Лучи заходящего сентябрьского солнца мягко стелились по паркету, окрашивая комнату в теплый медовый цвет. Алина, удобно устроившись на полу среди стопок картонных коробок, с наслаждением вытирала последнюю полку своего нового гарнитура. В воздухе витал терпкий запах свежего лака от комода и едва уловимый аромат кофе, оставшийся с утра. Тишина была непривычной и блаженной. Ни грохота соседей сверху, ни воющих мопсов за стеной — только легкий гул машин за окном и ее собственное, спокойное дыхание.
Они с Максом всего три недели как переехали в эту трешку, купленную после пяти лет изматывающей аренды и бесконечного откладывания денег. Ипотека висела над ними тяжелым грузом, но даже он не мог омрачить счастья от осознания простой мысли: это их дом. Их крепость. Алина с любовью расставляла книги, вешала фотографии из их путешествия в Крым, разбирала сервиз, подаренный ее мамой. Каждая вещь на своем месте создавала тот самый уют, который она так мечтала создать.
Ключ щелкнул в замке, и ее сердце на мгновение екнуло — привычный рефлекс от лет жизни в съемной квартире, где в любой момент мог появиться хозяин. Но тут же успокоилось. Это Макс. Послышались его тяжелые шаги в прихожей.
— Привет, красавица, — его голос прозвучал устало, но тепло. Он зашел в гостиную, скинул куртку на спинку дивана и окинул комнату довольным взглядом. — Ну как, почти закончила?
— Почти, — улыбнулась ему Алина. — Осталось только в спальне разобрать пару коробок. Как день?
— Да как обычно, аврал. Но думал только о том, как приду домой.
Он подошел, обнял ее сзади и поцеловал в макушку. Она прикрыла глаза, чувствуя, как тает остаточное напряжение. В такие моменты все трудности казались мелочами.
Эту идиллию нарушил резкий, пронзительный звонок в дверь. Они переглянулись удивленно. Никто не предупреждал о визите.
— Кому бы это? — нахмурился Макс и направился открывать.
Алина услышала знакомый голос, и по ее спине пробежал легкий холодок.
— Здравствуй, сынок. Что, не ждал?
В гостиную, не снимая сапог, вошла Людмила Петровна, свекровь Алины. Она несла в руках большой сверток, завернутый в цветочную бумагу.
— Мама, что случилось? — спросил Макс, явно смущенный.
— Что значит «случилось»? В гости к детям пришла, в новое жилье. Непорядок, что я до сих пор не была. — Она окинула комнату оценивающим, быстрым взглядом, будто проводила ревизию. — Мило. Очень мило. Но этот торшер, Алиночка, надо переставить. Он тут совсем не смотрится.
Алина молча встала, чувствуя, как привычная неприязнь подкатывает к горлу. Людмила Петровна всегда умела одним предложением испортить настроение.
— Проходите, садитесь, — стараясь быть вежливой, предложила Алина. — Чай предложить?
— Ну, раз уж предлагаешь, — свекровь величественно опустилась на новый диван, положив сверток рядом с собой. — Я ненадолго.
Макс засуетился, пошел на кухню ставить чайник. Алина осталась с глазу на глаз со свекровой, чувствуя себя школьницей на ковре у директора.
— Ну как вам тут живется? Не тесно? — спросила Людмила Петровна, снова оглядываясь.
— Нам вдвоем вполне хватает, — четко ответила Алина. — Очень комфортно.
— Ну, раз комфортно, значит, и места должно хватить на всех, — многозначительно произнесла свекровь.
В этот момент вернулся Макс с подносом, на котором стояли чашки и только что купленное Алиной печенье. Разговор на время перешел на общие темы: работа, здоровье, новости родственников. Алина постепенно расслабилась, решив, что первый визит свекрови просто не может пройти без ее замечаний.
Когда чай был допит, Людмила Петровна отодвинула чашку и вытерла губы салфеткой с видом человека, заканчивающего несущественные формальности и переходящего к главному.
— Ну что ж, я к вам, собственно, по делу, — она положила ладони на колени, ее взгляд стал твердым и деловым. — Алина, дорогая, мы с тобой тут договорились.
Алина замерла. Какие договоренности? Они ни о чем не договаривались.
— Договорились? О чем? — с опаской спросила она.
— Ну как о чем? — Людмила Петровна широко улыбнулась, но ее глаза оставались холодными. — В твоей квартире будут жить мои родственники. Сестра моя, тетя Катя, с сыном-студентом Сережей. Они в город перебираются, с работой и учебой. Снимать им сейчас накладно, цены бешеные. Вот ты и поможешь семье. Места у вас много.
В комнате повисла гробовая тишина. Алина слышала, как в ушах у нее зашумело. Она не верила своим ушам. Она медленно перевела взгляд на мужа. Макс смотрел в пол, интенсивно изучая узор на паркете. Его лицо пылало, а плечи были напряжены.
— Что? — выдавила наконец Алина. Голос прозвучал хрипло и чужим. — Какие родственники? Мы ничего не договаривались! Это наша с Максом квартира!
Людмила Петровна фыркнула, ее улыбка мгновенно исчезла.
— Не твоя, а общая. И Макс мой сын, он меня слушает. Не будь эгоисткой. Тебе не жалко родных людей? Вся семья будет собираться тут, по воскресеньям. Очень удобно.
— Мам, — тихо, почти беззвучно проговорил Макс, не поднимая глаз. — Давай как-нибудь потом это обсудим… Не сейчас.
— Что «потом»? — голос свекрови зазвенел, как натянутая струна. — Они через неделю приезжают! Вещи уже собирают! Катя — сестра мне родная, я не могу ее в беде оставить. Алина, ты должна понять. Войдешь в положение.
Алина встала. Ноги ее не слушались, а в груди все сжалось в один твердый, болезненный ком. Она смотрела то на непроницаемое лицо свекрови, то на сгорбленную спину мужа. Предательство жгло ее изнутри. Она чувствовала себя такой дурой, такой беспомощной в своем только что отстроенном гнездышке.
— Войду в положение? — прошептала она, и голос ее наконец сорвался на крик. — В мой собственный дом, в мою квартиру, за которую мы будем платить двадцать лет, ко мне без спроса приходят и заявляют, что здесь будут жить чужие мне люди? Это мой дом!
Она повернулась к мужу, и ее слезы, наконец, хлынули ручьем, смешиваясь с тушью и оставляя черные дорожки на щеках.
— И как ты это прокомментируешь, Макс? Ты что, и правда знал?
После ухода Людмилы Петровны в квартире повисла гробовая тишина, тяжелая и звенящая, будто после взрыва. Сверток с подарком, так и нераспечатанный, лежал на диване, как памятник лицемерию. Алина стояла посреди гостиной, все еще не в силах поверить в происходящее. Слезы на ее щеках подсохли, оставив стянутость кожи, а внутри все замерло, превратившись в ком ледяной боли.
Макс первым нарушил молчание. Он неуверенно подошел к ней, его рука потянулась, чтобы прикоснуться к ее плечу, но Алина резко отшатнулась, как от огня. Ее взгляд, полный недоумения и предательства, заставил его отвести глаза.
— Аля, прошу тебя, давай просто успокоимся, — тихо произнес он.
— Успокоимся? — ее голос прозвучал хрипо, она с трудом сдерживала новые рыдания. — Макс, ты слышал, что она сказала? Через неделю сюда приедут жить какие-то люди! Твоя тетя и двоюродный брат, которых я в жизни видела два раза! Объясни мне это. Ты знал?
Макс тяжело вздохнул и провел рукой по лицу. Он выглядел измотанным и постаревшим за последние десять минут.
— Мама в общих чертах говорила... что тете Кате с сыном тяжело, что им негде жить. Но я не думал, что она вот так вот... сразу... — он замолчал, не в силах подобрать слов.
— Не думал? — Алина засмеялась, и этот смех прозвучал горько и неуместно. — То есть ты знал, что это обсуждается, и не сказал мне ни слова? Ты позволил мне с таким счастьем обустраивать наш дом, зная, что в него могут вселиться посторонние?
— Они не посторонние, это моя семья! — вдруг вспыхнул Макс, но тут же сник под ее взглядом. — И они не навсегда! Месяц, максимум два. Пока не найдут вариант поарендовать. Просто поживут. Ты хочешь, чтобы я поссорился с матерью из-за тебя?
Эти слова прозвучали для Алины как пощечина. Она отступила на шаг назад, будто отталкиваясь от него.
— Не из-за меня, Макс! — крикнула она, и голос ее снова сорвался. — Из-за нас! Из-за нашего дома! Ты сейчас выбираешь между мной и своей матерью, и, я с ужасом понимаю, я проигрываю! Наш общий дом для тебя менее важен, чем одобрение твоей матери?
— Не своди все к этому! — взмолился он. — Речь идет о помощи людям! Я же ради нас квартиру зарабатывал, вкалывал как вол, а ты не можешь ради моей семьи немного поступиться? Просто проявить понимание?
— Поступиться? — Алина смотрела на него с огромным недоумением. — Я должна поступиться своим комфортом, своим личным пространством, своим ощущением дома? Ты действительно этого хочешь? Чтобы здесь, в нашей спальне, за стеной постоянно находились чужие люди? Чтобы я не могла выйти из ванной в одном халате? Чтобы мы не могли спокойно посидеть вечером вдвоем, потому что в гостиной будет твой брат смотреть телевизор?
— Мы как-нибудь переживем, — упрямо буркнул Макс, глядя в окно. — Надо просто не раскачивать лодку. Мама успокоится, они устроятся и съедут.
— Нет, Макс, — тихо, но очень четко сказала Алина. В ее голосе появилась сталь. — Ты не понимаешь. Это не их временное проживание. Это вопрос власти. Твоя мать просто проверяет границы. Показывает, кто здесь главный. И ты, своим молчанием, ты уже ей позволил это.
Она повернулась и вышла из гостиной в спальню, громко щелкнув замком. Прислонившись спиной к холодной двери, она медленно сползла на пол. Из груди вырвался глухой, бессильный стон. Она слышала, как Макс в ярости швырнул что-то в прихожей, вероятно, свою куртку, а затем шаги его затихли на кухне, послышался звон посуды — он наливал себе что-то покрепче чая.
Алина обняла свои колени и закрыла глаза. Предательство жгло ее изнутри. Она думала, что они — команда, что все решения, особенно такие судьбоносные, они принимают вместе. А оказалось, что ее муж, человек, с которым она планировала будущее, так легко отдает их общее пространство, их уют, их безопасность, лишь бы избежать конфликта с властной матерью.
Она сидела так, может, полчаса, когда в ее телефоне завибрировал звонок. На экране горело имя «Людмила Петровна». Алина смотрела на него, словно загипнотизированная. Звонок прервался, а через секунду пришло сообщение: «Алина, не будь ребенком. Думай о семье. Перезвоню завтра, договоримся о деталях переезда».
Она бросила телефон на кровать. Чувство тошноты подкатило к горлу. Это был не просто спор. Это была война за ее дом. И она понимала, что пока ее главный союзник, ее муж, переметнулся на сторону противника, шансов на победу у нее не было. Совсем не было.
Глава 3: Оккупация
Ровно через неделю, в субботу утром, раздался тот самый звонок, которого Алина боялась как приговора. Макс, мрачный и молчаливый, пошел открывать. Алина осталась стоять посреди гостиной, словно заключенная, ожидающая конвоя.
Первой переступила порог тетя Катя. Высокая, костистая женщина с короткой строгой стрижкой и цепким, оценивающим взглядом. Она несла два огромных чемодана, будто собиралась провести здесь не месяц, а несколько лет.
— Ну, вот мы и добрались! — громко, на всю прихожую, объявила она, с ходу снимая пальто и не глядя протягивая его застывшему Максу. — Просто кошмар, эти пробки в вашем городе. Серега, не стой столбом, заноси вещи!
За ней в квартиру вкатился Сергей, пухлый юноша лет девятнадцати, с наушниками на шее и выражением вечной обиды на лице. Он бросил свой рюкзак на пол в прихожей так, что лежавшая рядом пара туфель Алины отлетела в сторону.
— Привет, — буркнул он, не глядя ни на кого, и сразу направился вглубь квартиры. — А где тут телевизор?
— В гостиной, — автоматически ответил Макс, все еще держа в руках пальто тети Кати.
Алина чувствовала себя призраком в собственном доме. Ее никто не поприветствовал, не спросил разрешения войти. Они вели себя как хозяева, возвращающиеся после долгого отсутствия.
Тетя Катя, тем временем, прошлась по коридору, заглянула на кухню и в гостиную.
— Да, мило, очень мило, — произнесла она тем же тоном, что и Людмила Петровна, и Алину от этого передернуло. — Но это кресло, Максим, надо передвинуть к окну. Свет будет лучше падать. И эти безделушки, — она кивнула на расставленные на полках сувениры Алины, — лучше убрать. Практичности в них ноль, а пыль собирают.
— Это мои вещи, — тихо, но четко сказала Алина. Ее голос наконец-то вернулся к ней.
Тетя Катя обернулась, будто заметила ее впервые.
— А, Алина! Здравствуй, дорогая. Не переживай, мы тут немного освоимся и все приберем по-своему, по-хозяйски. Покажешь, где у нас наши комнаты?
— У вас одна комната, гостевая, — сказала Алина, сжимая кулаки. — А это — наш общий дом.
— Ну, конечно, общий, — тетя Катя снисходительно улыбнулась. — Мы же все одна семья. А где у вас на кухне чайник? И кофе молотый есть? Мы с дороги, пить хочется.
Не дожидаясь ответа, она направилась на кухню. Алина и Макс молча последовали за ней. Они наблюдали, как тетя Катя бесцеремонно открывала шкафчики, громко переставляла кружки, найдя те, что ей не нравились, и отодвигая их подальше.
— Алиночка, тебя не затруднит, налей кипятку? — сказала она, протягивая Алину свою кружку. Та стояла, не двигаясь, глядя на эту сцену как завороженная. Макс, помрачнев, взял чайник и налил воду сам.
Сергей тем временем устроился на диване в гостиной, включил на большую громкость телевизор и закинул ноги на журнальный столик, который Алина так тщательно выбирала.
Вечером кошмар достиг своего апогея. Алина, пытаясь сохранить подобие нормальности, приготовила ужин. Когда они сели за стол, тетя Катя, не дожидаясь приглашения, первая начала накладывать себе салат.
— О, а это ты хорошо приготовила, — сказала она, с набитым ртом. — В следующий раз только поменьше лука клади, от него изжога. И мясо немного пересушила. Запомни на будущее.
Алина смотрела на свою тарелку. У нее пропал аппетит.
— Мам, а где соус? — потребовал Сергей, ковыряясь в еде вилкой. — Я люблю с соусом.
— Алина, ты слышала? — повернулась к ней тетя Катя. — Сережа соус любит. Принеси, пожалуйста.
— Он в холодильнике, — сквозь зубы произнесла Алина.
— Ну, так принеси, родная. Ты же ближе к холодильнику сидишь.
Алина медленно встала, принесла соус. Она чувствовала, как по щекам у нее разливается жгучий румянец унижения. Макс ел молча, уткнувшись в тарелку. Он не вмешивался, не делал замечаний. Он просто игнорировал происходящее, словно его здесь не было.
Позже, когда Алина зашла в ванную, чтобы почистить зубы, она не нашла свою зубную щетку на привычном месте. Осмотревшись, она с отвращением обнаружила ее в стакане Сергея, рядом с его мужскими принадлежностями для бритья. Ее дорогой крем для лица стоял с открученной крышкой, и от него пахло чужим, мужским одеколоном.
Она вышла из ванной, дрожа от бессильной ярости. В гостиной тетя Катя, развалившись на диване, смотрела сериал, разбрасывая шелуху от семечек на только что пропылесосенный ковер.
— Алиночка, не затруднит, принесешь нам с Сережей чайку? Да и печенья что ли, — бросила она ей через плечо, даже не обернувшись.
Алина остановилась в дверном проеме.
— Я не служанка, — сказала она тихо, но так, чтобы было слышно. — И моя зубная щетка не предназначена для общего пользования.
Тетя Катя медленно повернула голову. Ее лицо вытянулось.
— Ой, какие мы нежные! — язвительно протянула она. — Подумаешь, щетка! Кипятком ошпаришь — и все дела. Не драматизируй, детка. Мы же родня, не чужие какие-то. Мелочи, детка, мелочи.
В этот момент из своей комнаты вышел Макс. Он услышал последнюю фразу.
— В чем дело? — устало спросил он.
— Да ничего особенного, — фыркнула тетя Катя, снова поворачиваясь к телевизору. — Твоя жена учится жизни в большой семье. Привыкает.
Макс взглянул на Алину, увидел ее бледное, искаженное обидой лицо, и снова опустил глаза.
— Алина, давай не сейчас, — простонал он. — Все устали.
Она не ответила. Она развернулась и ушла в спальню, снова закрыв за собой дверь. Но на этот раз щелчка замка было недостаточно, чтобы отгородиться от кошмара. Через стену доносились голоса телевизора, смех Сергея, что-то упало на пол в гостевой комнате.
Она легла в кровать, повернувшись к стене. За ее спиной пружина кровати скрипнула — Макс лег рядом. Он не прикоснулся к ней. Он не сказал ни слова.
Алина лежала с широко открытыми глазами в темноте и слушала чужие звуки в своем доме. Она больше не чувствовала себя здесь хозяйкой. Она чувствовала себя пленницей на оккупированной территории. И ее главный тюремщик молча лежал рядом, делая вид, что все в порядке.
Жизнь в квартире превратилась в череду унизительных мелочей, которые, как капли воды, точили камень ее терпения. Каждое утро Алина просыпалась не от будильника, а от грохота на кухне, где тетя Катя соревновалась с микроволновкой в громкости, готовя завтрак Сергею. Воздух в гостиной теперь постоянно был пропахший чем-то жирным и чужим, а на диване вечно лежали вещи Сергея.
Однажды вечером Алина, смертельно уставшая после тяжелого дня, мечтала только о тишине и чашке чая. Она зашла на кухню и ахнула. Раковина была завалена грязной посудой, стол залит засохшими пятнами чая, а в мусорном ведре красовалась пустая упаковка от ее любимого итальянского печенья, которое она приберегала для особого случая.
— Макс! — позвала она, пытаясь сдержать дрожь в голосе.
Из гостиной вышел муж, на лице у него была привычная маска усталого раздражения.
— Что опять?
— Посмотри! — она показала рукой на кухню. — Я сегодня с утра все убрала! Это что такое?
— Ну, поели люди, — пожал он плечами. — Помоют потом.
— «Потом» — это когда? Они за три дня ни разу не прикоснулись к губке! А это мое печенье! Его тут не было полпачки!
— Алина, успокойся, это же мелочь! Куплю тебе новое. Неужели из-за какой-то еды скандалить?
В этот момент из своей комнаты вышла тетя Катя, привлеченная голосами.
— А у нас тут что случилось? Опять напряг? — она уставилась на Алину с наигнуснейшим любопытством.
— Тетя Катя, я прошу вас, убирайте за собой посуду. И, пожалуйста, не трогайте мои личные продукты, — сказала Алина, стараясь говорить максимально вежливо.
Лицо тети Кати исказилось в гримасе обиды. Она даже руку приложила к груди.
— Ой, какие мы жадные! Прямо печеньки жалко родному человеку! Да мы тебе целый ящик таких купим, когда деньги будут! А посуда... да с чего это я должна тебе отчитываться? Я тебе не прислуга! Я в гостях у родственников!
— Вы здесь не в гостях, вы здесь живете! — не выдержала Алина. — И я прошу соблюдать элементарные правила чистоты!
— Какие еще правила? — тетя Катя повысила голос, переходя на крик. — Мы родня! Ты что, нас за собак считаешь? Максим, иди сюда, посмотри на свою жену! Хозяйничает! Я тетя тебе родная, а она мне тут правила читает!
Макс, пойманный между двух огней, сжался.
— Мама Катя, успокойтесь, — пробормотал он. — Алина, ну действительно, не надо...
— Что не надо? — Алина смотрела на него, и в ее глазах горел лед. — Не надо требовать, чтобы в моем доме было чисто? Не надо возмущаться, когда мои вещи берут без спроса?
— Да какие это твои вещи? — взвизгнула тетя Катя. — Это общее! Все общее! А раз общее, значит, и наше тоже! Вам, молодым, лишь бы потреблять, а о семье вы не думаете! Эгоистка!
Она развернулась и с грохотом захлопнула дверь в свою комнату. Сергей, проходивший в этот момент по коридору, бросил на Алину презрительный взгляд.
— Ну ты и зануда, — буркнул он и скрылся в ванной, щелкнув замком.
Алина осталась стоять на кухне одна. Макс, не вынеся ее взгляда, ушел в гостиную и включил телевизор. Она слышала, как за стеной тетя Катя громко, явно для них, жаловалась кому-то по телефону.
— Да, представляешь? Печеньки свои отбирает!... Нет, я не знаю, как мы тут будем жить... Ага, прямо так и сказала — «убирайтесь»... Хамка, да...
Алина медленно выдохнула. Она подошла к раковине и, стиснув зубы, начала по одному собирать грязные тарелки. Ее руки дрожали. Она мыла посуду за этими людьми, чувствуя, как с каждым движением губки ее достоинство растворяется в жирной воде.
Через полчаса раздался звонок. Это была Людмила Петровна.
— Ну что, Алина, привыкаешь к большой семье? — сладким голосом спросила свекровь. — Катя звонила, немного расстроена. Говорит, ты ее не поняла. Но я же говорила, все утрясется. Главное — идти друг другу навстречу.
Алина не ответила. Она просто повесила трубку, не в силах произнести ни слова. Она облокотилась о столешницу и закрыла глаза. Тихие, бессильные слезы катились по ее щекам и падали в раковину, смешиваясь с водой. Она чувствовала себя в ловушке. Ее дом был захвачен, ее муж превратился в тень, а ее саму выставляли сумасшедшей эгоисткой, осмелившейся защищать свое пространство.
Она поняла, что разговоры, просьбы и скандалы здесь не работают. Это была битва, в которой у нее не было союзников. И чтобы выиграть ее, нужна была совершенно другая стратегия.
Тишина в кабинете юриста была густой и почти осязаемой, резко контрастируя с тем хаосом, который царил в душе Алины. Она сидела напротив немолодой женщины с умными, внимательными глазами, которая представилась Еленой Викторовной, и, запинаясь, снова и снова пересказывала свою унизительную историю. Казалось, с каждым произнесенным словом груз на ее плечах становится чуть легче.
— Я не знаю, что мне делать, — голос Алины дрогнул, когда она дошла до эпизода с выброшенной зубной щеткой. — Они не уважают меня, моего мужа, мой дом. Я чувствую себя чужой в собственной квартире.
Елена Викторовна слушала молча, лишь изредка делая пометки в блокноте. Когда Алина закончила, юрист отложила ручку и сложила руки на столе.
— Давайте разберемся по порядку, без эмоций, с точки зрения закона, — ее спокойный, профессиональный тон действовал умиротворяюще. — Квартира приобретена в браке?
— Да. Мы вносили первоначальный взнос вместе, платим ипотеку тоже из общего бюджета.
— Значит, квартира является вашей совместной собственностью. Это важный момент. Теперь самый главный вопрос — эти люди прописаны у вас?
— Нет! — Алина с надеждой посмотрела на юриста. — Конечно, нет. Они просто... приехали и живут.
— Отлично. Это ваша главная и пока что единственная защита, — Елена Викторовна позволила себе легкую улыбку. — Согласно жилищному кодексу, вы, как собственник, имеете полное право определять, кто может проживать в вашей квартире. Посторонние лица, каковыми являются ваша тетя и ее сын, не могут находиться в жилом помещении без вашего согласия. Если они отказываются съехать добровольно, вы вправе требовать их выселения через суд.
Алина слушала, затаив дыхание. Впервые за последние недели она почувствовала под ногами не зыбкую почву бесправия, а твердую опору.
— Но как? Муж... он вряд ли согласится подавать в суд на свою родню.
— Вам не нужно его согласие, — четко сказала юрист. — Вы один из собственников. Ваших прав достаточно для обращения с заявлением в полицию о том, что в вашей квартире проживают посторонние лица, отказывающиеся освободить жилплощадь. Участковый проведет беседу, составит протокол. Это станет первым официальным документом. Если не поможет — следующий шаг — иск в суд.
— А если они скажут, что мы их пустили? Что это просто спор между родственниками?
— Факт отсутствия регистрации и ваше прямое заявление о том, что вы против их проживания, будут ключевыми. Суд в таких случаях почти всегда на стороне собственника. Особенно если будут доказательства нарушения вашего покоя: показания соседей, аудио- или видеозаписи.
Елена Викторовна вытащила из стола чистый лист бумаги и начала писать тезисы.
— Итак, ваш план действий. Первое: зафиксируйте все. Сделайте фотографии беспорядка, который они оставляют. Включите диктофон на телефоне во время следующих разговоров с ними, особенно если они ведутся на повышенных тонах. Второе: поговорите с мужем. Объясните ему не эмоциями, а фактами — вы имеете право на защиту своей собственности. Третье: если разговор не поможет, вызывайте участкового. Четвертое: если и это не сработает — приходите ко мне, будем готовить исковое заявление.
Алина взяла листок с тезисами. Бумага казалась невероятно тяжелой и значимой. Это была не просьба, не мольба, не скандал. Это был план. Четкий, законный и неумолимый.
— Суд... это долго? Страшно?
— Это процедура. Не быстрая, но эффективная. И не вам должно быть страшно, а им. Подумайте, готовы ли вы к этому.
Алина подняла голову. В ее глазах, еще недавно полных слез, теперь горел твердый, решительный огонек.
— Я готова. Я забрала свою квартиру у банка, оплачивая ипотеку. Я заберу ее и у них.
Она вышла из здания юридической консультации и сделала глубокий вдох. Воздух, который еще недавно казался ей спертым и отравленным, теперь пах свободой. У нее было оружие. И она была готова его применить.
Она выбрала момент, когда все были в сборе. В субботу после обеда тетя Катя и Сергей развалились в гостиной перед телевизором, а Макс пытался чинить пропадающий звук на колонках. Алина стояла в дверном проеме, наблюдая за этой картиной несколько секунд. Она сжала в кармане кулак, чувствуя под пальцами шершавую поверхность листка с юридическими тезисами, и сделала шаг вперед.
— Мне нужно со всеми поговорить, — ее голос прозвучал непривычно громко и четко, заставив Сергея повернуть голову от телефона.
Телевизор продолжал работать, но атмосфера в комнате мгновенно изменилась, стала плотной и напряженной.
— Если опять про посуду, то я не в настроении, — буркнула тетя Катя, не отрывая взгляда от экрана.
— Не про посуду, — Алина подошла к телевизору и выключила его. — Речь идет о том, что вы должны съехать. В течение недели.
В комнате повисло ошеломленное молчание. Первой взорвалась, как всегда, тетя Катя.
— Ты что, с ума сошла? Куда мы съедем? Я не понимаю, о чем ты!
— Я говорю предельно ясно, — Алина говорила медленно, отчеканивая каждое слово, глядя ей прямо в глаза. — Вы проживаете в этой квартире без моего согласия. Я, как один из собственников, требую освободить мою жилплощадь. У вас есть семь дней, чтобы найти другое место жительства.
— Да как ты смеешь так со мной разговаривать! — тетя Катя вскочила с дивана, ее лицо побагровело. — Я тебе не какая-то бомжиха! Я тетя твоему мужу! Родная кровь!
— В моем доме это не имеет значения. Вы нарушаете мой покой и мои права.
— Максим! — завопила тетя Катя, обращаясь к племяннику, который замер с отверткой в руках. — Ты слышишь, что твоя жена творит? Она твою родную тетю на улицу вышвыривает! Скажи же ей!
Макс поднял на Алину растерянный взгляд. Он видел в ее глазах не истерику, не слезы, а холодную, отточенную решимость. Такой он ее еще не видел.
— Аля... Может, не надо так резко? — слабо попытался он вставить слово.
— Резко? — Алина повернулась к нему. — Их поведение все эти недели было образцом хамства и неуважения. Мои просьбы и скандалы ты называл «раскачиванием лодки». Теперь я не прошу. Я заявляю. Или они уезжают, или уезжаю я.
— Что значит «уезжаешь ты»? — нахмурился Макс.
— Это значит, что я подаю на развод и начинаю процесс выселения через суд. Юриста я уже нашла. Консультацию прошла.
Эта фраза подействовала на тетю Катю как удар тока. Она тут же достала телефон и начала лихорадочно набирать номер.
— Люда! Ты слышишь это! Твоя невестка нас на улицу выгоняет! И на развод подает! Да, прямо так и говорит! Судиться собралась!
Не прошло и двадцати минут, как в квартире снова появилась Людмила Петровна. Она влетела, как ураган, с лицом, искаженным гневом.
— Что тут у вас происходит? Какие суды? Какие ультиматумы? — ее взгляд прилип к Алине, полный ненависти.
— Мама, Алина требует, чтобы тетя Катя и Сережа съехали, — тихо сказал Макс.
— А я требую, чтобы они остались! — рявкнула Людмила Петровна. — Это семья! Мы помогаем семье! Алина, ты вообще в своем уме? Ты что, решила разрушить всю нашу семью из-за своих капризов?
— Это не капризы, — голос Алины не дрогнул. Она стояла прямо, плечи расправлены. — Это право на спокойную жизнь в собственном доме. Право, которое вы все у меня отняли. Я его возвращаю. Законным путем.
— Какой еще закон? Ты мне тут законы не цитируй! Ты в нашей семье, ты и подчиняйся нашим правилам!
— Ваше правило — это беспредел и хамство. Мое правило — Гражданский и Жилищный кодекс. Выбирайте, что вам ближе.
Людмила Петровна, тетя Катя и Сергей уставились на нее. Они наконец-то поняли, что это не блеф. Это не истерика обиженной женщины. Это был расчетливый ход, и у нее на руках были козыри.
Людмила Петровна перевела взгляд на сына. Ее последняя надежда.
— Максим, скажи ей! Немедленно прекрати этот цирк! — прошипела она.
Макс посмотрел на мать, на ее разгневанное, требовательное лицо. Он посмотрел на тетю Катю, на ее торжествующую ухмылку. А потом он посмотрел на свою жену. На ее бледное, но непоколебимое лицо. Он увидел в ее глазах не только решимость, но и боль. Ту боль, которую причинил он своей пассивностью.
Он глубоко вздохнул, и его плечи, столько времени сгорбленные под невидимым грузом, наконец-то распрямились.
— Мама, хватит, — сказал он тихо, но так, что было слышно каждое слово. — Алина права. Это наш дом. И я не позволю его разрушать.
В комнате воцарилась абсолютная тишина. Даже телевизор за стеной у соседей будто выключился. Людмила Петровна смотрела на сына с таким выражением, будто он воткнул ей нож в спину.
— Что? — выдавила она.
— Вы слышали мужа, — сказала Алина, разрывая паузу. — Неделя. Во вторник я буду менять замки.
Утро дня икс выдалось серым и дождливым, словно сама природа оплакивала то, что должно было случиться. Алина проснулась рано, еще до будильника. Она лежала и прислушивалась к звукам квартиры. Было непривычно тихо. Ни грохота тети Кати на кухне, ни оглушительного баса из-за двери Сергея. Эта тишина была зловещей.
В условленное время, ровно в десять, раздался звонок. На пороге стояли два таксиста, которых Макс заранее нашел для перевозки вещей. Он сам открыл им дверь, его лицо было каменным.
Тетя Катя и Сергей, мрачные и невыспавшиеся, уже стояли в прихожей рядом со своим скарбом. Их чемоданы были упакованы, лица выражали обиду и злобу.
— Ну что, добилась своего? — прошипела тетя Катя, проходя мимо Алины. — Выгнала старуху и ребенка на улицу. Довольна?
Алина не ответила. Она молча наблюдала, как таксисты выносят вещи. Воздух в квартире был густым от ненависти.
Когда последний чемодн оказался в подъезде, тетя Катя обернулась на прощание. Ее взгляд скользнул по прихожей, гостиной, и на ее губах появилась кривая, злобная улыбка.
— Ну, счастливо вам оставаться, — сказала она с фальшивой сладостью. — Надеюсь, вам здесь не будет слишком... одиноко.
Она с силой хлопнула дверью. Звук отозвался в тишине квартиры, как выстрел.
Алина закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Первое, что она почувствовала — это облегчение. Невероятное, всепоглощающее чувство освобождения. Кошмар закончился. Она повернулась, чтобы пройти на кухню, и тут ее взгляд упал на дверь в гостевую комнату. Она была приоткрыта.
Сердце ее екнуло. Почему-то интуиция подсказывала, что не все так просто. Она медленно подошла и толкнула дверь.
Комната была пуста. Но не просто пуста. Стена у изголовья кровати, которую Алина так тщательно подбирала с дизайнером, была испорчена. Кто-то явно провел по свежим обоям чем-то острым, оставив длинные, кривые царапины, складывающиеся в нечто похожее на ухмыляющуюся рожу.
Алина ахнула и поднесла руку ко рту. Она отшатнулась и побежала на кухню. Возможно, там все в порядке?
Но на кухне ее ждало новое потрясение. Дверца ее новой, дорогой духовки, предмета ее гордости, была вся в глубоких царапинах. Кто-то явно водил по ней с силой каким-то металлическим предметом, возможно, вилкой.
— Макс! — крикнула она, и голос ее сломался от слез, которые наконец хлынули наружу.
Макс вбежал на кухню. Он посмотрел на духовку, и его лицо исказилось от ярости и стыда.
— Что они сделали... — прошептал он. — Что они, суки, сделали...
— Проверь ванную, — рыдая, выдавила Алина.
Он бросился в ванную комнату. Через мгновение Алина услышала его сдавленное ругательство. Она подошла и заглянула внутрь. Унитаз был забит. Кто-то с силой запихал внутрь тряпку, а сверху набросал бумаги и гигиенических принадлежностей. Вода уже начинала подступать к краю.
Алина прислонилась к косяку двери. Слезы текли по ее лицу, но это были не только слезы обиды и боли. Это были слезы бессильной ярости. Она отвоевала свой дом, но он был изувечен. Ощущение победы было отравлено этим мелким, мерзким актом вандализма.
Она достала телефон с трясущимися руками и набрала номер своей подруги.
— Они уехали, — сказала она, с трудом сдерживая рыдания. — Но они все испортили. Обои, духовку... В унитаз тряпку запихали.
— Ну и свиньи! — возмущенно воскликнула подруга. — Это просто какой-то патологический случай! Не плачь, ты справилась с главным! Вызови сантехника, я тебе денег скину на ремонт!
— Ничего, — прошептала Алина, вытирая лицо. Она смотрела на затопленный унитаз, на свою испорченную кухню, и вдруг ее охватило странное, горькое спокойствие. — Это просто вещи. Их можно починить. Главное, что они ушли. Я отвоевала свой дом.
Она положила трубку и обернулась к Максу, который стоял посреди коридора с поникшей головой.
— Я вызову сантехника, — тихо сказал он. — И мастеров... Я все исправлю.
Алина кивнула. Она не смотрела на него. Она смотрела на свою квартиру, израненную, но наконец-то тихую. И понимала, что битва за стенами выиграна. Но война за доверие внутри них — только начиналась.
Прошел месяц. Следы варварского отъезда тети Кати и Сергея постепенно исчезали. На стене в гостевой комнате красовались новые, свежие обои с неброским геометрическим узором. Дверца духовки была заменена, и теперь блестела, как новенькая. Сантехник быстро устранил засор, вернув ванной комнате ее былое достоинство. Физические раны квартиры затянулись.
Но тишина, наступившая в доме, была иной. Она не была прежней, безмятежной, какой была до всего этого кошмара. Эта тишина была звенящей, настороженной, будто в воздухе все еще витало эхо недавних скандалов.
Алина сидела на своем диване, том самом, на котором так любила разваливаться тетя Катя, и пила чай. Она смотрела в окно на огни вечернего города. В квартире было чисто, уютно и пусто. Макс находился в соседней комнате, и это молчаливое сосуществование стало их новой нормой.
Он старался. Слишком старался. Он приносил ей кофе в постель, мыл посуду после ужина, без напоминаний ходил в магазин. Но каждое его действие было наполнено таким раскаянием и такой осторожностью, что от этого становилось неловко им обоим. Между ними выросла невидимая стена, сложенная из его слабости и ее разочарования.
В тот вечер он вышел в гостиную и сел рядом с ней, но не близко. Он смотрел на свои руки.
— Ремонт в прихожей закончил вчера, — тихо сказал он. — Ничего не напоминает.
— Да, — кивнула Алина. — Спасибо.
Наступила пауза, тяжелая и неловкая.
— Мама звонила, — наконец произнес Макс.
Алина не ответила. Она просто подняла на него взгляд, и в ее глазах он прочитал все, что ей было нужно. Людмила Петровна после того дня не звонила и не приезжала. Обида была ее оружием, и она владела им виртуозно.
— Она сказала, что мы разрушили семью, — голос Макса дрогнул. — Что я предал ее ради каприза жены.
— И что ты ответил? — спокойно спросила Алина.
— Я сказал, что мы защищали наш дом. Наш. И что если это и есть семья, то ее разрушила не ты, а ее нежелание считаться с нами.
Алина медленно поставила чашку на стол. Это был первый раз, когда он так прямо и открыто встал на ее сторону перед матерью. Не в порыве ярости, а обдуманно.
— Прости меня, — выдохнул он, и его голос наконец сорвался. — Я был тряпкой. Я видел, как тебе тяжело, как они тебя унижают, и я просто... прятался. Я думал, что если переждать, все само рассосется. Я был слепым и трусливым идиотом.
Он ждал ответа, но Алина молчала. Она смотрела на него, и в ее душе не было триумфа. Была лишь усталая, холодная пустота.
— Да, — тихо согласилась она. — Был. Ты позволил им превратить мой дом в ад. Ты заставил меня чувствовать себя одинокой и преданной в собственных стенах. Ты смотрел, как я плачу, и делал вид, что не понимаешь, в чем дело.
Она видела, как содрогнулось его плечо, но не стала смягчать слов. Они должны были быть сказаны.
— Простить я тебя, наверное, смогу, — продолжила она, глядя в окно. — Потому что иначе нам нет смысла быть вместе. Но забыть... Макс, я не знаю, смогу ли я когда-нибудь забыть этот ужас. И тот факт, что тебе понадобилась угроза развода и суда, чтобы наконец-то стать моим мужем, а не послушным сынком своей матери.
Он кивнул, сглотнув ком в горле. Слезы текли по его лицу, и он не пытался их скрыть.
— Я понимаю. Я все понимаю.
— Нам придется заново учиться доверять друг другу, — сказала Алина, и в ее голосе прозвучала не надежда, а констатация тяжелого факта. — Сначала тебе нужно заслужить мое доверие. А мне... мне нужно снова научиться чувствовать себя здесь в безопасности. Не только от чужих, но и от твоего молчания.
Она встала и пошла в спальню, оставив его одного с его раскаянием. Она легла в кровать и долго лежала без сна, прислушиваясь к тишине. Она была желанной, но все еще хрупкой. Она защитила свою территорию, отстояла свои границы. Она выстояла в этой войне.
Но, глядя в потолок, она понимала — самая сложная битва, битва за восстановление мира в их двоих, только начиналась. И исход ее был пока неизвестен. Она была свободна, но одинока в своей победе. И эта мысль была самой горькой ценой за возвращенное спокойствие.