Катя едва держалась на ногах, поднимаясь по лестнице на шестой этаж. Лифт снова не работал — третий раз за неделю. Ночная смена в больнице выдалась тяжёлой: двое поступивших с инфарктом, бесконечные капельницы, крики, суета. Сейчас было девять утра, и единственное, о чём она могла думать, — это подушка. Мягкая, прохладная, спасительная подушка.
Ключ повернулся в замке почти бесшумно. Катя надеялась проскользнуть в спальню незамеченной, но едва переступила порог, как услышала его голос:
— Катя! Наконец-то. Иди сюда.
Георгий Иванович сидел на кухне за столом, перед ним дымилась чашка свежего кофе — того самого дорогого, который Артём покупал себе раз в месяц как маленькую радость. Отчим выглядел бодрым и отдохнувшим, в новом махровом халате, который Катя точно видела в их шкафу ещё вчера. Халате Артёма.
— Доброе утро, Георгий Иванович, — устало выдохнула Катя, снимая кроссовки. — Я очень устала, мне нужно поспать.
— Подожди-подожди, это важно, — отмахнулся он, отхлебнув кофе. — Где твоя премия? Мне нужно заплатить за установку сигнализации в моей квартире. Ты же понимаешь, это важно. Безопасность превыше всего.
Катя замерла, всё ещё держа в руках сумку с формой. Слова не сразу дошли до её измотанного сознания.
— Что?.. Какая премия?
— Ну ты же говорила, что в этом месяце будет премия за переработки, — спокойно продолжал Георгий Иванович, словно обсуждал погоду. — Мне как раз нужно тридцать тысяч. Сигнализация хорошая, с видеонаблюдением. А то мало ли что, квартира без присмотра.
Катя почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Это была не первая его просьба за две недели. Но требовать её зарплату...
***
Две недели назад Катя и не подозревала, во что превратится её жизнь.
Телефонный звонок от мамы застал её на работе:
— Катюш, у Георгия прорвало трубы! Представляешь, вся квартира в воде. Ему срочно нужно делать ремонт, жить там невозможно. Я бы взяла его к себе, но ты же знаешь мою аллергию на строительную пыль, да и места мало. А у вас двушка, Артём дома работает, присмотрите за ним недельку-другую. Ну что тебе стоит? Ты же молодая, энергии полно!
Катя хотела возразить, но мама уже перешла в наступление:
— Он же тебя растил десять лет! Неужели не можешь пару недель потерпеть?
Артём отнёсся к новости философски:
— Ну что ж, родственники. Пару недель переживём.
Георгий Иванович приехал на следующий день. С тремя огромными чемоданами, электрогрилем в коробке, пакетом старых документов («вдруг понадобятся!») и — венцом всего — массивным кожаным креслом-массажёром.
— Без него не могу, — объяснил он, стоя в дверях. — Спина, понимаешь. В моём возрасте здоровье важнее всего.
Артёму пришлось втаскивать это кресло на шестой этаж по лестнице — вдвоём с соседом, полтора часа, с остановками на каждом пролёте. Когда они наконец водрузили монстра в гостиной, Георгий Иванович критически оглядел комнату:
— А телевизор у вас маленький. Я привык к большому экрану. Ну ничего, потерплю.
С первого же вечера стало ясно, что «пару недель» будут непростыми.
Георгий Иванович вёл себя не как гость, а как хозяин, которому оказывают недостаточно почестей. Он критиковал продукты в холодильнике («Какой творог? Это химия чистая!»), требовал, чтобы ужин был не позже семи («В моё время так заведено»), и включал телевизор на такой громкости, что соседи снизу дважды поднимались с жалобами.
— В моём возрасте мне должны уступать, — отвечал он на все робкие просьбы Кати сделать потише. — Молодёжь совсем уважение потеряла.
Катя терпела. Мама просила не конфликтовать. Всего пару недель.
***
К концу первой недели Артём впервые заговорил о проблеме.
— Кать, я не могу работать, — сказал он однажды вечером, когда они наконец остались вдвоём в спальне. — Он постоянно заходит в мою комнату. То «посмотреть, что за компьютеры такие мощные», то «а чем ты вообще занимаешься», то просто постоять в дверях и прокомментировать, что «в его времена работа была настоящая, а не щёлканье мышкой».
— Потерпи ещё чуть-чуть, — устало попросила Катя. — Ремонт у него скоро закончится.
Но ремонт не заканчивался. Более того, когда Катя осторожно поинтересовалась у мамы, как там дела с квартирой Георгия Ивановича, та удивлённо ответила:
— Так он же только заказал проект! Бригаду ещё даже не нашёл. Ну ты понимаешь, в его возрасте нельзя торопиться, нужно всё тщательно выбрать.
Счёт за коммунальные услуги в этом месяце поверг Катю в шок. Электричество — плюс сорок процентов, вода — вдвое больше обычного.
— Это кресло-массажёр, — объяснил Артём. — Он включает его по три раза на день, каждый сеанс по полчаса. Плюс стирает свои носки каждый день. Каждый день, Кать! По две пары.
— И душ, — добавила она. — Он принимает душ по сорок минут. Я засекала.
Но настоящим потрясением стал случай с тонометром.
Катя везде искала свой рабочий тонометр — небольшой, компактный, который она носила в медицинской сумке. Он был нужен ей для дежурств, и отсутствие прибора грозило выговором.
Нашёлся тонометр случайно — в чемодане Георгия Ивановича, когда тот попросил Катю достать ему «носовой платок из бокового кармана».
— А, это, — спокойно прокомментировал отчим. — Я хотел подарить соседке тёте Вале. У неё давление скачет, а у вас тут такой лежал без дела.
— Это мой рабочий прибор! — не выдержала Катя. — Без него мне на дежурство нельзя!
— Ну так бы и сказала сразу, — обиделся Георгий Иванович. — Чего кричать-то. Молодёжь нервная пошла.
Вечером того же дня Катя впервые заплакала — тихо, в ванной, чтобы никто не услышал.
***
Премию Катя ждала три месяца. Небольшую — тридцать пять тысяч — но такую важную. Она уже записалась на курсы повышения квалификации по паллиативной помощи. Это был её шанс перейти из государственной больницы в частную клинику, где платили вдвое больше и не было бесконечных ночных смен.
Деньги пришли позавчера. Катя ещё не успела их снять — только радовалась, глядя на цифры в приложении банка.
И вот теперь, стоя на пороге кухни после бессонной ночи, она слышала, как отчим спокойно требует отдать ему эти деньги.
— Георгий Иванович, это моя зарплата, — попыталась объяснить она, чувствуя, как подкатывает тошнота от усталости и возмущения. — Я планировала потратить её на курсы.
— Какие курсы? — поморщился он. — В твоём возрасте надо о старших думать, а не о себе. Я тебя десять лет растил, между прочим. Неблагодарность это называется.
Дверь кабинета открылась, и появился Артём. Он был в домашних штанах и футболке, волосы растрепаны, но взгляд — стальной.
— На каком основании вы требуете у Кати её зарплату? — спокойно, но очень отчётливо спросил он.
Георгий Иванович вздёрнул подбородок:
— На основании того, что я вложил в неё душу! Я имею моральное право на помощь от родных. Или ты, молодой человек, против семейных ценностей?
— Я против того, чтобы кто-то требовал деньги, которые не заработал, — ответил Артём, подходя ближе. — И присваивал чужую зарплату под видом «моральных прав».
Воздух на кухне накалился.
Катя смотрела на мужа, потом на отчима — и внутри что-то щёлкнуло. Она больше не могла терпеть.
***
— Хватит! — голос Кати прозвучал так резко, что оба мужчины вздрогнули.
Она опустила сумку на пол, выпрямилась и посмотрела отчиму прямо в глаза. Усталость никуда не делась, но сквозь неё пробивалось что-то другое — ярость, которую она подавляла годами.
— Георгий Иванович, вы ничего мне не должны. И я ничего не должна вам.
— Как ты смеешь! — побагровел отчим. — Я тебя растил!
— Нет, — голос Кати дрожал, но она продолжала. — Нет, вы меня не растили. Вы жили с моей мамой и терпели моё присутствие. Помните, как вы говорили маме, что «чужой ребёнок — это обуза»? Я слышала. Мне было двенадцать, я стояла за дверью.
Георгий Иванович открыл рот, но Катя не дала ему вставить слово:
— Помните, как вы настояли, чтобы мама забрала меня от папы «подальше, чтобы не мешался»? А потом ни разу не пришли на родительское собрание. Ни разу не спросили, как у меня дела в школе. Вы были рядом, но вас не было.
— Я обеспечивал семью! — попытался возразить отчим.
— Вы обеспечивали себя, — отрезала Катя. — Помню, как вы покупали себе дорогие часы, а маме говорили, что «на новое пальто денег нет». Как вы каждый месяц ездили на рыбалку с друзьями, но «не могли найти средств» на мой выпускной.
Слова лились потоком, прорывая плотину молчания:
— Две недели вы живёте здесь. Две недели командуете, требуете, критикуете. Мы накормили вас, приютили, терпели ваши капризы. Артём не мог работать из-за вас. Счета выросли вдвое. Вы украли мой рабочий прибор! А теперь требуете мою зарплату?!
— Неблагодарная! — взревел Георгий Иванович, вскакивая с места. — Я для вас всё! А вы! Современная молодёжь! Никакого уважения к старшим!
— Уважение заслуживают, — тихо, но твёрдо сказал Артём, делая шаг вперёд. — Его не требуют.
— А ты вообще помолчи! — ткнул в него пальцем отчим. — Муж никакой! Сидит дома, в компьютер пялится! В моё время мужчины на заводах работали!
— В ваше время мужчины не требовали у женщин зарплату, — парировал Артём. — Георгий Иванович, собирайте вещи. Я вызываю такси. Поедете к матери Кати — там вас точно примут.
— Что?! — отчим побледнел. — Ты меня выгоняешь?!
— Я прошу вас покинуть нашу квартиру, — Артём достал телефон. — Прямо сейчас.
***
Следующие полчаса тянулись мучительно долго.
Артём методично складывал вещи Георгия Ивановича в чемоданы, а тот метался по квартире, то возмущаясь, то пытаясь надавить на жалость:
— Я же старый человек! Мне некуда идти!
— К матери Кати вас отвезут за пятнадцать минут, — невозмутимо отвечал Артём, аккуратно упаковывая электрогриль.
Катя сидела на диване, обхватив колени руками. Она чувствовала себя странно — опустошённой и одновременно невероятно лёгкой, словно сбросила рюкзак с камнями.
— Я пожалуюсь твоей матери! — в последней попытке атаки выкрикнул отчим. — Она узнает, как вы со мной обошлись!
— Пожалуйтесь, — спокойно кивнула Катя. — Мама взрослый человек. Разберётся.
Когда такси подъехало, Артём вынес три чемодана, электрогриль и пакет с документами.
Георгий Иванович, красный от негодования, влез в машину, громко хлопнув дверцей. Такси тронулось с места.
Когда дверь квартиры закрылась, Катя вдруг расплакалась — неожиданно, навзрыд, как ребёнок. Артём молча обнял её, и она проплакала в его плече всю усталость, обиду и облегчение сразу.
— Я купила курсы, — всхлипывая, сказала она через несколько минут. — Прямо сейчас. С телефона. Пока он собирался.
— Молодец, — улыбнулся Артём, целуя её в макушку. — Я горжусь тобой.
Вечером они заказали пиццу, сели на диван — на то самое место, где ещё вчера возвышалось массажное кресло, — и впервые за две недели посмотрели фильм на нормальной громкости.
***
Курсы оказались интенсивными, но Катя впитывала знания с жадностью. Через три недели она получила сертификат, а ещё через пять дней — звонок из частной клиники.
— Вы проходили практику у нас на прошлой неделе, — сказал приятный женский голос. — Заведующая отделением была впечатлена. У нас открывается вакансия старшей медсестры паллиативного отделения. Хотели бы предложить вам собеседование.
Катя прошла три этапа отбора и получила место. Зарплата была почти вдвое выше больничной, а график — без ночных смен.
Мама звонила на следующий день после отъезда Георгия Ивановича. Катя ожидала скандала, но услышала неуверенное:
— Он сказал, что вы его выгнали... Это правда?
— Да, мама. Правда.
Долгая пауза.
— Катюш, я... Знаешь, он человек сложный. Мне тоже с ним нелегко. Наверное, вам было совсем тяжело, да?
— Было, — честно призналась Катя.
Ещё одна пауза, а потом:
— Ты правильно сделала. Я не должна была вас об этом просить.
Георгий Иванович в итоге уехал к своей двоюродной сестре в другой город. Больше с просьбами пожить не обращался.
А Катя с Артёмом сидели вечером на кухне, пили чай и впервые за долгое время наслаждались тишиной своей квартиры.
— Знаешь, — задумчиво сказала Катя, — всю жизнь мне говорили, что семья — это святое. Что родным нельзя отказывать.
— И что теперь думаешь? — спросил Артём.
— Что семья — это не про обязанности, — ответила она. — Это про уважение. И про то, чтобы защищать свои границы. Даже от родных.
Артём кивнул и накрыл её ладонь своей.
Рекомендуем к прочтению: