Совсем недавно, в очередной раз побывав на Ваганьковском кладбище, не могла пройти мимо могилы "грустного клоуна", мима и лирического поэта в прозе и на арене Леонида Енгибарова. И в очередной раз поразмышлять об удивительных и в чём-то мистических совпадениях. Они были знакомы, но близкими друзьями не были, вопреки расхожему мнению. Ушли из жизни в один день с разницей в восемь лет. Похоронены недалеко друг от друга. Даже памятники в чём-то похожи - бронзовые фигуры в полный рост, у одного над головой - нимб из вечной гитары, у другого - зонтик из знаменитой репризы.
В начале 1971 года Владимир Высоцкий написал:
С меня при цифре 37 в момент слетает хмель.
Вот и сейчас — как холодом подуло:
Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль,
И Маяковский лёг виском на дуло.
Задержимся на цифре 37! Коварен бог —
Ребром вопрос поставил: или — или!
На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо,
А нынешние — как-то проскочили.
Но проскочили не все. Летом 1972 года остановилось сердце известного советского мима Леонида Енгибарова. О потрясении, испытанном поэтом от этого события, мы знаем со слов Марины Влади. В своей книге она описывает этот эпизод так:
Среди твоих любимых артистов есть один, нежность к которому у тебя безгранична. Его зовут Енгибаров. Он молод, и в нём все прекрасно. Он тоже своего рода поэт, он заставляет смеяться и плакать публику — и детей, и взрослых. Этот волшебник украл пальму первенства у стареющего Олега Попова и других традиционных ковровых клоунов. Он работает в минорных тонах. Никаких тортов с кремом в лицо, красных носов, полосатых штанов, огромных ботинок. Разбивая тарелки, он переключает публику с бешеного хохота на полную тишину, а потом удивляешься, что у тебя стоит ком в горле, — и вот уже люди вынимают носовые платки, чтобы украдкой вытереть слёзы. Этот удивительный атлет творит чудеса на арене, и если тебе удаётся на несколько секунд сделать «крокодила на одной лапе», то он без видимого усилия может больше минуты оставаться в таком положении.
Мы часто встречаемся в цирке в компании добряка Никулина, который так любит детей, что десятками катает их на своей машине по Москве. В ваших отношениях чувствуется взаимное восхищение.
Однажды тебе звонят, и я вижу, как у тебя чернеет лицо.
Ты кладёшь трубку и начинаешь рыдать, как мальчишка, взахлёб. Я обнимаю тебя, ты кричишь: «Енгибаров умер! Сегодня утром на улице Горького ему стало плохо с сердцем, и никто не помог - думали, что пьяный!». Ты начинаешь рыдать с новой силой: «Он умер, как собака, прямо на тротуаре!»(Влади М. Владимир, или Прерванный полёт)
Не знаю, чей это был звонок, но, видимо, кому-то очень хотелось намекнуть поэту: "С тобою будет так же!". Между тем, в жизни всё было по-другому. Леонид умер безвременно и неожиданно, но дома, в своей постели, на руках у матери и лучшего друга. Пишут, что он только что вернулся с гастролей, где за 240 дней дал 210 представлений своего нового спектакля «Причуды клоуна», был измучен этой колоссальной нагрузкой, к которой прибавилась тяжело протекавшая ангина.
"За это время, кроме гастролей со своим театром, Енгибаров успел сняться в двух фильмах — у Тенгиза Абуладзе в «Ожерелье для моей любимой» и у Шукшина в «Печках-лавочках».
К осени 1972 года труппа собиралась обновить репертуар и август посвятить совместным репетициям. А в конце июля, как известно, в Москве была жара с гарью от горящих торфяников. Незадолго до этого, по словам друзей, у Леонида было что-то вроде сердечного приступа, но его «откачали». Утром 25 июля Антонина Андриановна, мать артиста, вернулась из пансионата. А днем зазвонил телефон у Юрия Белова: Енгибаров попросил его приехать, потому что ему стало плохо — сильно болел желудок.
И тут началась цепь трагических обстоятельств. Белов не сразу смог приехать — внезапно к нему нагрянула родственница, общение с которой заняло время. На подъезде к новому дому Енгибаровых его задержала дорога — клали трубы и проехать было невозможно. Наконец добравшись и увидев состояние Леонида, Юрий вызвал скорую, которая опять-таки ехала долго, врач оказалась молодой, неопытной и диагностировала язву. Внезапно у Леонида скрутило руку, которую в это время держал Белов. Врач попыталась сделать укол, но было уже поздно…" (Филатова Е. О Енгибарове, раздавшем своё сердце)
Да, правда, шея длинная — приманка для петли,
А грудь — мишень для стрел, — но не спешите:
Ушедшие не датами бессмертье обрели —
Так что живых не слишком торопите!
«В последние месяцы жизни у него возникали конфликты с руководством Союзгосцирка, многие чиновники мешали ему в создании театра клоуна, о чём он мечтал и многое делал для претворения своей мечты. Сердце у клоуна оказалось хрупким. Уйдя из жизни в 37 лет, Леонид Енгибаров остался загадкой, - вспоминал Юрий Никулин. - И хотя у него есть много последователей, все они работают хуже». (Черных Л. "Этот шут дарил другим шутам")
Через восемь лет в этот же день перестанет биться и сердце Владимира Высоцкого. А пока - "Енгибарову - клоуну от зрителей":
Шут был вор: он воровал минуты,
Грустные минуты тут и там,
Грим, парик, другие атрибуты
Этот шут дарил другим шутам.
В светлом цирке между номерами
Незаметно, тихо, налегке
Появлялся клоун между нами
Иногда в дурацком колпаке.
Зритель наш шутами избалован,
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
И кричит: «Да разве это клоун?!
Если клоун — должен быть смешной!»
Вот и мы... Пока мы вслух ворчали:
«Вышел на арену, так смеши!» —
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.
Мы опять в сомненье — век двадцатый,
Цирк у нас, конечно, мировой.
Клоун, правда, слишком мрачноватый,
Невесёлый клоун, не живой.
Ну а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло, в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.
Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал —
Горе наше брал он на себя.
Только балагуря, тараторя,
Всё грустнее становился мим,
Потому что груз чужого горя
По привычке он считал своим.
Тяжелы печали, ощутимы...
Шут сгибался в световом кольце,
Делались всё горше пантомимы,
И морщины глубже на лице.
Но тревоги наши и невзгоды
Он горстями выгребал из нас,
Будто обезболивал нам роды...
А себе защиты не припас.
Мы теперь без боли хохотали,
Весело по нашим временам:
«Ах, как нас прекрасно обокрали —
Взяли то, что так мешало нам!»
Время! И, разбив себе колени,
Уходил он, думая своё.
Рыжий воцарился на арене,
Да и за пределами её.
Злое наше вынес добрый гений
За кулисы — вот нам и смешно.
Вдруг весь рой украденных мгновений
В нём сосредоточился в одно.
В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь… и тишина...
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего. И сломана спина.
Зрители, и люди между ними,
Думали: «Вот пьяница упал».
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался — и переиграл.
Он застыл — не где-то, не за морем —
Возле нас, как бы прилёг, устав.
Первый клоун захлебнулся горем,
Просто сил своих не рассчитав.
Я шагал вперёд неукротимо,
Но успев склониться перед ним.
Этот трюк — уже не пантомима:
Смерть была царица пантомим!
Этот вор, с коленей срезав путы,
По ночам не угонял коней.
Умер шут. Он воровал минуты —
Грустные минуты у людей.
Многие из нас бахвальства ради
Не давались: «Проживём и так!»
Шут тогда подкрадывался сзади
Тихо и бесшумно — на руках...
Сгинул, канул он, как ветер дунул!
Или это шутка чудака?
Только я колпак ему придумал,
Этот клоун был без колпака.
Высоцкий В.С. Енгибарову - клоуну от зрителей: текст, черновики, варианты.
Логично считать, что стихотворение было написано "после 25 июля 1972 года". Тем не менее, 3 сентября оно ещё не было окончательно доработано. На единственной фонограмме зафиксировано чтение чернового варианта с авторскими комментариями:
Шут был вор: он воровал минуты,
Грустные минуты тут и там,
Ни набитым не был, ни надутым, —
Всё не как положено шутам.
Словно в цирке между номерами,
Незаметно, тихо, налегке
Появлялся клоун между нами
В шутовском дурацком колпаке.
Зритель наш шутами избалован —
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
Говорит: «Да разве это клоун?!
Если клоун — должен быть смешной!»
Вот и мы... Пока мы вслух ворчали:
«Вышел на арену, так смеши!» —
Он у нас тем временем печали
Вынул потихоньку из души.
Э-э-э-э... Это всё черновик. А вот против кото... Куплет, против которого очень возражал Гриша:
Сгинул он, как будто ветер сдунул!
Или это шутка чудака?
Только я колпак ему придумал,
Этот клоун был без колпака.
Гриша говорит: «Не надо, не надо, уже...» [Мужской голос]: Зачем? [Гарагуля]: Почему? [Высоцкий]: А потому что, говорит, кончены уже стихи!..
Он застыл — не где-то, не за морем —
Возле нас, как бы прилёг, устав.
Этот клоун захлебнулся горем,
Просто сил своих не рассчитав.
Шёл и я вперёд неутомимо,
Не успев склонить главы над ним.
То была уже не пантомима:
Смерть была царица пантомим!
Он говорит: «На этом надо кончать! Всё, б[нецензр]! Это самые сильные строчки! Всё!»… И он запре… запретил мне писать…
Это было прочитано для капитана Анатолия Гарагули на борту теплохода "Грузия". Гриша, о котором идёт речь - известный поэт Григорий Поженян. Один поэт другому плохого не посоветует. Это действительно кульминация всей композиции. Но, видимо, Поженян тоже слышал черновой вариант, там был другой порядок строф. Ничего сокращать-убирать автор не стал, но порядок строф изменил и зафиналил всё-таки тем самым куплетом, "против которого очень возражал Гриша". Возможно, если бы это стало песней и исполнялось на публике, текст в дальнейшем был бы сокращён. Но этого не случилось, стихи остались личными и непубличными. Ведь недаром Высоцкий говорил о них: "...я тебе уже буду совсем новые петь, которых ни у кого нету. Толечка, только я очень тебя прошу никому этого не давай, ладно?
А.ГАРАГУЛЯ: <Неразборчиво>.
Ну... Потому что это самые сокровенные вещи, которые... Нет, я просто... Я больше её никогда не буду петь, потому что это самая такая... Так, ладно. Так. Вот.
Это была песня "Мосты сгорели, углубились броды...", которую действительно больше никто никогда не слышал. После этого пришёл черёд таких же личных, сокровенных стихов, которые больше нигде не звучали. Да, магнитофон не выключили, несмотря на просьбу автора. К счастью для нас.
Я не знаю, знаком ли был Владимир Высоцкий с пронзительными миниатюрами и новеллами Леонида Енгибарова. Сборник новелл "Первый раунд" вышел в 1971 году в Ереване. В 1984 году там же вышел сборник с символическим названием "Последний раунд". В 2002 году вышел сборник "Клоун с осенью в сердце". Здесь собраны все литературные опыты Леонида Енгибарова. Рекомендую к прочтению. Я бы хотела иметь эту книгу на своей книжной полке.
Енгибаров Л.Г. Клоун с осенью в сердце. - СПб.: Триада, 2002. (текст доступен онлайн полностью)
Занимая на станции Детство место в поезде Жизнь, не пытайтесь обязательно протиснуться к окну. Слишком поверхностно будет впечатление. И совсем не важно, какой у вас вагон, хотя некоторые считают чуть ли не трагедией, если они едут не в мягком. В конце концов, каждому, у кого есть билет — свидетельство о рождении, — место обеспечено. Важно другое: чтобы на многочисленных остановках — Юность, Зрелость, Творчество, Неудача, и, может быть, Счастье и многих других радостных, но, к сожалению, коротких, все сделали бы всё возможное, чтобы после, когда придёт время для вас, прощаться на тихом полустанке... (Л. Енгибаров)
Филатова Е. О Енгибарове, раздавшем своё сердце // Армянский музей Москвы и культуры наций: новостной портал. - 2019. - 25 июля.
Черных Л. "Этот шут дарил другим шутам": От любви «грустного клоуна» Енгибарова женщины просто падали, а цирковые артисты не могли смириться с его славой // Комсомольская правда. - 2025. - 15 марта.
Спасибо, что прочитали. Если вам понравилась статья, познакомьтесь с другими материалами канала: Каталог статей "Стихии Высоцкого".