Эту фразу Нина Петровна запомнит на всю оставшуюся жизнь. Не потому, что больно — хотя больно тоже. А потому что в этот момент она поняла: сын говорит правду. Наконец-то. Без обёрток и реверансов.
А началось всё месяц назад, когда её выписывали из больницы после операции.
***
Врач говорит строго, глядя поверх очков:
— Домашний режим, ничего тяжёлого, месяц точно, а лучше два.
Нина Петровна кивает, как отличница у доски.
Внутри щёлкает: месяц, два, ну хорошо, зато не одна.
Есть же сын, не чужой человек.
Сергей встречает её у входа, нервно крутя в руках пакет с каким-то йогуртом.
— Ну что, мам, поехали, пока такси не уехало, час пик же, тут стоять смысла нет.
Он говорит быстро, в сторону, как будто оправдывается перед невидимой комиссией.
У Сергея двушка в спальном районе, ипотека, трое в квартире: он, жена Лена и десятилетний школьник Гоша.
Нина Петровна уже была тут пару раз, но по-быстрому, «забежала и убежала».
Теперь заходит как полноправный жилец.
Её сразу встречает лёгкий бардак, запах жареной картошки и Ленин голос.
— Ой, Нина Петровна, ну как вы, как доехали, давайте сумку, ой, тяжёлая, Сергей, ну что ты, мать после операции, а ты ей чемодан всучил.
— Лена, не начинай, у меня в одной руке пакет, в другой телефон, у меня ресурсов не хватает на три руки, я же не осьминог.
Нина Петровна усмехается.
— Живы-здоровы, остальное приложится.
Комната ей достаётся Гошина.
Гошу сдвинули на раскладушку в зал, он бурчит, но вслух не спорит.
— Я ненадолго, — говорит Нина Петровна. — Месяца на два, пока всё там внутри не заживёт.
— Конечно, мам, — отвечает Сергей. — Справимся, ты же не чужая тётка из подъезда.
Она греется на этих словах.
Ну, не чужая, да.
Первую неделю все стараются.
Лена вежливо спрашивает:
— Вам чай или кефир? Гречку мягче сварить или так нормально?
Сергей ходит с глазами ответственного человека.
То платёжку покажет, то чек из аптеки прикрепит на холодильник магнитиком.
— Это не к тому, что ты, мам, должна, — говорит. — Просто чтобы все видели, сколько сейчас здоровье стоит.
Чеки болтаются как гирлянды.
За обезболивающее — 2 800 рублей, за витамины — 1 500, за какую-то специальную мазь «импортную, но без неё никак» — 4 200.
Нина Петровна каждый раз смотрит, кивает.
— Дорого, конечно, Серёж, но здоровье дороже.
— Ага, — вздыхает он. — Ну ладно, прорвёмся.
К концу второй недели тон меняется.
Лена садится вечером к столу с тетрадкой.
Подвигает к Нине Петровне.
— Смотрите, я тут просто прикинула. Чисто чтобы все понимали, где находимся.
На странице аккуратные цифры.
Аптека, такси, продукты «для диеты».
— Лена, да ты не переживай, — мягко говорит Нина Петровна. — Пенсия у меня идёт, накопления есть немного, давай я вам часть отдам, я не к вам на иждивение приехала.
Сергей встревает.
— Мам, да не в деньгах дело, честно. Вопрос в системе. У нас, чтобы ты понимала, каждая копейка расписана. Ипотека, Гоше курсы по подготовке к ОГЭ, коммуналка, цены сама знаешь.
Он говорит словом «система» так, будто у них дома министерство финансов.
— Ты же сама всегда говорила: надо жить по средствам, — добавляет он.
— Я говорила, — не спорит она. — Только я тогда работала и никому не мешала.
Лена спешит сгладить.
— Да никто не говорит, что вы мешаете. Просто нам теперь надо действовать как одна команда. Вы же потом к себе вернётесь, а нам дальше здесь жить.
Слово «потом» Нине Петровне почему-то не нравится.
Но она отгоняет это, как назойливую муху.
На третьей неделе разговоры про квартиру начинаются как бы между делом.
Сергей помогает ей лечь, поправляет подушку.
— Слушай, мам, я тут думал. Как ты окрепнешь, надо твою квартиру нормально оформить.
— В смысле нормально, она ненормальная, что ли, — хмыкает она.
— Я имею в виду, чтобы потом не бегать. Ну, мало ли что. Ты же одна там, дом старый, район так себе. Можно её продать, взять ипотеку поменьше, мы бы переехали в квартиру побольше, Гоше школу сменили бы на приличную.
Он говорит вроде логично.
Только слово «мало ли что» застревает.
— А я где, по-твоему, нахожусь, в космосе, что ли, — спокойно интересуется Нина Петровна.
— Мам, ну не начинай драму. Это не про то, что ты прямо сейчас, не дай бог. Просто стратегически. У нормальных людей всё заранее продумано.
— У нормальных людей сначала живой человек, потом стратегия, — отвечает она.
Сергей морщит лоб.
— Живой человек живёт не в вакууме. Квартиры с неба не падают. Мы, если что, на твою как на подушку безопасности смотрим.
Она замечает, как у Лены в этот момент уголок рта дёргается.
Та делает вид, что моет кружку.
Однажды вечером они втроём сидят на кухне.
Нина Петровна доедает макароны, Гоша уткнулся в телефон в комнате.
Сергей зачем-то достаёт снова тетрадку.
— Мам, ты только не обижайся, ладно. Я тут прикинул по-честному.
Лена сразу напрягается.
— Серёжа, может, не сейчас.
— А когда, — он уже вошёл во вкус. — Смотри, мам. Вот за этот месяц: лекарства, сиделка на два дня, когда мы на дачу к друзьям ездили, такси, отдельные продукты. Это всё нормально, но это же надолго.
— Я же не прошу вам ничего, — тихо говорит Нина Петровна. — У меня деньги есть.
— В том-то и дело, что ты не просишь, — вздыхает он. — А мы тянем и молчим. У тебя пенсия 19 тысяч, квартира в собственности, а мы тут впрягаемся.
Слово «впрягаемся» ей не нравится ещё больше, чем «мало ли что».
— Серёжа, — вмешивается Лена. — Всё, хватит, закрой тетрадку.
А он, как заведённый.
— Нет, я скажу. Я же не железный. Я всю жизнь работаю, откладываю, на эту чёртову ипотеку пашу. Я честно рассчитывал, что когда ты состаришься, мы хотя бы не будем снимать и влезать в кредиты.
— Так я состарилась, поздравляю, — кивает она.
Сергей смотрит в окно, сжимает кулаки.
И выдыхает то, что, видимо, варилось в нём весь месяц.
— Я ждал наследства, а не больную мать. Понимаешь? Наследства. А не вот этого всего.
В кухне становится очень тихо.
Даже Гоша перестаёт там щёлкать пальцами по экрану.
Лена закрывает лицо ладонями.
— Серёжа, ты что несёшь...
Нина Петровна не кричит.
Не швыряет тарелку, не хлопает дверями.
Она просто отодвигает стул.
— Поняла, — говорит. — Спасибо за честность.
И выходит из кухни.
В комнате она действует как на автопилоте.
Открывает шкаф, достаёт свою сумку, аккуратно складывает халат, ночную рубашку, нижнее бельё, аптечку.
Паспорт, пенсионное, ключи от своей квартиры.
Руки не дрожат. Внутри странное спокойствие.
Сергей заглядывает в дверной проём.
— Мам, ну ты куда. Подожди, давай не так.
— Никуда, — отвечает она. — Ты же меня уже мысленно похоронил, торопиться некуда.
— Я не это имел в виду. Ну вы же знаете, как я, языком. Сказал сгоряча.
— Языком ты умеешь, это верно, — кивает Нина Петровна. — Особенно когда про наследство речь.
Лена подбегает, хватает её за руку.
— Нина Петровна, не слушайте вы его. Он устал. Он не вкладывает в это такой смысл, честно.
— Лена, милая, — Нина Петровна освобождает руку. — Вы мне чужого не говорите. Он сейчас сказал то, что давно у него внутри крутится. И это даже полезно.
Она берёт телефон.
Находит в контактах номер, который давно думала стереть.
Месяц назад.
Эту рекламку она видит в поликлинике, когда ждёт своей очереди на обследование перед операцией.
Яркая бумажка, крупные буквы:
«Пожизненный уход, забота и внимание, юридически оформленный договор, возможна передача квартиры в счёт проживания».
Тогда она фыркает.
— Нашли тоже, — говорит соседке по очереди. — Сдавать себя смолоду в архив.
Соседка, бодрая такая, с шапочкой набок, отвечает:
— Ты зря. У меня двоюродный в таком живёт, доволен, как слон. Говорит, чем ждать, пока дети подерутся, лучше сразу всё узаконить.
Тогда Нина Петровна отмахивается.
Но бумажку всё-таки убирает в сумку.
На всякий пожарный.
Потом, уже после операции, к ней в палату приходит социальный работник.
Рассказывает про варианты.
— Есть государственные, есть частные, — говорит. — У частных опция: оформляете договор, они вас берут под опеку до конца жизни, вы им — квартиру после вашей смерти.
— Красиво говорят, — хмыкает она.
— Сейчас так многие делают, — отвечает та. — Дети свои планы строят, а человек хочет спокойствия.
Разговор тогда висит в воздухе и как будто ни к чему не ведёт.
А номер в телефоне появляется.
Сейчас.
Нина Петровна нажимает «вызов».
— Пансионат «Тёплый дом», здравствуйте, — бодрый женский голос.
— Добрый вечер. Мне нужна консультация по договору. Когда можно подъехать?
Голос на том конце сразу становится ещё приветливее.
— Хоть завтра утром, у нас дежурный юрист, можем всё обсудить.
— Тогда завтра. В десять.
Она выключает телефон, поднимает сумку.
— Мам, ты серьёзно? — Сергей почти загораживает выход.
— Серьёзней не бывает, — отвечает она. — Отойди.
Лена шепчет:
— Может, я с вами...
— Не надо, — качает головой Нина Петровна. — Вы тут с наследством разберитесь.
Она вызывает такси из приложения, которое ей ещё Гоша ставил, «чтобы бабушка современной была».
Через десять минут она уже едет по ночной Москве, глядя на огни и вывески аптек и шавермы.
В голове спокойно, как перед контрольной, к которой выучен весь билет.
На следующее утро Нина Петровна приезжает в пансионат одна.
Здание оказывается не страшным домом престарелых из советских фильмов, а обычным трёхэтажным строением с цветными стенами и охранником у входа.
На ресепшене дежурит девушка в жилетке с идеальной укладкой.
— Нина Петровна? Вас ждём. Проходите, пожалуйста, к юристу и директору.
В кабинете сидят двое.
Женщина лет пятидесяти, ухоженная, с внимательными глазами.
И мужчина в очках, с папкой бумаг.
— Рассказывайте, — мягко говорит директор. — Что вы сами хотите?
Нина Петровна садится, кладёт на стол паспорт.
— Хочу, чтобы меня никто не считал своим невыплаченным кредитом. Живу у сына, а он на меня уже как на вложение в недвижимость смотрит.
Юрист кивает, как будто слышит это не первый раз.
— Мы заключаем договор, — объясняет он. — Вы переезжаете к нам, мы обеспечиваем проживание, уход, медицинское сопровождение, питание. Взамен ваша квартира после вашей смерти переходит нашему учреждению. Никаких наследников, никаких споров.
— Насчёт смерти можете без подробностей, я ещё не записалась, — сухо комментирует Нина Петровна.
Директор усмехается.
— Понимаю. Но юридически так.
Они долго обсуждают детали.
Кто что оплачивает, как оформляются документы, можно ли иногда уезжать на пару дней к знакомым, какие вещи взять.
— А если сын против? — спрашивает она, прямо глядя директору в глаза.
— Вы собственница, — отвечает юрист. — Имеете полное право распоряжаться своим жильём. Главное, чтобы вы всё понимали и действовали добровольно.
— Всё понимаю, — отвечает она. — Сын у меня хороший, просто слишком расчётливый. Как в старой шутке: «ничего личного, только бизнес».
Она не подписывает бумаги сразу.
— Мне нужно подумать, — говорит. — Дайте неделю.
— Конечно, — кивает директор. — Это серьёзное решение.
Следующую неделю Нина Петровна проводит у себя дома, в своей старой московской квартире.
Ходит по комнатам, смотрит на фотографии.
Вот Серёжа в первом классе, с огромным букетом.
Вот они вдвоём на даче у её сестры, ему лет десять, он смеётся.
Вот его свадьба, он обнимает её и шепчет: «Спасибо, мам, за всё».
Она проигрывает в голове его слова снова и снова.
«Я ждал наследства, а не больную мать».
И понимает: дело не в том, что он так сказал.
Дело в том, что он так думает.
Через неделю она снова приезжает в пансионат.
И подписывает договор уверенной рукой.
Подпись выходит ровной, без дрожи.
Ещё через две недели — документы оформлены, регистрация завершена — Нина Петровна приходит к себе домой собирать вещи.
С ней представитель пансионата, молодой парень в рубашке и с бейджиком, и тот самый юрист.
Они заходят ключом, который всё ещё лежит у неё в сумке.
Квартира встречает их привычной теснотой, старым ковром на стене и аккуратно сложенными пледами.
Нина Петровна начинает собирать вещи.
Пара чемоданов одежды, фотоальбомы, немного посуды, любимая кружка с надписью «Лучшей маме в мире», подаренная Сергеем ещё студентом.
Звонок в дверь разрывает тишину.
— Откроете? — спрашивает юрист.
— Конечно, — кивает она.
На пороге стоит Сергей.
Взъерошенный, без куртки, в толстовке нараспашку.
— Мам, ты что устроила, — говорит с порога. — Лена мне вчера сказала, что ты куда-то переехала, но я не так это представлял. Я сегодня звонил тебе весь день, ты не берёшь. Потом решил сюда приехать, смотрю — чужая машина у подъезда. Это что за цирк?
Он влетает в коридор и замирает.
Видит чемоданы.
Видит чужих людей.
— Здравствуйте, — спокойно говорит юрист. — Я представляю пансионат «Тёплый дом». Мы с вашей мамой заключили договор пожизненного содержания.
— Какого ещё содержания? — не понимает Сергей. — Это что, шутка такая?
— В рамках договора, — продолжает юрист, не повышая голоса, — ваша мама переезжает к нам на постоянное проживание. Взамен после её смерти право собственности на эту квартиру переходит нашему учреждению.
У Сергея меняется лицо.
Как будто кто-то невидимый выдёргивает из-под него стул.
— В смысле... — спрашивает он. — Подождите, а я? А наследство?
— Ты же сам говорил, что ждал наследства, — напоминает Нина Петровна. — Вот оно ждалось, ждалось да и дождалось.
— Мам, это что за глупости. Ты же не понимаешь, что подписываешь. Они тебя обманули. Это мошенники.
— Спасибо, я читать ещё умею, — отвечает она. — Юрист всё объяснил. Слово «мошенник» я бы на вашем месте не бросала.
Сергей поворачивается к юристу.
— Выйдите, пожалуйста. У нас семейный разговор.
— Мы выйдем в подъезд, — спокойно говорит юрист. — Но имейте в виду, все решения ваша мама принимает добровольно.
Они уходят.
В квартире остаются только мать и сын.
Некоторое время они просто смотрят друг на друга.
— Мам, — наконец говорит он. — Ну серьёзно. Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты же нам просто мстишь.
— У меня фантазии не хватает на такие многоходовки, — отвечает она. — Я себе делаю выбор. Хочу жить спокойно.
— Ты могла со мной поговорить. Нормально. По-человечески.
— Ты со мной поговорил, — напоминает она. — Очень доходчиво. Особенно там, где про наследство и больную мать.
Он морщится, как от кислого.
— Я погорячился. Люди иногда ляпают. Но это же не значит, что надо всё крушить.
— Ты хотел квартиру, — говорит она спокойно. — Я организовала вариант, где тебе не надо ждать моей смерти и думать, сколько я тебе стою в рублях. Ты свободен.
— Ты вообще меня любишь? — вдруг выстреливает он.
Вопрос звучит так по-детски, что на секунду в нём действительно видно мальчишку с коленками в зелёнке.
— Люблю, — отвечает она. — Именно поэтому не хочу сидеть у тебя дома и слушать, сколько я стою. И смотреть, как ты в уме уже делишь мою квартиру.
Он садится на стул, который всю жизнь стоит у этого стола.
— Но там же чужие люди, — говорит он тише. — Ты у них одна из многих. А тут родные.
— Знаешь, — усмехается она, — есть такая мудрость: «спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Я не хочу тонуть в твоих расчётах. Там, может, и чужие люди, но им на меня планов никаких, кроме работы.
— Я не враг тебе, — почти шепчет он.
— Враг — нет, — кивает она. — Инвестор. Ставка на старость матери не сыграла, бывает.
Он вскакивает.
— Ты жёсткая стала, мам.
— Я ясная стала, — поправляет она. — Ты первый заговорил про наследство, я только подхватила тему.
Он ходит по комнате, цепляет плечом шкаф.
— И всё, да? То есть ты реально уедешь к этим... как их... в пансионат?
— Реально, — отвечает она. — Я же женщина серьёзная, если что-то делаю, то делаю. Документы подписаны. Откатов у нас не предусмотрено.
Он зажмуривается.
— Гоше что сказать?
— Как есть, — пожимает плечами она. — Что бабушка решила жить в месте, где о ней заботятся за работу, а не за квадратные метры.
Они ещё стоят какое-то время, каждый у своей стены.
Потом Нина Петровна берёт сумку, проверяет, на месте ли документы.
— Я поеду, — говорит. — Ребята в подъезде ждут.
Сергей кивает, будто его ударили и он до сих пор не верит.
— Можешь приезжать, — добавляет она. — Там разрешены визиты. Только без разговоров про наследство.
Она выходит в коридор.
Открывает дверь.
Видит юриста и того парня с бейджиком, они встают навстречу.
— Ну что, Нина Петровна, поехали? — говорит парень.
— Поехали, — отвечает она.
За спиной остаётся её старая дверь и сын, который наконец-то встречает не наследство, а свою реальность.