете. Она сидела за кухонным столом, сложив руки на необъятной груди, и наблюдала. Просто наблюдала. Это было её любимое занятие последние три дня, с тех пор как она «осчастливила» своим приездом перед праздниками.
Марина с силой опустила нож на вареную картофелину. Лезвие звякнуло о доску громче, чем нужно. Картофелина развалилась на неровные кубики.
— Олег, Тамара Ивановна, ест этот салат десять лет, — Марина не повернулась. Спина у неё была прямая, напряженная, как струна, готовая лопнуть. — И ни разу не жаловался.
— Так то он молчит, бережет тебя. Интеллигентный мальчик. Весь в отца покойного. Тот тоже терпел-терпел, да и помер от язвы.
Марина замерла. В кухне повисла липкая тишина, разбавленная только бубнежом телевизора из гостиной — там Женя Лукашин в сотый раз пытался улететь в Ленинград. За окном, в темноте декабрьского вечера, уже бахали редкие петарды, напоминая, что до Нового года осталось всего пять часов.
— Язва у свекра была от спирта, — тихо, но четко произнесла Марина, сгребая картошку в эмалированный таз. — А не от майонеза.
Свекровь хмыкнула. Стул под ней жалобно скрипнул — звук был мерзкий, похожий на стон.
— Ну конечно. Мертвых легко хаять. Ты лучше скажи, подарок-то Олежке купила? Или опять носки да пену?
— Купила.
— А что?
— Увидите.
Марина включила воду, чтобы заглушить этот разговор. Шум струи ударил в раковину, разбиваясь о гору немытой посуды. Посудомойки у них не было — ипотека выжирала всё, оставляя на жизнь жалкие крохи, которые Марина умудрялась растягивать на месяц. Квартира — их «двушка» на окраине, за которую они бились пять лет, — была её гордостью и её же кандалами.
— А я вот, — голос свекрови пробился даже сквозь шум воды, — приготовила вам подарок. Царский. Всю жизнь помнить будете.
Марина выключила кран. Вытерла мокрые руки о передник. Ткань была влажной и неприятно холодила живот.
— Спасибо, Тамара Ивановна. Главное, чтобы здоровье было.
— Здоровье — это тьфу, — отмахнулась свекровь, подцепляя длинным ногтем крошку со клеенки. — Сегодня есть, завтра нет. Главное — фундамент. Уверенность в завтрашнем дне. Вот придет Олег, сядем за стол, и я всё скажу.
В прихожей лязгнул замок. Марина невольно посмотрела на часы. Семь вечера. Олег задержался. Обещал быть в пять, помочь с нарезкой, пропылесосить.
— Мам, Марин, я дома! — голос мужа был каким-то тусклым, будто он кричал из колодца.
Марина вышла в коридор. Олег стоял, прислонившись спиной к двери, и стягивал ботинок, наступая пяткой на задник. Куртка на нем висела мешком, лицо было серым, под глазами залегли тени. В руках он сжимал шуршащий пакет из «Красного и Белого».
— Ты чего так долго? — спросила Марина, забирая у него пакет. Бутылки внутри звякнули. Шампанское. И водка. Две бутылки водки.
— Пробки, Мариш. Весь город стоит. Ад какой-то, — он не смотрел ей в глаза. Его взгляд бегал по коридору, цеплялся за вешалку, за зеркало, за тапочки свекрови. — Мама как?
— В форме, — буркнула Марина. — Иди мой руки, салат почти готов.
Олег кивнул, но с места не двинулся. Он тяжело дышал, от него пахло холодным табаком и чем-то кислым — потом, страхом? Марина знала этот запах. Так пахло от него, когда три года назад он разбил чужую машину, не имея страховки.
— Олежа! — раздалось из кухни. — Сынок! Иди ко мне, я тебе пирожок с капустой нагрела, пока эта твоя с салатами возится!
Олег дернулся, как от удара током.
— Иду, мам.
Марина смотрела ему в спину. Сутулая спина человека, который очень хочет исчезнуть. Что-то было не так. Совсем не так. И дело было не в пробках.
Стол накрыли в большой комнате. Старая скатерть с пятном от вина, которое Марина прикрыла вазочкой с конфетами. Советский хрусталь, который Тамара Ивановна достала из серванта без спроса («Что ж мы, как нелюди, из стаканов пить будем?»).
Телевизор орал. Киркоров в перьях, Басков в стразах. Обычный, до тошноты знакомый набор.
Марина села, чувствуя, как гудят ноги. Ей хотелось одного: лечь лицом в подушку и спать сутки. Но нужно было улыбаться, чокаться и слушать.
— Ну, давайте, — Тамара Ивановна подняла рюмку. Водку она пила, не морщась, как воду. — Проводим старый год. Тяжелый был.
Олег выпил залпом. Сразу налил вторую. Рука у него дрожала — горлышко бутылки выбило мелкую дробь о край рюмки. Дзынь-дзынь-дзынь.
— Ты бы полегче, — тихо сказала Марина, накрывая его ладонь своей. Пальцы у него были ледяные и влажные.
Олег отдернул руку. Резко. Грубо.
— Отстань. Праздник у человека или что?
Марина прикусила губу. Свекровь довольно хмыкнула, подцепила вилкой кусок селедки под шубой.
— Правильно, сынок. Мужик должен расслабляться. А баба должна понимать. Вот я твоего отца понимала. Придет пьяный — я его раздену, уложу, рассолу подам. А нынешние только пилить умеют. «Ипотека, кредит, ремонт...» Тьфу.
Она прожевала, вытерла губы салфеткой и вдруг изменилась в лице. Вся её рыхлость, вальяжность исчезла. Глаза стали колючими, маленькими, как бусины у злой птицы. Она полезла в необъятную сумку, стоящую на полу у ножки стула.
— Ладно. Поели, попили, теперь о деле. Время-то идет.
На стол, прямо поверх тарелки с нарезкой колбасы, лег плотный конверт формата А4.
Олег побледнел еще сильнее. Теперь он стал цвета той самой скатерти — желтовато-белый.
— Мама, может, не сейчас? — просипел он. — Новый год же... Куранты скоро...
— Самое время, — отрезала Тамара Ивановна. — В новый год надо входить с чистой совестью и порядком в документах.
Она положила ладонь на конверт, как печать приложила. И посмотрела прямо на Марину. Взгляд был тяжелый, бетонный.
— Марина, ты женщина неглупая. Вроде бы. Работаешь, стараешься. Но детей у вас нет. Десять лет живете — и пусто.
Марина почувствовала, как кровь отлила от лица. Это была запретная тема. Больная, кровоточащая. Они прошли три ЭКО. Впустую.
— Тамара Ивановна, мы договаривались...
— Молчи! — рявкнула свекровь, и хрусталь на столе звякнул. — Я говорю! Детей нет. А квартира есть. Двухкомнатная. Почти в центре. И платит за нее кто? Мой сын горбатится!
— Мы платим пополам, — голос Марины дрожал, но она заставила себя смотреть свекрови в переносицу. — И первый взнос был с продажи бабушкиной комнаты. Моей бабушки.
— Ой, да что там та комната! Клоповник! — Тамара Ивановна махнула рукой. — Главное — платежи. Олег на двух работах. А ты? Бухгалтерия твоя... Сидишь в тепле, чаи гоняешь. А мальчик износился весь. Вон, краше в гроб кладут.
Она перевела дух и выпрямилась. Торжественно, как на трибуне.
— Короче. Я посоветовалась с юристом. У меня знакомый хороший есть, Петр Ильич. Он всё объяснил. Семья у вас ненадежная. Детей нет, скреп нет. Завтра ты хвостом вернешь, развод — и половину квартиры оттяпаешь. А это несправедливо. Это деньги нашей семьи. Кровные.
Олег налил себе третью. Мимо. Водка пролилась на скатерть, темное пятно быстро расползалось. Он смотрел на это пятно, как завороженный.
— Тамара Ивановна, к чему вы клоните? — Марина сжала вилку так, что побелели костяшки пальцев.
Свекровь улыбнулась. Улыбка вышла кривой, торжествующей. Она подтолкнула конверт к Марине.
— Квартиру перепишешь на меня! Это мой новогодний подарок! – потребовала свекровь.
В комнате стало тихо. Даже телевизор, казалось, притих.
Марина смотрела на конверт. Потом на мужа. Потом снова на конверт. Слова доходили до сознания туго, как через вату.
— Что? — переспросила она. — Вы шутите? Переписать... на вас? Дарственную?
— Именно, — кивнула Тамара Ивановна. — Договор дарения. Я уже всё подготовила, Петр Ильич составил. Там только твоя подпись нужна. У нотариуса заверим после праздников, третьего числа, он выйдет специально ради нас. А сейчас расписку напишешь.
— Вы с ума сошли? — Марина встала. Ноги были ватными, но злость, холодная и ясная, вдруг заполнила её целиком, вытеснив усталость. — Это наша квартира. Моя и Олега. Мы за нее ещё три года платить должны банку. Какое дарение? Она в залоге!
— А это мы решили, — спокойно сказала свекровь. — Олег возьмет потребительский кредит, погасит ипотеку досрочно. Прямо завтра заявку подаст. А квартира станет чистой. И перейдет ко мне. Так надежнее. Я мать, я не предам. А ты... ты сегодня жена, а завтра — чужая тетка.
Марина перевела взгляд на мужа. Он сидел, опустив голову, и ковырял вилкой скатерть.
— Олег? — тихо позвала она. — Ты это слышишь? Твоя мать предлагает нам взять кредит под бешеные проценты, чтобы отдать ей единственное жилье? Олег, скажи ей!
Олег молчал. Он сжался, втянул голову в плечи, став похожим на нашкодившего подростка.
— Не трогай его! — взвизгнула Тамара Ивановна. — Он согласен! Мы всё обсудили! Да, сынок?
Олег поднял глаза. В них была такая тоска и такая безнадега, что Марина невольно отшатнулась.
— Марин... — голос у него скрипел. — Мама права. Так... так будет спокойнее. Для всех.
Мир качнулся. Телевизор, салатницы, елка в углу — всё поплыло.
— Спокойнее? — прошептала Марина. — Ты хочешь, чтобы мы остались бомжами в собственной квартире? На птичьих правах? Чтобы твоя мама могла выгнать меня в любой момент, если я суп пересолю?
— Я справедливая женщина! — возмутилась свекровь. — Если будешь вести себя нормально, живи. А детей родишь — пропишем. Может быть.
Марина рассмеялась. Это был не веселый смех. Это был звук ломающегося льда.
— Вон, — сказала она.
— Что? — Тамара Ивановна поперхнулась.
— Вон из моего дома. Сейчас же. Забирайте свой конверт, свои салаты, своего сына-тряпку и уматывайте. Такси я вам вызову.
— Ты... ты как со мной разговариваешь?! — свекровь покраснела, лицо пошло пятнами. — Олег! Ты слышишь? Она мать твою гонит! В Новый год!
Олег вдруг ударил кулаком по столу. Рюмка подпрыгнула, упала и покатилась к краю.
— Заткнитесь! — заорал он. — Обе заткнитесь!
Он вскочил, опрокинув стул. Его трясло.
— Ты не понимаешь, Марина! — он ткнул пальцем в сторону жены. — Ты ни хрена не понимаешь! Это не просто так!
— Что не просто так? — Марина скрестила руки на груди. — Что ты скрываешь? Ты опять играл? Ставки?
Олег мотнул головой.
— Хуже.
Он метнулся в коридор, порылся в карманах куртки и вернулся с мятым листком бумаги. Бросил его на стол рядом с конвертом матери.
— Читай.
Марина взяла листок. Это было уведомление. Сухое, казенное. От судебных приставов.
«Исполнительное производство... арест имущества... долг...»
Цифра. Марина моргнула. Посмотрела ещё раз. Шесть нулей. Перед ними цифра 4. Четыре миллиона.
— Откуда? — выдохнула она.
— Бизнес, — Олег криво ухмыльнулся. — Помнишь, я говорил про вложения? Про крипту, про друга Валерку? Ну вот. Прогорели. Я поручителем был. Валерка сбежал, а долг на мне.
Он рухнул обратно на стул, обхватив голову руками.
— Банк уже подал в суд. Скоро придут описывать всё. Счета заблокируют. Машину заберут. И квартиру.
Тамара Ивановна подхватила, быстро, затараторила, как пулемет:
— Вот! Видишь? Единственный шанс спасти квартиру — это переписать её на меня! Прямо сейчас, задним числом, мы с Петром Ильичом договорились, он оформит, как будто сделка была полгода назад! Пока арест не наложили в Росреестре! У меня льготы, я пенсионерка, инвалид второй группы, у меня единственное жилье в деревне сгорело — мы справку сделали! Суд не отберет у старухи!
Марина смотрела на них. На мужа, который проиграл их жизнь. На свекровь, которая предлагала аферу.
— Вы понимаете, что это уголовка? — спросила она очень спокойно. — Фиктивная сделка с целью сокрытия имущества. Нас посадят. Всех.
— Не посадят! — взвизгнула свекровь. — Петр Ильич сказал — проскочим! Главное — твоя подпись! Сейчас!
— Я не подпишу.
— Подпишешь! — Олег вдруг поднял голову. Глаза у него были бешеные. — Ты подпишешь, тварь! Потому что если квартиру заберут, меня убьют! Ты слышишь? Те люди, которым я должен... это не только банк! Это серьезные люди! Они сказали — или деньги, или квартира, или...
Он не договорил.
В дверь позвонили.
Звонок был обычный, мелодичный. «Подмосковные вечера». Но в этой душной, пропахшей водкой и ложью комнате он прозвучал как выстрел.
Все замерли.
— Кто это? — одними губами спросила Марина. — Гости? Мы никого не звали.
Олег сполз со стула на пол. Он реально пополз под стол.
— Не открывай, — прошептал он. — Марин, не открывай. Это они.
— Кто — они?
— Коллекторы. Или...
Звонок повторился. Настойчивее. Длинный, требовательный гудок. Потом удар в дверь. Кулаком. Тяжелый, властный удар.
— Открывайте! Полиция!
Марина посмотрела на свекровь. Тамара Ивановна прижала конверт к груди, как икону.
— Не пускай! — зашипела она. — Скажи, что никого нет! Подпиши бумагу, быстро! Я спрячу! Скажем, что квартира моя, ты тут никто, гостья!
Еще один удар. Дверь содрогнулась. Стальная, надежная дверь, за которую они отдали тридцать тысяч.
— Марина Сергеевна! Мы знаем, что вы дома!
Марина подошла к двери. Посмотрела в глазок.
На площадке стояли трое. Один в форме полицейского. Двое — в гражданском, в черных кожаных куртках. Лица у них были скучающие и жесткие.
Она оглянулась на кухню. Олег сидел под столом, обхватив колени, и беззвучно плакал. Свекровь судорожно пыталась впихнуть ему в руку ручку, тыкая в бумагу.
— Подпиши за неё! Подделай! Ты же умеешь, ты в школе дневник подделывал!
Марина щелкнула замком.
Дверь распахнулась. В квартиру пахнуло холодом подъезда и табаком.
— Гражданка Ковалева? — спросил полицейский, не переступая порог.
— Я, — сказала Марина.
— Лейтенант Сидоров. А это, — он кивнул на людей в гражданском, — понятые. И представители следственного комитета.
— По какому поводу? — Марина держалась за косяк, чтобы не упасть.
Один из штатских, высокий, с шрамом на брови, шагнул вперед. В руках у него была папка.
— Ваш муж, Олег Анатольевич Ковалев, подозревается в хищении средств в особо крупном размере. И в мошенничестве с недвижимостью. Нам нужно провести обыск.
— Обыск? — Марина тупо смотрела на его ботинки. Грязные, в снежной каше. — Сейчас? Новый год же...
— У преступлений нет выходных, — усмехнулся штатский. — Позволите войти? Или ломать будем?
Марина отступила.
Они вошли. Тяжело топая, не разуваясь. Снег с ботинок падал на чистый ламинат, оставляя черные лужи.
— Где он? — спросил опер.
Марина кивнула в сторону комнаты.
Они прошли туда. Марина слышала, как взвизгнула свекровь:
— Вы не имеете права! Это частная собственность! Это моя квартира! Вот документы!
— Мама, заткнись! — закричал Олег.
Звук борьбы. Грохот падающего стула. Звон разбитого хрусталя.
Марина стояла в коридоре. Она видела свое отражение в зеркале. Женщина в фартуке с зайчиками. С растрепанными волосами. С глазами, в которых была пустота.
Штатский со шрамом вдруг остановился рядом с ней.
— Кстати, гражданка Ковалева. Вы ведь главный бухгалтер ООО «Вектор»?
— Да... была. Я уволилась месяц назад.
— Это хорошо, что уволились. Потому что ваш муж дал показания. Час назад. Когда его задержали в первый раз, он попросился домой "попрощаться". Мы его пасли.
Он наклонился к ней, и Марина почувствовала запах дорогого одеколона и мятной жвачки.
— Он сказал, что инициатором схемы были вы. Что это вы заставили его взять кредит и вывести деньги фирмы. И что деньги — у вас.
Марина посмотрела на него.
— Что?
— Он сдал вас, Марина Сергеевна. Чтобы скостить себе срок. Сказал, что он просто исполнитель, пешка в руках властной жены. И что деньги вы планировали спрятать, переписав квартиру на подставное лицо... на его мать.
Из комнаты вывели Олега. Он был в наручниках. Он не смотрел на жену. Он смотрел в пол, что-то бормоча. Свекровь бежала следом, колотя полицейского сумочкой по спине.
— Ироды! Отпустите мальчика! Это она! Это всё она, ведьма! Она его заставила!
Олег поравнялся с Мариной. Остановился на секунду.
— Прости, Марин, — прошептал он. — Я не выживу в тюрьме. А ты сильная. Ты выберешься.
И его увели.
Марина осталась стоять. В открытую дверь дуло. На полу валялся тот самый конверт с "новогодним подарком".
Штатский посмотрел на неё с каким-то странным, почти веселым интересом.
— Собирайтесь, гражданка. Поедемте. Новый год встретим в отделе. У нас там тоже... весело.
Марина медленно развязала фартук. Он упал на пол, прямо в грязную лужу от ботинок.
— Можно я переоденусь? — спросила она.
— Пять минут. Дверь в ванную не закрывать.
Она зашла в спальню. Достала из шкафа джинсы, свитер. Руки не дрожали. Внутри было странно тихо. Как в центре торнадо.
Она вдруг поняла, что чувствует.
Не страх.
Не боль.
Облегчение.
Наконец-то этот гнойник вскрылся.
Она натянула свитер. Взгляд упал на прикроватную тумбочку. Там лежал её телефон. Экран светился. Пришло сообщение.
От неизвестного номера.
Марина взяла телефон.
*"Не верь ментам. Олег не сдавал тебя. Это подстава. Квартира чистая. Но документы в конверте у свекрови — это не дарственная. Если ты подпишешь — ты подпишешь себе смертный приговор. В конверте — признание в убийстве Валеры. Беги. У тебя есть 3 минуты, пока они курят на лестнице. Пожарная лестница открыта".*
Марина подняла глаза. В коридоре было тихо. Полицейские действительно вышли на площадку — было слышно, как щелкнула зажигалка. Свекровь рыдала на кухне, не видя ничего вокруг.
Окно в спальне выходило на козырек магазина. Второй этаж.
Марина посмотрела на конверт, который так и валялся в коридоре. Сделать шаг, схватить его и узнать правду? Или бежать, спасая шкуру?
Она шагнула в коридор. Нагнулась. Пальцы коснулись холодной бумаги.
— Э! Ты чего делаешь?! — раздался голос от входной двери.
Штатский вернулся.
Марина выпрямилась, сжимая конверт.
— Ничего, — сказала она. — Просто мусор убираю.
— Положи на место. Это вещдок.
Он шагнул к ней.
Марина швырнула в него вазу с консоли. Тяжелую, керамическую. Он дернулся, закрываясь рукой. Ваза разбилась о стену.
Марина рванула в спальню. Захлопнула дверь. Повернула защелку.
Удар плечом в дверь. Треск дерева.
Она распахнула окно. Морозный воздух ударил в лицо, обжигая легкие. Внизу сверкал огнями предновогодний город. Где-то играла музыка. Люди спешили к столам, к оливье, к счастью.
Марина перекинула ногу через подоконник.
Дверь за спиной слетела с петель.
— Стой, дура! Стрелять буду!
Марина прыгнула.
Конец 1 части, продолжение уже доступно по ссылке, если вы состоите в нашем клубе читателей.