Семьи были большие, родни много. Ранее знали, какая семья порядочная, какой род чем славится, на ком жениться, за кого замуж идти.
О своей семье и детстве в Кананикольске художник Михаил Алексеевич Назаров много и подробно рассказывал своему сыну Алексею Назарову. Алексей записывал воспоминания отца на диктофон, а потом частично опубликовал их в книге «Михаил Назаров: Кананикольск, я все равно здесь живу». Толстое, почти энциклопедическое подарочное издание вышло в свет небольшим тиражом в 2023 году. Посвящена книга не только селу, точнее, селам, в которых прошел первый период жизни выдающегося художника (семья жила также в Мраково и Тубинске), но, в основном, творчеству знаменитого отца, уроженца Кананикольска, этапам его жизни и карьеры, судьбам его друзей и учеников. В издании подробно описана жизненная философия заводского крестьянина, как называл сам себя Михаил Алексеевич.
«Главный мой клад познания, оптимизма, оказалось, хранился в моем детстве. Потребовались годы пути, усилий, учебы для того, чтобы вернуться к истоку и сказать: «Я был, я есть…», – так Михаил Алексеевич, как христианин и крестьянин, преподносил внешнему миру свое стремление к светлому в душе порядку, к устойчивости духа и его сосредоточенности. Выдержки их этой книги частично мы приводим здесь.
Михаил Алексеевич Назаров
Родился Михаил Алексеевич в 1927 году в семье служащего села Кананикольское Зилаирского района (Башкирия). С 1932 по 1936 год жил в селе Мраково. С 1936 по 1945 год – на руднике села Тубинск, где с 1941 года работал в шахте. В 1946–1951 годах учился в средней школе в Магнитогорске, поступил и закончил Башкирское государственное художественно-театральное училище в класс педагогов А.Э. Тюлькина и Б.Ф. Лалетина в Уфе. В 1951–1952 годах работал учителем рисования в школе. В 1952 году поступил в Эстонский государственный художественный институт (г. Таллин), который окончил в 1958 году (мастерская И. Кимма). С 1958 года жил и работал в г. Уфе.
С 1958 по 1987 год работал в Башкирском творческо-производственном комбинате Художественного фонда РСФСР (ныне – Художественный фонд Регионального отделения Всероссийской творческой общественной организации «Союз художников России»). Совместно с известными уфимскими художниками – заслуженным художником РФ и РБ А.В. Пантелеевым, народным художником РБ П.П. Салмасовым и художником Н.А. Пахомовым – создал ряд монументальных произведений (мозаики, рельефы, монументальная живопись) в городах Уфа, Ишимбай, Салават, Стерлитамак, Нефтекамск и в селе Балтачево Балтачевского района Республики Башкортостан.
Одновременно в период с 1959 по 1961 годы работал в Башкирском государственном художественном музее им. М.В. Нестерова научным сотрудником. С 1974 по 1979 год преподавал в Детской художественной школе № 2 г. Уфы. С 1979 по 1983 год и с 1991 года по 2019 год преподавал на факультете изобразительных искусств Уфимской государственной академии искусств им. 3агира Исмагилова (ранее – Уфимский государственный институт искусств), доцент кафедры живописи.
С 1959 года – участник республиканских, декадных, зональных, всероссийских, всесоюзных, зарубежных, международных и групповых выставок. Заслуженный художник Республики Башкортостан (2002), член Союза художников СССР (России) с 1980 года, Лауреат премии имени Г.С. Мосина (2001, Екатеринбург), Лауреат премии Банка «Восток» (1993, Уфа), Лауреат премии им. Н. Пеганова (2012, Уфа), Дипломант Союза художников России (2009, Москва), обладатель Золотой медали Региональной выставки «Урал – Х» (2009, Челябинск).
Лауреат Республиканской выставки-конкурса изобразительного искусства, посвященной 65-летию Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов в номинации «Живопись» (2010, Уфа). Лауреат Всероссийского конкурса изобразительного и декоративно-прикладного искусства, посвященного 100-летию образования Республики Башкортостан в номинации «станковая живопись» (2018, Уфа).
Алексей Назаров об отце Михаиле Алексеевиче Назарове и Кананикольске
«Мой отец Михаил Алексеевич Назаров родился в Кананикольске в 1927 году. А в 1930 году уехал с родителями сначала ненадолго в Мраково, а потом в Тубинск. И детские его воспоминания о Кананикольске связаны в основном с дорогой из Кананикольска в Тубинск, может, об этом рассказывали ему мама или бабушка – Старенькая? Но прожив в Кананикольске только три года и 17 лет в Тубинске, он на всю жизнь запечатлел в душе своей образ и дух русской деревни, которые пронизывали все его творчество, все его мышление, все его философские рассуждения.
Почему именно Кананикольск глубоко запечатлелся в его душе? В Тубинске рядом с ним были отец, мать, бабушка (Старенькая), которые родились и выросли (а бабушка практически всю свою жизнь прожила) в Кананикольске. Конечно, влияние настоящих мосалей на растущего мальчика, а позже – на рано повзрослевшего подростка, юношу было очень велико.
Он внимательно слушал, рассказы, наставления, «науки» отца и матери, мудрые и глубокие песни и сказки Старенькой, и конечно, пропитался кананикольским мосальским духом. И четыре переплетенные в нем корня – Назаровых (Анциферовых), Огневых – со стороны отца, Путенихиных и Лукьяновых – со стороны матери, давали о себе знать. Прожив большую часть своего детства во второй деревне, в Тубинске, а львиную часть своей жизни в Уфе, он имел врожденную кананикольскую закваску, которая, как то горчичное зерно («самое малое»), прорастая, превращается в большое дерево, и птицы небесные укрываются в ветвях его. Так сказано в Евангелии от Луки, главы 13-18.
И вот это мосальское зерно выросло в огромное древо в душе его и дало щедрые плоды – это его рассказы и картины, на которых русская деревня с ее мужиками, бабами, корявыми избами, горами, долами, тяжелыми судьбами… Но это и есть настоящая правда про русского крестьянина.
Как отец любил говорить про слово «крестьянин», – оно происходит от слова «христианин», хотя это не на сто процентов доказанная версия. А когда я в своем детстве попал в деревню, и это был Тубинск, потому что там жили бабушка Пелагея Мефодьевна и тетя Тоня, сестра отца, то я постоянно слышал рассказы о Кананикольске от отца, если он был в поездках вместе с нами. Папа каждый год, иногда по несколько раз, бывал в Кананикольске.
Там до 1980 года жила тетя Зина (Зинка Пустыльникова), дядя Илюша (до 1973 года), их дети Миша, Фаня, Петр... И каждый раз отец подчерпывал новые многочисленные рассказы, записи в альбомах, рисунки, зарисовки, акварели, набрасывал мосальские слова и в городе превращал все это в картины, холсты с образами кананикольских жителей, избами, видами природы.
Про тетю Зину Путенихину, дочь Мефодия Артемьевича во втором браке (в замужестве Пустыльникова) отец рассказывал, как она зимой ездила за сеном по глубокому снегу. Дело было так. Проезжали какие-то мужики из степей Оренбуржья. Едут, она около ворот стоит. «Где бы остановиться на два-три дня?». Она говорит: «Вы у меня можете переночевать, если лошадей дадите за сеном съездить». «Хорошо». И она на этих чужих лошадях поехала в поле. И вот она уже обратно едет, а навстречу ей – сосед Майборода с узкой дороги не сворачивает. Тетя Зина подошла и в снег его лошадь повернула, хлестнула ее, та с дороги сошла, так сама по колее и проехала.
Потом Майборода вызвал из райсовета милицию, чтобы обвинить тетю Зину. Пригласили в контору. Она им там такое устроила!.. «Какое вы имеете право солдатку обижать?». Она боевая была, недаром же имела прозвище Огонь. Давала жару всем мужикам. Тетя Зина была герой!».
Визиты кананикольцев в Уфу в 1960–1980 годы
«Дядя Миша Пустыльников был небольшого роста (потому что в детстве упал с печки и повредил позвоночник – он был горбатый). При этом он был очень широк в плечах, имел большие сильные руки, крепкие мышцы, был очень добрым и отзывчивым. Как-то очень спокойно, проникновенно он разговаривал, голос у него был душевный. Он приезжал к нам в Уфу лечиться примерно в 1979 году, лежал в больнице – у него были проблемы с сердцем.
Дядя Радик (Кудояров), брат моей мамы, я помню, с ним разговаривал, обсуждал его здоровье, консультировался с врачами, старался помочь ему в лечении (какие-то лекарства «группы строфантин» нужны были). Дядя Миша тоже старался помочь, чем мог. Один раз у нас сломался звонок на двери – нажимаешь на кнопку, а он не звонит. Дядя Миша залез на шкаф, который стоял у нас в коридоре, благо, шкаф был высокий, а дядя Миша – маленький. И некоторое время повозившись, сидя на шкафу, как Карлсон, который живет на крыше, починил звонок. При этом его слегка «ударило» током, но он только крякнул. Я немножко испугался, а он успокоил: «Пустяки, все нормально!». Ни папа, ни я чинить электрические приборы не умели, поэтому мы были очень довольны и благодарны Михаилу Степановичу.
В 1975–1976 годах к нам в Уфу несколько раз приезжал Егор Иванович Каплин, муж Фаины, дочери тети Зины Пустыльниковой. Он работал водителем и привозил в Уфу какие-то грузы. Он был немногословный, небольшого роста и по виду худощавый, чем отличался от Путенихиных и Пустыльниковых, которые были мощными, высокими, любили много и громко говорить с повышением интонации к концу фразы (как и большинство мосалей), при этом размахивая руками.
Дядя Егор говорил спокойно, негромко, но убедительно. Например, он рассказывал, что любил в Уфе заходить в кафе на улице Аксакова, где продавали вареные сосиски (с каким-то гарниром). Может, это было раньше – в 1971–1972 годах? Мы ему доказывали (в 1976 году), что сейчас в Уфе нигде нет сосисок. Он спокойно слушал нас и отвечал: «Нигде нет, но, чать, (то есть наверное) «в сосисошной на Аксакова есть». И так он это уверенно, тихо и убедительно говорил, что мы с отцом тоже начинали сомневаться и думать, что они там есть.
В 1978–1980 годах осенью и весной к нам стал приезжать на сессию Евгений Каплин, сын Егора и Фаины. Он учился в энергетическом техникуме и останавливался у нас. Мы с ним разговаривали на разные темы, он рассказывал про армию, как служил в ВДВ, как спас сослуживца, у которого в полете запутались стропы парашюта. Папа любил его слушать, он вообще любил слушать людей, особенно деревенских и особенно из Кананикольска, смотрел на них, иногда тихонько рисовал портреты, делал наброски в блокнотиках. В 1980 году Женя, наконец, закончил техникум. И окончание это они с Толей мощно отметили в каком-то ресторане.
Я, к сожалению, первый раз попал в Кананикольск достаточно поздно, в августе 1981 года. Мы с Толей (А.А. Мелентьевым) и его женой Леной (Е.А. Мелентьевой) поехали туда из Тубинска. Пока мы добирались – в этот оазис мосальских земель – на меня завораживающе действовали виды окрестных красивейших мест. Расстояние от Тубинска до Кананикольска, вроде бы небольшое, 65 километров, но дорога была очень сильно разбита лесовозами, поэтому ехали мы долго.
Когда добрались до места, то первое впечатление было: вот оно то село, о котором там много говорили все старшие – папа, бабушка, Толя! Свершилось – мы, наконец, здесь!
Мы были в гостях у сына тети Зины – Михаила Степановича (дяди Миши для нас с Толиком) и его дочери Фаины (тети Фани)».
Август 1981 год
«Тетя Фаня Пустыльникова-Каплина, помню, увидев меня громко воскликнула: «Ох, Алеш, ты наш – Назаров – Путенихин! Вон какой высокий! В нашу породу». И крепко обняла меня.
В первый же день мы с Женей Пустыльниковым решили поехать на рыбалку. «Щервятину-то возьмите», – тихо и спокойно сказал нам дядя Миша. «А где она, папаньк, щервятина-то?». Долго искали «щервятину» – банку со специально приготовленными для рыбалки червями, пересыпанными землей. Наконец, нашли.
Женька завел мотоцикл (я в свои 17 лет не умел водить мотоцикл). Женьке на тот момент было 16, но он уже давно и хорошо «гонял» на нем. Мы взяли удочки, «щервятину» и рванули на большой Ик, малый Ик и еще какие-то реки и озера. Честно признаюсь, что ничего мы в тот раз не поймали. Женя был парень активный, шустрый, он на одном месте долго задерживаться не мог. «Не клюеть?», – а мы пыталась ловить быстрых рыб – «харлюзов» (хариусов и т.д.). «Так, все, поехали отсюда». «Жень, погоди, может, клюнет? Посидим здесь еще?». «Нет-нет, сейчас мы на такое место поедем, там тощно клюеть». И мы сменили много мест, где «тощно клюеть», но нигде не «клювало».
Время прошло много, уже вечерело, мы стали собираться домой. Женя решил ехать по какой-то хитрой, более короткой, прямой дороге – «через бучину, через Фенаениху». Когда мы на большой скорости форсировали огромную лужу, мотоцикл заглох. Мы вдвоем вытолкали его на сушу, все вымазались в грязи и промокли. Мотоцикл не заводился, не было искры, еще чего-то не было…Стало темнеть. Сотовых телефонов тогда тоже не было, позвонить и сообщить, что мы задерживаемся, не представлялось возможным. Слава Богу, появился какой-то парень на мотоцикле, Женя вместе с ним пытался починить своего «железного коня». Но тщетно. Тогда было принято решение возвращаться мне с этим парнем в Кананикольск. Так мы и сделали. По возвращении в деревню я получил от Толи большой выговор за то, что заставил их сильно переживать. Вот так мы порыбачили на бучине.
На следующий день мы поехали на речку с дядей Мишей Пустыльниковым. Он нам показывал: «Вот медведь ходил… Вот его стежки, а вот медведица с малаями ходили…». Мы ему: «Да не может быть!». «Да тощно вам говорю – с малаями».
Дядя Миша Пустыльников так вспоминал про дядю Илюшу: «Выйдет дядя Илюша с похмелья во двор дрова колоть. Посидит маленько: «Миш, племяш, сходи, бутылощку вина купи мне. Прям горит все нутро». Когда я приносил, он пробку откроет, поболтает ее медленно (показывает круговое движение бутылкой) и всю из горлышка забуздырит. («Ох, щуть-щуть полегщало»). Потом берет колун и спокойненько «по щуть-щуть» всю машину дров переколет. «Вот какой здоровый мужик был! Только он все здоровье конщал энтим вином».
Это была наша последняя встреча с Михаилом Степановичем Пустыльниковым – электриком, фотографом, лаборантом кабинета физики и химии Кананикольской школы, охотником и просто добрым, душевным и хорошим человеком. Он умер от инфаркта в 1982 году.
…Вечером ходили к тете Фане, она нас кормила разными пирогами и другими замечательными кананикольскими угощениями. «Вы ще ж, мои хорошие, не едитя? Ай не сладко?».
На следующий день мы уехали в Зилаир, а оттуда – в Сибай».
Январь 1985 года
«В январе 1984 года я учился на четвертом курсе химического факультета БГУ. Я сдал экзамены, и мы решили съездить по маршруту Уфа–Кананикольск–Тубинск.
Отправились в путь. Был сильный мороз, градусов 25 ниже нуля. Мы приехали в аэропорт и купили билеты на самолет Ан-2, кукурузник, внутри он не отапливался. Но мы хорошо подготовились: надели теплые дубленки, валенки, свитера, в аэропорту купили бутылку портвейна и жареных беляшей (очень вредных, как говорят врачи, но очень вкусных). О вредности пищи мы тогда не задумывались. И… «Внимание, внимание! Уважаемые пассажиры, объявляется посадка в самолет АН-2 на рейс Уфа–Кананикольск». Уже давно нет этого рейса, самолетов Ан-2 практически не осталось, нет аэропорта в Кананикольске. Но… «Я все равно там живу», как говорил Михаил Алексеевич Назаров.
Мы выпили портвейн, съели беляши, нам стало тепло и весело. Спели любимую песню дяди Саши Мелентьева – «Эх, дороги, пыль да туман…». Я не помню, летел ли с нами кто-то еще? Разве два-три человека…
«Наш самолет приступил к выполнению полета», – как сказали бы сейчас летчики. Тогда, по-моему, ничего не говорили. Полет длился часа два. И вот мы приземлились в аэропорту Кананикольска. Кругом снег, мороз градусов 25–30 и никого практически нет. Смеркалось. Все кругом застыло в морозной тишине, и дым из труб поднимался вертикально вверх. Мы с Толей пришли к тете Насте Пустыльниковой, тогда уже вдове дяди Миши, который два года назад умер. Женя после службы в армии уехал работать в Сибай. Дома были тетя Настя и Светочка. Настя, увидев нас, обрадовалась, принялась готовить, угощать и плакать, вспоминая дядю Мишу.
В этот день мы сходили и к тете Фане, она, как обычно, стала громко нас приветствовать, обнимать и варить манты, которые, как говорил мой папа, научили ее готовить в Узбекистане.
«Толь, моя, вы щеж у Насти-то, вы ко мне приходите, я ведь вам родня, не Настя!». Но мы по сложившейся традиции (мой папа всегда останавливался у тети Зины, а потом, после ее смерти у дяди Миши, ее сына). Ну и мы с Толей тоже приезжали к дяде Мише, а потом шли к Насте.
«Алеш, моя хорошая, съешь еще хоть один мант», – потчевала нас тетя Фаня. «Ох, я ведь глупая. Горщицу-то вам на стол забыла поставить». В те времена слово «манты» и само блюдо были довольно экзотическими даже для Уфы, не говоря уж о Кананикольске. Но тетя Фаня Каплина смело внедрила его в свою кулинарию и готовила не пельмени («пермени»), а именно манты. Ну, видно, и другие узбекские блюда – плов и так далее.
Дядя Егор Каплин, как всегда немногословный, сдержанный, в отличие от супруги, которая разговаривала эмоционально и громко, рассказывал нам про лес, про охоту. «Я вот недавно рысь поймал в пленку (то есть в сеть)». Тетя Фаня: «Ага, моя, а Тамарка, Женина жена, зашла в баню, где рысь. Она лежала, хоть и в пленке была, как бросится на нее всем телом, не ногами. Еле успел дед Тамарку оттолкнуть. Они прямо обмерли оба со страху!».
«Иду я недавно по улице, – снова дядя Егор включается в разговор. – Вижу, какой-то парень тащить рога лосины, огроменные. Защем они тебе, сынок? Брось их!». Парень удивился: «Ты что, дядя? Как бросить такую красоту?».
«Вот, говорят, в лесу страшно: медведи, волки, рыси, лоси… Мой отец Иван Каплин сказывал: «Идешь в лесу (нощь-полнощь) – никогда никого, никаких зверей не бойся, а бойся всегда людей. Самый страшный зверь на свете – это человек». И это действительно так!
Мы ходили «на могилки» с тетей Настей – навещали дядю Мишу. Тетя Настя очень сильно плакала и причитала: «Ох ты, родимый мой Миша, как же ты мене бросил?». Заходили мы к тете Клаве, двоюродной сестре моего деда Алексея Никифоровича Назарова. Она разговаривала громким и сиплым голосом. Вспоминала разные истории и иногда подпускала легкого «матерка».
Пробыв в Кананикольске пару дней, мы поехали в Тубинск. Сели на попутную машину, которая ехала на БАМ, добрались до трассы Баймак – Темясово, там пересели на автобус».
Сентябрь 2000 года
«Пятнадцать лет я слышал рассказы Толи и моего отца о кананикольской жизни. В сентябре 2000 года я вновь был проездом в тех краях.
С каждым моим приездом народу в Кананикольске становилось все меньше и меньше, увеличивалось число брошенных домов без хозяев. Работы в деревне не было – 90-е годы прошлись по поселку, как и по всей России железной поступью. Пожилые умирали, молодые и среднего возраста люди уезжали в города. Тетя Фаня с дядей Егором уехали в Сибай году в 1989–1990. Света Пустыльникова – в Баймак. Кто-то подался в Зилаир, в Мраково, Магнитогорск. Так мосальская кровь растекалась по окрестным районам и городам, по сельским весям.
А в том далеком уже 2000 году, когда мы были в гостях у Насти и Светочки, мы успели выкопать картошку, много раз попить чаю, вкусно пообедать, поесть пирогов, поговорить, повспоминать былое. Я один отправился в Мраково, оттуда домой в Уфу».
Июль 2023 года
«С 2016 года по 2023 год (начали еще при жизни Михаила Алексеевича Назарова) мы готовили книгу «Я все равно здесь живу». Это был огромный труд целой команды участников, учеников, друзей, единомышленников моего отца. В мае 2023 года в музее имени Нестерова состоялась презентация этой книги. А годом ранее мы познакомились с Тамарой Николаевной Перегудиной (Горюновой) – патриотом села Кананикольское. Тамара Николаевна попросила меня и Анатолия Мелентьева приехать в Кананикольск и провести вторую презентацию нашей книги на малой родине отца – в Кананикольске. 13 июня мы с Толей отправились в Кананикольск. Петр Андриянов посоветовал нам ехать по новой короткой дороге через Иру-Мраково-Мурадымово-Щербаки-Побоище-Березовку, а не по трассе на Белорецк.
В Ире зашли в Марфо-Мариинский монастырь, помолились, перекусили и отправились дальше. Мы ничуть не пожалели о том, что поехали этим путем: дорога очень красивая, почти везде хорошая, гравийная (от Мурадымово). Места, которые прежде назывались Кананикольской лесной дачей, замечательные: прекрасный лес, сосны, в одном месте у озера увидели лося. Постоял, подумал и побежал. Деревни, конечно, почти все заброшенные. Но что же тут поделаешь! И вот добрались до цели поездки.
Приехали в Кананикольск в дом, где жили родители Тамары Николаевны. Нас прекрасно, очень тепло встретили. На встрече были Тамара Николаевна Перегудина, Валентин Баталов, Надежда Ивановна Булавина, Валентина Киричук (Шаранова), из Зилаира – отец Дмитрий.
Мы с Анатолием рассказывали о том, как собирали материалы для книги, как работали над ней, много говорили о художнике Михаиле Назарове, его творчестве. Подарили несколько его картин, вручили книги. Пили чай из старинного самовара, угощались кананикольскими пирогами. Потом Валентина Киричук показала нам свой домашний музей – в доме родителей, в котором она бережно сохранила одежду, утварь, инструменты – косы, серпы, грабли, посуду начала и середины XX века. Сходили на кладбище, нашли могилы дяди Илюши Путенихина, тети Зины Пустыльниковой, прочитали заупокойную литию и поехали дальше – в Тубинск, Баймак, Куентаево, где тоже вручали потомкам Путенихиных, Назаровых, Огневых книги про Михаила Алексеевича.
В Кананикольске, наверное, сейчас примерно 500 жителей. Это очень мало, конечно, но, как писал Михаил Алексеевич Назаров: «Я все равно здесь живу!». Душой мы здесь – дети, внуки, правнуки мосалей. И если собрать вместе всех потомков жителей Кананикольска, то это будут тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч людей.
Идея создать книгу об этом замечательном селе, которая дано витает в воздухе, обязательно осуществится!»
О судьбе деревни
Художник Михаил Алексеевич Назаров с горечью размышлял о судьбе горячо любимого села, о крестьянском укладе, порушенном молохом революций и войн, сменой правительств и идеологий.
«Коллективизация разорила Кананикольское хозяйство. Это время рассыпало родственников, унизило людей. А я так любил, когда у нас за столом собирались гости! Стало потом так: подходишь к дому, видишь в окно – сидят за столом. Входишь – на столе пусто, все спрятали. Все изменилось: люди перестали петь и плясать. Все потухло. Лес кругом вырубили, народ на войне побили. Лошадей согнали на общий двор. Кормить их было нечем. Начался общий падеж. Лошади ели градьбу, хвосты и гривы. Конечно, жизнь на этом не остановилась, но какой дала изъян! Разве это не трагедия большого села? Каким языком об этом говорить и писать?
Многие мои картины посвящены осмыслению процесса истечения крестьянства в города, бегства от земли. Непомерным было их увлечение прогрессом, расползание от мест, где родились, где жили предки. Отношение к прогрессу, к машине у меня двоякое: это и хорошо, и плохо – палка о двух концах. Всегда тянулся к людям простым, цельным, не умеющим кривить душой. К естественности и искренности стремился и в творчестве. И очень долго, несмотря на все превратности судьбы, во многих своих работах оставался романтиком.
Много кананикольских мужиков не вернулось с Первой мировой войны, много пропало в Гражданскую. В Гражданскую войну через завод проходили и белые, и красные, и казаки, и мадьяры, и всякие банды. Пропал Матвей Огнев, мой дядя. Пропал в 1921-м голодном году и мой дед Никифор Леонтьевич: поехал в Оренбург за хлебом и исчез. Моему отцу шел тогда восемнадцатый год. Чтобы не умереть с голоду, он согласился рубить лес за горсть американской муки в день. Болтушка из этой муки спасла ему жизнь. А его товарищ отказался – работа на лесоповале тяжелая: решил лучше на печке лежать и беречь силы. Но не только силы – жизнь не сберег.
Великая Отечественная война завершила разруху. Мало мужиков вернулось с войны, много осталось вдов, вымирающих «старух у темных окон».
А вот описание художником окрестностей, природы, простого крестьянского быта.
«Кананикольский завод расположился на горах, в «чаше», которую на две части рассекает речка Кана («кан» в переводе с башкирского – кровь). Кананикольск – как два крыла: Завод и Зарека. Их соединяет красный мост. Завод и Зарека окружены сосновой ратью. Она бережет от ветров, от чужого глаза, но не от лихих лет. Барский двор просторный, окруженный лиственницами. Рядом – большой пруд, мельница. Правый берег – высокие скалы.
…Из окна нашего дома за рекой Каной видна была Осина гора, а за ней темный лес. Пространство высокое. Летом слышно кукушку. Вдалеке – Видной Бугор, Курень и переливы Каны. Под окнами черемуха. Если подняться выше, заметна макушка горы Масим. Сосны, березы, ягоды, грибы, травы.
Весной Кана становилась красной: в нее из Белой заходила с икрой рыба, которая у нас называлась красулей. Ее черпали недотками, как поленья, носили рыб на руках. У бабушки по матери, Федосьи Гавриловны всегда в амбаре висела сушеная и вяленая рыба. Бабушка была отменной мастерицей печь хлеб и пироги с рыбой, всякой ягодой и грибами. Грибов в сосновых лесах Кананикольска было очень много: грузди, белянки и другие. Их собирали в большие кузова из бересты, которые таскали на кушаках через плечо. Ручьи запружали плотинками и мыли в них грибы (в нескольких водах). Засаливали прямо в поле в маленьких кадушечках с папоротниковым листом – по-нашему «рябой травой». Кадушки-лагунки закрывали крышечкой, которую подпирали тугим лучком. В два ряда ставили в телеги и сберегали от непогоды и пыли сверху пологом.
Грибы собирали девки, пока мужики косили. На каждую лошадь надо было накосить по сто копен, а на корову – не меньше сорока. Забота это была большая. Кормить скотину впроголодь считалось большим грехом. В прежние времена выезжали на сенокос надолго, с коровами и курами. Жили в балаганах, начиная с Петрова дня и до Покрова, «до белых мух». Хлеб пекли на месте. Сено домой не возили: далеко. Луга каждый год покупали за подарки у башкир.
Мылись в бане. Одевались в чистое. Носили самотканую одежду. Женщины одевались ладно. И так же умели одевать своих мужиков. Зимой – полушубки, тулупы, тужурки, чулки кошомные и чулки пестряные, узорчатые, пестряные варежки, разноцветные кушаки, шарфы вязаные. Летом ноги обували в лапти – я еще застал это время. Лапти были без ремней. Весной – с колодочками.
У каждой семьи была лошадь. У бедных – одна, у моего деда было семь рабочих лошадей. Мужики по праздникам рядили упряжки в красивую сбрую. Лошади были крепкие, сытые. У нас был конь, он мог с возом в крутую гору тычьмя от Гурчихи рысью взбегать. Работы у крестьян завода всегда хватало: летом готовились к зиме, зимой – к лету.
Зимой вместе со скотиной жили на хуторах: Культубан, Ишей, Бетеря, Шанская, Куянтау, Кульюртау, Кутлуюлово... Так было проще держать и кормить скот – к сену поближе.
Семьи были большие, родни много. Ранее знали, какая семья порядочная, какой род чем славится, на ком жениться, за кого замуж идти.
Освящен Кананикольск был на Святого Николу. Мой прапрадед Герасим Огнев в крепостные времена возглавил бунт с требованием «в субботу и воскресенье работать на свой двор». После подавления бунта приказчик с письмом отправил его пешком в Москву к барину Мосалову. Барин велел гонца выпороть. Когда прапрадед поправился, барин вручил ему конверт с письмом. Через полгода прапрадед вернулся в Кананикольск. Приказчик собрал народ и прочитал ответ барина. В письме было освобождение крестьян от работы на казну в субботу и воскресенье».
Хорошо помню некоторые события и моменты моего раннего детства, школьного возраста и чуть постарше. Часто вспоминаю застолья с родными – моя мама, мои тетки, дяди. Обедали всей семьей круглым пирогом – курником. Молились и с иконой, с расшитым рушником и надеждой на Божью помощь выходили за ворота и ехали в оренбургские степи – на работы. Мои предки были привычны ко всем крестьянским работам. В доме на большой деревянной кровати – грудные дети под цветным лоскутным одеялом.
Помню день рождения моей сестры Тони. Мама рожала дома, роды принимала тетка Груня по прозвищу Хватчиха. Отец позвал меня с собой в луга. День был светлый, он показался мне бесконечным, а время беспредельным. Помню, куковала кукушка… Мама мне сон свой однажды рассказала, как из тучи со стороны завода люди вытягивали красную материю, старались к себе ее притянуть. Эту картину и я представил. Оттуда – с этих гор и лугов – сложилось мое мировоззрение: как христианин, как крестьянин я стремлюсь к светлому в душе порядку, к устойчивости духа и его сосредоточенности.
В свободное время крестьяне занимались художеством: мастерили (в меру своих способностей) и расписывали санки, дуги, украшали конские сбруи, резьбой – карнизы и наличники. Народ умел веселиться, петь старинные песни, плясать, умел радоваться. Были в заводе свои лавки, их держали купцы – братья Переделковы, Воробьевы. Кто их отвернул от этой жизни, какая нелегкая? Кто попутал? Всю жизнь я размышлял над этими вопросами».
***
Два летних сезона Алексей Михайлович Назаров, сын художника, профессор, доктор химических наук организует экспедиции на родину своего отца – в Кананикольск. Первоначальная цель созданной им для написания книги о селе творческой группы безгранично расширилась. Сначала возникла необходимость доснять начатый энтузиастом из Набережных Челнов оператором Олегом Ивановичем Петровым фильм о Кананикольске и его жителях. Увы, этот немолодой энтузиаст с профессиональной кинокамерой, почти завершив съемки, умер прямо в Кананикольске в летнюю жару 2021 года. Конечно, эту работу нужно было завершить и тогда в компанию «почитателей» истории Кананикольска влился уфимский кинорежиссер и оператор Радик Кильмаматов. Он сын известного в республике фотохудожника Рамиля Кильмаматова, долгие годы организующего длительные экспедиции по самым привлекательным уголкам России для фотографов и журналистов. Как будто и здесь сработала генетическая память о другом родном и очень творческом человеке, радеющим о сохранении памяти предков и процветании Родины.
Экспедиции и общение в сельской глубинке с людьми, знакомство с Лидией Андреевной Сычевой, литератором из Москвы, предложенная ею проекция на творчество ее учителя, известного поэта с кананикольскими корнями Валентина Васильевича Сорокина (1936–2025) привели к пониманию, что за тему нужно браться глобально, широко. Радеть о восстановлении пустующей и заброшенной Никольской церкви, о ремонте разрушенной паводком плотине на реке Кане, о проведении газа в дома, о модернизации дороги и так далее.
Для финансирования и координации созидательных действий создали Фонд поддержки сельских поселений «Кананикольск, Возрождение». А все желающие помочь тихо, но верно умирающей деревне, имея реальный механизм взаимодействия и каналы для перечисления благотворительных средств, смогут объединить усилия и остановить этот печальный процесс. Фонд зарегистрирован в Минюсте РБ и начал свою деятельность.
Расчетный счёт Благотворительного фонда «Кананикольск. Возрождение»
Для всех, кто хочет и может поддержать благие намерения и дела – Возрождение Храма, помощь селу, создание книги и фильма про Кананикольск, увековечение памяти выдающихся земляков, сообщаем реквизиты нашего счета.
Расчётный счёт:
40703810720000007462
Название банка:
ООО "Банк Точка"
БИК:
044525104
Корреспондентский счёт:
30101810745374525104
Наименование:
ФОНД ПОДДЕРЖКИ СЕЛЬСКИХ ПОСЕЛЕНИЙ "КАНАНИКОЛЬСК. ВОЗРОЖДЕНИЕ"
ИНН:
0277970344
КПП:
027701001
Очерк публикуется в рамках деятельности Фонда поддержки сельских поселений «Кананикольск. Возрождение» // Авторы: Алексей Назаров, Марина Чепикова // Источник: Moloko