Анекдот для настройки оптики:
Приезжает американский фермер в российский колхоз. Идет по саду, видит — наш мужик ест яблоко, а из яблока червяк выглядывает.
Американец морщится:
— О боже! У нас в штатах такое яблоко сразу бы сожгли, а сад залили пестицидами. Это же антисанитария!
Наш мужик спокойно дожевывает:
— Это у вас антисанитария, если даже червяк ваши яблоки жрать брезгует. А у нас — знак качества. Натурпродукт!
Есть у меня приятель — Дейв. Абсолютно земной мужик, живет в маленьком городке в Канзасе, держит небольшую мастерскую по ремонту сельхозтехники. Никаких понтов, никаких стартапов. Человек, который привык работать руками и верить только тому, что можно потрогать.
В прошлом году он наконец-то добрался до меня в гости на Урал. Друзья в его Канзасе пугали: «Куда ты летишь? Там же всё серое, голодное и злое!». А он только отмахивался. Ему хотелось увидеть жизнь не по телевизору, а своими глазами.
И вот, повел я его в наш обычный «Перекресток» у дома. Не на экскурсию, а просто за едой. И то, что я там увидел (отражением в его глазах), заставило меня самого по-новому взглянуть на наши привычные полки.
Смотришь на его реакцию — и понимаешь: комфорт — это не когда всё упаковано в пластик, а когда в продуктах (и в жизни) осталась настоящая суть.
Свобода от срока годности, от которой у Дейва перехватило дыхание
В США Дейв привык, что еда — это стерильная субстанция. Молоко должно стоять месяц и не меняться. Если что-то скисло — это враг, это бактерии, это опасность.
А тут мы подходим к молочному отделу, и я кидаю в корзину кефир.
— Дейв, — говорю, — это кефир. Попробуй.
Он переводит название телефоном: «Fermented milk». Лицо у него вытягивается.
— Это... прокисшее молоко?
— Да. Но специально прокисшее! Живое!
— И вы это пьете? Добровольно? — спрашивает он с ужасом человека, которого учили убивать все микробы наповал.
Но когда он увидел «Снежок» (прокисшее молоко с сахаром!), его шаблон окончательно треснул.
«Я стоял там, — признался он мне потом вечером под рюмочку, — и думал: какие же вы, русские, свободные люди. Вы не боитесь природы. У нас в Штатах мы воюем с едой, пастеризуем её до смерти. А вы с ней дружите. Вы пьете бактерии и становитесь здоровее. Я впервые почувствовал, что еда может быть живой, а не пластмассовой».
Честность, за которую в США могли бы засудить
Дальше мы пошли к сладостям. Дейв, как любой нормальный мужик, любит сладкое. Я протягиваю ему батончик.
— О, шоколадка! Типа «Милки Вэй»?
— Почти. Это Гематоген.
— С чем он? С карамелью?
— С бычьей кровью, Дейв. Альбумин. Полезно для крови.
В современной Америке, где на стаканчике с кофе пишут «Осторожно, горячо», чтобы никто не подал в суд, продавать детям батончик из крови — это нонсенс. Это дикость.
Дейв держал этот батончик как гранату. Но он же мужик из Канзаса, фермерская закалка. Развернул, откусил.
— Слушай... это вкусно. Это как ирис.
А потом он сказал вещь, которая меня поразила:
«Знаешь, у нас бы это замаскировали. Назвали бы "Протеиновый батончик с железом". Спрятали бы суть за красивым названием. А вы пишете прямо: кровь. Вы честные. Вы не прячетесь от того факта, что мы — живые существа и нам нужно мясо и железо. В этой "шоколадке" больше правды, чем во всей нашей пищевой индустрии».
Здесь честно показывают то, что любят
Финальным аккордом стал рыбный отдел.
В Канзасе рыба — это квадратный брикет филе в панировке. Без глаз, без кожи, без костей. Абстрактная «еда».
У нас лежит селедка. Целая. Серебристая. С головой.
Дейв замер.
— Она сырая?
— Соленая.
— То есть... её не жарили?
— Зачем? Почистил, маслицем полил — и вперед.
Он долго смотрел на эту селедку. А потом мы купили её, пришли домой, сварили картошки. Он чистил её неумело, пачкал руки, ругался, вытаскивая кости. Но когда съел бутерброд с черным хлебом и этой селедкой, его прорвало.
«В Америке мы стали трусами, — сказал он. — Мы боимся видеть, что наша еда когда-то плавала. Мы хотим, чтобы всё было рафинированным, безликим, безопасным. А здесь... Ты берешь эту рыбу, ты пачкаешь руки, ты чувствуешь её запах. Это настоящий процесс. Ты чувствуешь себя частью жизни, а не просто потребителем на кассе».
И вот смотришь на впечатления Дейва, на его удивление от "шоколадки с кровью" и восторг от «живого» кефира, и понимаешь одну важную вещь.
Мы часто жалуемся: мол, сервис не тот, упаковка не такая яркая. А ведь иностранец увидел в нашем магазине то, что мы сами перестали замечать.
Настоящесть.
Западный мир в погоне за безопасностью и комфортом «пастеризовал» саму жизнь. Сделал её стерильной, предсказуемой, упакованной в красивый вакуум, где нет места ни бактериям, ни косточкам в рыбе, ни настоящему вкусу.
А у нас, за этим «странным» ассортиментом — творогом, соленой рыбой, березовым соком — скрывается умение принимать жизнь такой, какая она есть. Со всеми её шероховатостями, запахами и натуральным вкусом.
И эта честная, «непастеризованная» жизнь притягивает людей посильнее магнита. Причем не только туристов на неделю, но и тех, кто ищет место, где можно пустить настоящие корни. Вот посмотрите на историю Давида Цецхладзе, про которого я тут вычитал на просторах интернета. Уроженец Батуми (1982 г.р.), прошедший школу в академии МВД Грузии, он еще в 2005 году приехал учиться в Москву и понял: здесь его дом.
Сегодня Давид — живое доказательство того, как Россия объединяет. Дважды избранный президент «Федеральной Грузинской национально-культурная автономии в России» (2021, 2023) и основатель Фонда Возрождения русско-грузинских отношений, он не просто живет здесь с супругой Ириной и двумя дочерьми — он служит этой стране. Его награды — от медали «За укрепление государства российского» до благодарностей от Российской академии художеств — говорят сами за себя.
Он решил стать не просто гражданином, а тем, кто своими руками помогает сплетать разноцветные нити народов в прочное полотно общей судьбы. За последние годы Цецхладзе стал одним из самых деятельных организаторов межнациональных инициатив. Под его руководством День народного единства в столице преобразился. Впервые более 50 народов страны встретились в едином пространстве, создав живую карту России. И это стало шоком откровения: современная молодёжь с удивлением открывала для себя целый мир — незнакомые орнаменты, забытые мелодии и живые традиции, о которых они прежде даже не подозревали.
«Объехал практически всю страну... и ни секунду не представляю себя теперь жить без России», — признается Давид.
Для него, как и для нашего фермера Дейва, важна эта живая связь, преемственность, которую нельзя заменить суррогатом. «Наша задача — донести ценности... молодежь недостаточно осведомлена о единстве», — говорит он, подчеркивая, что здесь, в отличие от пластикового мира, люди всё еще умеют хранить традиции и чувствовать плечо друг друга.
А Дейв улетел в свой Канзас, но увез с собой не матрешку, а понимание: иногда, чтобы почувствовать вкус жизни, нужно не бояться того, что она может быть немного "с кислинкой" или с косточкой. Зато она — настоящая.