«Мамочка, я упала, болит», — шестилетняя Аленка, всхлипывая, протянула матери разбитую в кровь коленку.
Мать, не отрываясь от приготовления ужина, бросила короткий взгляд: «Ничего страшного. Ты же сильная. Помажь зеленкой и не реви».
Девочка, сжав губы, поплелась в ванную. Слезы текли сами по себе, но она их смахивала, сердясь на свою слабость. «Сильные не плачут», — твердила она себе беззвучно, повторяя материны слова.
***
«Я не знаю, что делать, Катя. У нас сессия, а папа в больнице. Мама вся измучилась», — восемнадцатилетняя Алена, уже Лена, сжимала в руках стакан с чаем, глядя в окно общежития. Глаза были красными от бессонных ночей, проведенных в больнице в папиной палате и подготовки к экзаменам.
Подруга Катя, жалостливая и эмоциональная, уже готова была расплакаться вместе с ней: «Бедная ты моя! Брось всё, едь домой, к родителям. Как ты справляешься?»
Алена покачала головой, выпрямила спину: «Ничего. Я сильная. Справлюсь. Сдам сессию, и папе помогу, маму поддержу. Прорвемся».
Она сказала это с такой уверенностью, что Катя только вздохнула: «Тебе всегда легко, ты как скала». Алена ничего не ответила, лишь почувствовала, как внутри что-то съежилось и замерло. Скалы не чувствуют боли. А ей было больно и страшно.
***
«Ты вообще меня слышишь? Мне нужна жена, а не боевой товарищ!» — кричал Сергей, ее муж, собирая вещи в чемодан. Им было чуть за тридцать, брак трещал по швам. «Я прихожу с работы уставший, делюсь проблемами, а ты мне в ответ: «Не переживай, ты сильный, всё наладится». Как наладится? Я поддержки хочу, тепла, а не инструкцию по выживанию!»
Лена стояла у окна, стиснув руки. «Я просто пыталась тебя поддержать...»
«Это не поддержка! Это — обесценивание! Ты никогда не покажешь, что тебе самой плохо, что ты устала! Ты как робот! Для всех ты такая сильная, а на самом деле ты просто боишься быть слабой!»
Хлопнула дверь. Алена осталась одна. Фраза «ты просто боишься быть слабой» звучала у нее в ушах. Она подошла к зеркалу. Глаза были сухими. «Сильные не плачут», — прошептала она своему отражению, но впервые за долгие годы в этой мысли было лишь ледяное одиночество.
***
Сейчас ей сорок пять. Елена Петровна. Руководитель отдела в солидной компании. У нее взрослая дочь, которая учится в другом городе, и кот Мурзик. Жизнь, по меркам многих, состоялась. Она по-прежнему сильная.
Она сама пережила развод, одна подняла дочь, похоронила родителей, пережила несколько кризисов на работе. Каждый раз, когда накатывало, она говорила себе: «Соберись, ты справишься». И справлялась.
Но что-то внутри постепенно менялось. Эта «сила» больше не была щитом, данным извне. Она стала осознанным выбором. Тяжелым, иногда невыносимым, но ее собственным.
Однажды вечером, разговаривая по видеосвязи с дочерью, она услышала знакомые нотки.
«Мама, у меня тут завал с проектом, и с Никитой мы поссорились, кажется, всё серьезно... Но ничего, я сильная, как ты, справлюсь».
Дочь улыбалась, но Елена увидела в ее глазах усталость, которую когда-то разглядел в ней Сергей. Попытку спрятать боль за уверенной маской.
«Стоп, солнышко», — мягко прервала ее Лена. «А кто сказал, что нужно справляться прямо сейчас и обязательно одной?»
Дочь удивленно сморщила лоб: «Ну, ты же всегда...»
«Я знаю, что я «всегда». Но я ошибалась. Иногда сила не в том, чтобы молча нести свой крест, а в том, чтобы попросить о помощи. Или просто дать себе право погрустить. Ты можешь быть сильной и при этом чувствовать боль. Это не отменяет твою силу, это делает ее человеческой».
В трубке повисло молчание.
«Правда?» — тихо спросила дочь. — «А ты... Ты часто даешь себе такое право?»
Лена задумалась, глядя на огни города за окном. «Учусь. Медленно, но учусь. Например, сегодня я устала. И мне грустно, что тебя нет рядом. И я не собираюсь с этим «справляться». Я просто позвоню тебе, пожалуюсь на своего глупого кота, который опять разорвал диван, и скажу, что люблю тебя. И мне уже станет легче».
Она улыбнулась, и улыбка эта была совсем другой — мягкой, живой.
«Спасибо, мам», — дочь прослезилась. — «Я тогда, пожалуй, позвоню Никите. Поплачусь ему немножко. Если он не испугается».
«Если он правильный парень, не испугается. А если испугается — значит, не твой».
После разговора Алена не стала, как обычно, заваривать кофе и садиться за рабочие отчеты. Она налила себе чаю, завернулась в плед и села в кресло. Кот устроился у нее на коленях.
Она вспоминала свою жизнь. Вспоминала, как в детстве, получив двойку, не бежала к маме за утешением. Как в институте, когда умирал отец, она сдавала экзамены на отлично, заглушая горе. Как в браке старалась быть идеальной и независимой, не позволяя себе ни капли слабости, и в итоге осталась одна.
Эта установка «ты сильная» была ее проклятием. Она помогла ей выжить, достичь высот, не сломаться. Но она же отняла у нее право на простые человеческие слабости: на слезы, на жалобы, на возможность сказать «мне больно, помоги».
Сорок пять. Возраст, когда анализируешь прожитое. И она понимала, что ее сила — не та, что ей внушили в детстве. Та была колючей, отталкивающей, созданной из страха показаться уязвимой. Ее нынешняя сила была иной. Она была в принятии. В принятии своих слез, своей усталости, своего несовершенства. Она научилась быть сильной не вопреки своим чувствам, а вместе с ними.
Она взяла телефон и набрала номер подруги Кати, с которой они редко виделись, но всегда были рады друг другу.
«Кать, привет. Не спишь? Давай встретимся в субботу. Мне нужно просто поговорить. Да, вот так, без повода. Поговорить и посмеяться».
Она положила трубку и погладила кота. За окном шел снег. Было тихо и спокойно. Она была сильной. Но сегодня это не мешало ей чувствовать себя просто женщиной. Просто человеком.