Найти в Дзене
Архивариус Кот

«Неугасимое желание уйти из мрака»

Ещё одна, увы, оборванная сюжетная линия в романе связана с живописцем Андреем Голиковым. В планах Толстого записано: «Глава восьмая. Святки в Москве. Всешутейший собор. Голиков пишет портрет». Чей портрет, совершенно ясно из слов Гаврилы Бровкина царевне Наталье: «Прибыл с поручением от государя... Привёз тебе искусного живописца с наказом написать парсуну с некоторой любезной особы... Которого опосля надобно отослать за границу — учиться... Вон сидит в тележке...» И мне очень интересными кажутся слова того же Гаврилы, рассматривающего портрет сестры: «Ай да Санька! Это ведь к ней, Андрюшка, тебя пошлём в Голландию... Ну, смотри, как бы тебя там бес не попутал...» Интересны они потому, что судьба Андрея как-то перекликается с судьбой Бровкиных: если те проходят путь от «кабальных мужиков» до ближайших царских сподвижников, то судьба Андрея изобилует ещё более неожиданными поворотами. Сразу оговорюсь: в фильме Герасимова Голиков появляется примерно так же, как и в романе: «— Братцы, л

Ещё одна, увы, оборванная сюжетная линия в романе связана с живописцем Андреем Голиковым. В планах Толстого записано: «Глава восьмая. Святки в Москве. Всешутейший собор. Голиков пишет портрет». Чей портрет, совершенно ясно из слов Гаврилы Бровкина царевне Наталье: «Прибыл с поручением от государя... Привёз тебе искусного живописца с наказом написать парсуну с некоторой любезной особы... Которого опосля надобно отослать за границу — учиться... Вон сидит в тележке...» И мне очень интересными кажутся слова того же Гаврилы, рассматривающего портрет сестры: «Ай да Санька! Это ведь к ней, Андрюшка, тебя пошлём в Голландию... Ну, смотри, как бы тебя там бес не попутал...» Интересны они потому, что судьба Андрея как-то перекликается с судьбой Бровкиных: если те проходят путь от «кабальных мужиков» до ближайших царских сподвижников, то судьба Андрея изобилует ещё более неожиданными поворотами.

Сразу оговорюсь: в фильме Герасимова Голиков появляется примерно так же, как и в романе:

«— Братцы, люди хорошие, поднесите... Ей-ей, томно... Крест вчера пропил...

—Ты кто ж такой?..

— Иконописец, из Палехи, мы — с древности... Такие теперь дела, — разоренье...

— Зовут как?

— Ондрюшка...

На человеке — ни шапки, ни рубахи — дыра на дыре. Глаза горящие, лицо узкое, но — вежливый — человечно подошел к столу, где пили вино. Такому отказать трудно...»

Так же, как и в романе, он говорит о стремлении искать очищения у старцев («На север... На озера... В пустыни!..», «Братцы, на севере — прекрасные пустыни, тихое пристанище, безмолвное житие...»). Но финал его жизни здесь совсем иной: он находит «огненную могилу» вместе со старцем Нектарием и всей братией. Да и сам он в фильме (для меня, во всяком случае) никак не совпадает с образом, который представляла себе при чтении. Ведь он должен быть очень молод: описывая его скитания после Нарвы, Толстой упомянет: «Десятерым досыта хватило бы того, что за двадцать четыре года вынес Андрей».

-2

А ведь образ интереснейший! И вот тут мне представляется, что если в фильме Голиков словно олицетворяет смерть старой Руси, то в романе – возрождающуюся жизнь.

Он проходит страшный крестный путь. Почему пьёт? Явно стремится забыться. Из его несвязного рассказа можно сделать вывод, что ушёл из Палеха из-за конфликта между «старыми» и «новыми» правилами написания икон, когда его и других живописцев приравнивают к распространителям «прелестных» изображений: «Вы, говорят, этот товар в Москву не возите. Теперь вся Москва поняла, откуда смрадом тянет...»

Оговорюсь сразу, что ни сейчас, ни когда-либо не буду даже пытаться разобраться в трагедии, вызванной церковным расколом, равно как и в выведенных писателем образах вождей старообрядцев – слишком это сложно и, не владея достаточным количеством знаний, «тыкать пальцем в небо» не хочу. Меня интересует лишь судьба одного человека, его искания.

А искания эти приведут его сначала к старцу Нектарию. Измучившись от нищеты и неустроенности («Вот уже более полугода он бродит меж двор, умирает голодною и озябает студёною смертью»), не имея желания пристать к ворам («Не могу, душа ужасается»), он «взалкал в эти ночи тихого пристанища, безмолвного жития». Его не смущают испытания, путь с бурлаками.

Сначала поддерживает вера. Однако жизнь у старца вовсе не похожа на то, чего он ждал («Казалось, так и видел — келейку в лесу, старенького старца в скуфеечке на камне у речки, говорящего о неземном свете любезному послушнику и зверям, вышедшим из леса послушать, и птицам, севшим на ветки, и северному солнышку, неярко светящему на тихую гладь уединённой речки»). Замёрзший, измученный голодом (наложен строгий пост – «сорок дней, не вкушая ничего, только воду, и то небольшой глоток»), он всё больше сомневается, замечая, что «ночью нынче старичок опять мёд жрал»: «Треснула душа великим сомнением. Кто врёт? Глаза его врут?.. Или врёт старец? Кому верить?.. Пришёл в пустыню искать безмятежного бытия, нашел сомненье...» Сомнения разрешатся, когда, уйдя от огненной смерти, увидит спасшегося Нектария.

Затем – встреча с Алексеем Бровкиным. Услышав, как на допросе он всё рассказал и, «сорвав подрясник, показал язвы от побоев», «Алексей увидел — это человек не обыкновенный, грамотный, — велел обстричь ему космы, вымыть в бане, определить в солдаты». Но разве может Голиков быть солдатом? Он же не может понять главной заповеди – «Ты — солдат. Сказано — идти в поход, — иди. Сказано — умереть, — умри. Почему? Потому так надо». А потому и «скулит» по ночам, и тошно ему: «Сам я себе хуже врага... Так жить — скотина бы давно сдохла... Мир меня не принимает... Всё пробовал — и смерть не берёт...»

После разгрома под Нарвой сбежавший Федька Умойся Грязью «сманил» его в побег – «Андрюшке после нарвского ужаса всё равно куда было идти, только не опять под ружьё».

Но вот именно тогда он начинает, ещё не понимая толком, ощущать красоту природы, осознавать свою мечту: «Зелёный бугор, берёза, — всеми веточками, всеми листочками дрожит, трепещет от теплого ветра... Ох, радость... И нет её... Плывёт лицо, невиданное никогда, ближе, — подплыло вплоть, раскрывает глаза, глядит на Андрюшку, — живее живого... Будь сейчас доска, кисть, краски — списал бы его...» Ему не даёт покоя рассказ «крепостного человека Бориса Петровича про итальянскую страну... Про живописцев...» И появляется желание творить: «День просветлел и померк, а у меня на доске день горит вечно... Стоит ли древо, — берёза, сосна, — что в нём? А взгляни на моё древо на моей доске, все поймёшь, заплачешь».

Толстой скажет об Андрее: «Живуч... И даже не хилым телом живуч, а неугасимым желанием уйти из мрака». И именно это желание придаст ему смелости.

Снова пойманный, побывавший и гребцом каторжным, попавший в «Питербурх», он не побоится упасть в ноги царю: «Великий государь, бьёт тебе челом детинишка скудный и бедный, беззаступный и должный, Андрюшка Голиков... Погибаю, государь, смилуйся... Государь, сила чудная во мне пропадает... Живописец есмь от рода Голиковых — богомазов из Палехи. Могу парсуны писать, как бы живые лица человечьи, не стареющие и не умирающие, но дух живёт в них вечно... Могу писать морские волны и корабли на них под парусами и в пушечном дыму, — весьма искусно...» И приведёт Петра смотреть то, что «на стене написано, на штукатурке, и не красками — углём».

И увидев «вельми преславную морскую викторию в усть Неве майя пятого дня, тысячу семьсот третьего года» («Всё было правильно, — и оснастка судов, и надутые пузырями паруса, и флаги. Он даже разобрал Алексашку с пистолетом и шпагой, лезущего по штурмовому трапу, и узнал себя, — принаряженного слишком, но, действительно, он стоял тогда под самой неприятельской кормой, на носу лодки, кричал и кидал гранаты»), Пётр лишь скажет: «Ну и ну!» - и пообещает: «Эдак я тебя, пожалуй, в Голландию пошлю — учиться. Не сопьёшься? А то я вас знаю, дьяволов...» И твёрдо решит: «Здесь он — зря, не при своем деле... Надо его послать в Москву...»

А дальше - счастливейшее путешествие с Гаврилой Бровкиным, когда Голиков будет «находиться в восторженном воспарении». И новые впечатления («Со вчерашнего вечера, когда он увидел портрет Гаврилиной сестры, на дельфине, всё казалось ему и не явь и не сон»), и встреча с царевной….

Иллюстрация Д.А.Шмаринова
Иллюстрация Д.А.Шмаринова

Последнее появление Голикова в романе - на «Валтасаровом пиру», где он изображает эфиопа: «Пить и есть он не мог из-за кольца в носу, но и это обстоятельство не мешало его блаженству, в ушах, под свист флейты, всё ещё звучали царевнины вирши про олимпийских богов... И плыла, плыла перед глазами нагая богиня на дельфине с чашей, полной соблазна...» И он безмерно счастлив: «Кажется — дай ему Господь ангельские крылья — не был бы он столь блажен...»

Что ждёт его? Мне думается, судьба его сложится счастливо. Наверное, в его образе воплощает Толстой ту самую «Россию молодую», вызванную к жизни Петром. Портрет Катерины он, конечно, напишет, в Голландию учиться поедет… И, возможно, станет похожим на молодого человека с портрета работы И.Н.Никитина, чьё изображение я поместила в начале статьи. И главное – станет настоящим художником.

Не случайно же Голиков «слушает в себе тайный голос: "Иди, Андрей, не падай духом, не сворачивай, скоро, скоро возвеселится, взыграет твоя чудная сила, будет ей всё возможно: из безобразного сотворишь мир прекрасный в твоём преображении"...»

Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал! Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале

"Путеводитель" по циклу здесь

Навигатор по всему каналу здесь

мас с