Рабочий день выдыхался. За окном офиса медленно сгущались ранние осенние сумерки, а на мониторе Максима замерцала заставка. Он потянулся, с наслаждением хрустнув позвонками. Последняя задача была закрыта, и предвкушение тихого вечера дома, где ждали ужин, дети и Карина, согревало изнутри. Он уже почти физически чувствовал запах готовящегося рагу.
На столе завибрировал телефон. Незнакомый номер. Скорее всего, спам или курьер. Максим лениво провел пальцем по экрану.
— Алло?
В трубке послышался негромкий женский смешок. Неприятный, какой-то сипловатый и знакомый до мурашек.
— Максик? Привет, это Юля. Сестра твоей жены. Краля, если что.
Максим нахмурился. Юля. Младшая сестра Карины, вечная проблема семьи. Они не общались годами, после той истории с деньгами, которые она так и не вернула. Что ей нужно?
— Юля? Ты как?..
— Да прекрасно все, — перебила она. Голос ее звучал странно: будто бы сочувственно, но с явной ядовитой ноткой. — Слушай, я тут долго думала… Ну, не могу я больше молчать. Совесть, понимаешь?
Максим замер. По спине пробежал холодный, несущий беду предрассудочный мурашек.
— О чем ты?
— О Карине. О твоей идеальной жене. Она тебе, бедолага, давно рога ставит. С моим бывшим, с Андреем. Помнишь такого?
Слова обрушились как удар обухом по темени. Звон в ушах. Комната поплыла. Максим непроизвольно сжал телефон так, что треснул пластиковый чехол.
— Что?.. Что за чушь?..
— Какая чушь, — почти прошептала Юля, и в этом шепоте слышалось сладострастие. — Они прямо сейчас у меня на даче. В бане, наверное. Или уже после. Я просто со стороны наблюдаю, а тебя стало жалко. Мужик-то ты неплохой, а ее понесло.
— Ты врешь! — вырвалось у Максима хрипло. — Карина дома, с детьми!
— Проверь, — коротко бросила Юля. — Но если решишь заглянуть — дача та же, помнишь? Туда, где ты мне когда-то шашлык делал. Не благодари.
Щелчок в трубке. Гудки.
Сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. Мысли неслись обрывками, не связываясь воедино. «Бред. Бред сумасшедшей. Завидует. Мстить хочет». Он трясущимися пальцами набрал номер Карины.
Трубку взяли почти сразу.
— Алло, Макс? — Голос жены был сонным, расслабленным. На фоне — приглушенный звук телевизора, какой-то мелодрамы.
— Ты где? — спросил он, и сам ужаснулся тому, как прозвучал его голос: глухой, чужой.
— Где-где? Дома, конечно. Только Сашку уложила, смотрю кино. Устала сегодня. Ты скоро?
Ложь. Он почувствовал это кожей. В ее голосе была та самая, едва уловимая, сладковатая фальшь, которую он раньше никогда не улавливал, но теперь она резала слух, как стекло.
— Да, — выдавил он. — Работа затянулась. Вызывают, авария на сервере. Приеду не скоро.
— А, ясно… Ну ладно, — в ее голосе мелькнуло не разочарование, а… облегчение? — Не торопись. Я, может, тоже раньше спать лягу.
Они повесили. Максим сидел, уставившись в темный экран монитора. Потом, на автомате, открыл соцсети. Юля. Ее профиль был открыт. И там, в самом верху ленты, свежий пост, сделанный двадцать минут назад.
Фотография. Веранда той самой дачи. На столе бутылка вина, два бокала. И подпись: «Тихие посиделки с сестренкой. Расслабляемся по полной!»
Он увеличил фото. Винный бокал в женской руке с узнаваемым браслетом, который он подарил Карине на прошлый день рождения. И на заднем плане, в проеме двери в дом, нечеткий, но совершенно однозначный мужской силуэт в темной футболке. Андрей всегда носил такие.
Все. Мир рухнул. Трещал по швам, рассыпался в пыль. Рагу, тихий вечер, планы на выходные, доверие, десять лет брака — все это превратилось в жалкий, вонючий фарс.
Адреналин ударил в голову, вытеснив панику. Теперь им двигала холодная, слепая ярость. Он резко встал, так что кресло откатилось и ударилось в стену. Схватил ключи от машины. Не думая, на ходу отправил Карине сообщение: «Срочный вызов, в область. Вернусь под утро». Пусть думает, что он тоже где-то не там, где сказал.
Он выбежал из офиса, не замечая удивленных взглядов коллег. В голове стучала только одна мысль, совпадающая с ритмом шагов: «Дача. Сейчас. Все увидеть своими глазами».
Первая глава закончилась. Поездка только начиналась.
Глава 2: Дача, где все началось
Дорога на дачу слилась в темный, прерывистый тоннель. Фары выхватывали из мрака разметку, придорожные кусты, знаки, которые Максим не читал. Руки сами сжимали руль до побеления костяшек. В ушах, поверх рева мотора, продолжал звучать этот голос — сонный, фальшивый, пропитанный ложью. «Дома, конечно. Устала. Смотрю кино». Каждое слово теперь обжигало, как раскаленная игла.
Он свернул на грунтовку. Помнил этот путь. Да, он действительно жарил тут шашлык года три назад. Юля тогда клянчила у них деньги на «перспективный проект». Дали. Проект испарился, а с ним и деньги. Карина потом плакала, просила не ссориться с сестрой, мол, семья дороже. Он согласился, задвинув обиду глубоко внутрь. Теперь эта обида вырвалась на свободу, смешалась с яростью и болью в один клубок, готовый разорваться.
Впереди, в глубине участка, светилось окно. Главное окно гостиной. Тот самый свет, что был на фото. Рядом стояла незнакомая машина, темный седан. Сердце упало в желудок. Он заглушил двигатель, остался сидеть в темноте, слушая стук собственной крови в висках. Что он делает здесь? Что хочет доказать? Но ноги уже вынесли его из машины. Он двинулся к дому, по колючей траве, не скрывая шагов.
Из открытой форточки доносился смех. Женский. Сначала неразборчиво, потом голоса стали четче. Он подошел вплотную, замер у стены.
— Брось ты, он же не дурак, — это был голос Карины, но какой-то другой, развязный, с хрипотцой. — Рано или поздно пронюхает.
— А что он сделает? — ответил мужской голос, низкий, бархатный. Андрей. — Разведется? Так ты только выиграешь. Половину его квартиры отсудишь, плюс алименты. А мы заживем.
— Мама говорит, надо давить на жалость, — сказала Карина, и в ее тоне послышалось знакомое Максиму нытье. — Что я десять лет жизни на него потратила, что дети… А Юля поможет.
— Твоя сестра — гений, — усмехнулся Андрей. — Этот ее звонок… Шедевр. Подлила масла в огонь. Теперь он сам начнет скандалить, будет выглядеть тираном. Идеально.
Внутри у Максима что-то оборвалось. Звонок. Значит, это не спонтанная «жалость». Это план. Спектакль, в котором ему отвели роль дурака. Ярость, холодная и слепая, накрыла с головой. Он больше не думал.
Дверь на веранду была заперта. Он рванул ручку, потом отошел и ударил плечом рядом с замком. Старая древесина с хрустом поддалась. Он ворвался внутрь.
В гостиной, за столом с недопитым вином, замерли двое. Карина вскрикнула. Она была в его старом халате, том самом, клетчатом, что обычно висел в их ванной. Волосы растрепаны, на щеках румянец. Рядом, полуобернувшись к двери, сидел Андрей. Высокий, спортивный, в той самой черной футболке. На его лице сначала промелькнуло испуганное недоумение, затем оно сменилось наглой бравадой.
— Максим?! — выдохнула Карина, вскакивая. Халат распахнулся. — Что ты… Как ты…
— Дома, конечно, — прошипел Максим. Голос не слушался, звучал хрипло и чужим тоном. — Устала. Кино смотришь. Хорошее кино, да?
— Послушай, друг, это не то, что ты думаешь, — начал Андрей, медленно поднимаясь. Он пытался казаться спокойным, но взгляд бегал. — Мы просто… старые друзья. Повстречались, выпили за встречу.
— В халате моего мужа? На даче у сестры? В десять вечера? — Максим шагнул вперед. Его взгляд перешел с Андрея на Карину. — Сколько времени?
Карина отпрянула к стене. Ее испуг быстро таял, уступая место злости и панической защите.
— А что ты хотел?! — вдруг закричала она. — Ты вечно на работе! Ты дома — как пришелец! Приползешь, уткнешься в телефон или в комп! Ты меня не замечаешь годами!
— Вот и нашел, кто заметил? — рявкнул Максим, указывая пальцем на Андрея. Тот нахмурился.
— Не указывай на меня, — пробурчал он.
В дверном проеме в кухню появилась Юля. Она прислонилась к косяку, скрестив руки на груди. На лице — не скрываемая, довольная улыбка. В руке блеснул экран телефона. Она снимала.
— Ну что, Макс, повеселились? — спросила она сладким голосом. — Я же предупреждала. Правда глаза колет?
— Ты… ты сумасшедшая, — обернулся к ней Максим. — Ты все подстроила!
— Я? — она притворно удивилась. — Я всего лишь открыла тебе глаза. А что вы тут делали — это ваши делишки. Я просто хозяйка, приняла сестру с другом.
— Заткнись! — крикнула Карина сестре, но та только пожала плечами.
Андрей, ободренный присутствием Юли, сделал шаг навстречу Максиму.
— Ладно, хватит цирка. Ты вломился в частную собственность. Уходи, пока не поздно. Или тебя вынести?
Это был последний рычаг. Максим, не раздумывая, двинулся на него. Не для драки, нет. Просто чтобы оттолкнуть, убрать с дороги. Но Андрей среагировал резко — отшатнулся и нанес короткий, пьяный удар кулаком в сторону Максима.
Удар пришелся вскользь, по плечу. Но этого хватило. Максим рванулся вперед, схватил Андрея за грудки футболки и с силой толкнул. Тот, не ожидая такого напора, отлетел назад, зацепился за ножку стола и рухнул на пол вместе с опрокинутым стулом. Бутылка и бокалы со звоном покатились по полу.
Карина взвизгнула. Юля ахнула, но не от страха, а скорее от восторга, еще активнее начав снимать.
— Прекрати! Ты что делаешь! — завопила Карина, бросаясь к Андрею.
Максим стоял над ними, тяжело дыша. Вид жены, суетящейся над другим мужчиной, полный ее взгляд, обращенный к нему — не с раскаянием, а с ненавистью и страхом за любовника, — добил его окончательно. Вся злость разом ушла, оставив после себя ледяную, мертвую пустоту.
Он посмотрел на Юлю, на ее телефон.
— Снимай, — тихо сказал он. — Снимай на здоровье. Это тебе в суде пригодится. Вместе со скринами вашего милого чата.
На лице Юли впервые промелькнула неподдельная тревога. Она опустила телефон.
— Какого чата? — быстро спросила Карина, поднимая на него глаза.
Максим не ответил. Он повернулся и пошел к выходу. Спина была напряжена, он ждал удара сзади, криков, чего угодно. Но позади стояла только гнетущая тишина, нарушаемая всхлипываниями Карины и тяжелым дыханием Андрея.
Он вышел на прохладный воздух, сел в машину и просто сидел, глядя на светящееся окно. Через несколько минут там мелькнула тень — Юля закрыла штору.
Он завел двигатель и тронулся. Когда дача скрылась из вида зеркала заднего вида, в салоне зазвонил телефон. На экране горело: «Теща Людмила».
Максим сгреб аппарат, готовый швырнуть его в стекло, но вместо этого нажал ответить. Он хотел услышать, что они придумают первыми.
В трубке сразу, без предисловий, раздался истеричный, визгливый крик:
— Максим! Ты что, тварь такая, натворил?! Руки на людей поднимать! Я тебя в тюрьму упеку! Мерзавец! Ты мне за все ответишь!
Он просидел в машине у обоины, слушая этот визг, еще минут пять. Пока Людмила Петровна не выдохлась, перейдя на тяжелое, хриплое дыхание. Максим не произнес ни слова. Просто положил трубку, выключил телефон и забросил его на пассажирское сиденье. Дальше была ночь, которую он провел в первом попавшемся придорожном мотеле. Бессонная, липкая от отчаяния и щемящей, физической боли под ребрами. Он смотрел в потолок, и в голове, как на пленке, крутились кадры: ее смех из форточки, халат, довольная физиономия Юли, опрокинутый стул. И этот план. Хладнокровный, меркантильный план.
Под утро он на автомате зашел в магазин при мотеле, купил новую зубную щетку, самый дешевый бритвенный станок и бутылку воды. Умывшись, он поймал свое отражение в зеркале: запавшие глаза, щетина, складки на еще не снятой рубашке. Чужое лицо.
Он вернулся домой ровно в восемь утра. Время, когда обычно нужно будить детей на школу. Ключ повернулся в замке с привычным щелчком, но звук этот был теперь полон угрозы.
В прихожей пахло кофе и чем-то подгоревшим. Из кухни доносились сдержанные голоса и всхлипы. Максим снял обувь, двинулся по коридору.
В дверном проеме кухни он замер. За столом сидели Сашка и Маша. Перед ними стояли тарелки с недоеденной яичницей. Дети ели молча, исподлобья поглядывая на мать. Карина стояла у плиты, спиной к комнате, делая вид, что помешивает что-то в кастрюле. Плечи ее были неестественно напряжены. Она была уже в своей домашней одежде — спортивные штаны и футболка. Тот халат, наверное, валялся теперь на дачном полу.
Сашка, девятилетний, первым поднял на отца глаза. В них был немой вопрос и страх.
— Пап… Ты где был? — тихо спросил мальчик. — Мама сказала, у тебя срочная работа.
Максим почувствовал, как у него сжалось горло. Он сделал шаг внутрь.
— Да, сынок, была работа, — его голос прозвучал хрипло. Он посмотрел на Карину. Она медленно обернулась. Лицо было бледным, опухшим от слез или бессонницы, но губы плотно сжаты. В ее глазах он прочитал все: и страх разоблачения, и злость, и уже знакомую ему расчетливую холодность.
— Маша, Саш, — сказала она, неестественно бодро. — Доедайте быстро и идите собирать портфели. Папа пришел, нам нужно поговорить. Взрослым.
Дети покорно заерзали на стульях. Максим видел, как они переглядываются, чувствуя ледяную волну, исходящую от родителей. Он молча прошел в спальню. Всё здесь было так, как всегда. Заправленная кровать, ее кремы на туалетном столике. Только в воздухе висело что-то нездоровое, чужое.
Он скинул пиджак, смял его в руках, потом швырнул на кресло. За дверью послышались шаги — дети ушли в свои комнаты. Через мгновение в спальню вошла Карина. Она закрыла дверь и прислонилась к ней, скрестив руки.
— Ну? — выдохнула она. — Доволен? Устроил цирк. Избил человека. Вломился в дом…
— Заткнись, — тихо, но очень четко произнес Максим. В его тоне не было крика, только усталая, беспощадная решимость. — Один раз я тебе говорю — заткнись. Не смей сейчас говорить мне про цирк. Не смей.
Она от неожиданности притихла, глаза расширились.
— Я подаю на развод, — продолжил он, глядя мимо нее, в стену. — Сегодня же найду адвоката. Квартира, машина, счет — все будет заморожено до решения суда. Дети остаются со мной.
Это как будто вывело ее из ступора. Она оттолкнулась от двери.
— Что?! С тобой? Ты с ума сошел! Ты их на работу с собой брать будешь? Это мои дети!
— Наши дети, — поправил он. — Которые не будут расти рядом с матерью-лгуньей и ее… «другом». И уж точно не под крылом твоей сестры и матери.
— Ты ничего не докажешь! — в ее голосе вновь зазвенела истерика. — Это ты избил Андрея! У тебя нет никаких доказательств! А у меня есть — Юля все сняла! Ты агрессор! Ты тиран, который бросил семью и устроил дебош!
— Доказательства будут, — сказал Максим, вспоминая обрывки услышанного разговора. — Ваш милый чатик, где вы решали, как «развести лоха». Твои слова про алименты и половину квартиры. Это называется «сговор с целью незаконного завладения имуществом». Суд это любит.
Карина побледнела еще больше. Она поняла, что он слышал больше, чем предполагала.
— Ты… ты подслушивал! — это было слабое, детское обвинение.
В этот момент в прихожей громко, на всю квартиру, хлопнула входная дверь. Послышались быстрые, тяжелые шаги на каблуках.
— Карина! Максим! Где вы?!
Голос Людмилы Петровны. Громкий, властный, наполненный праведным гневом. Карина метнулась к двери спальни, чтобы выйти, но было поздно. Теща, не стучась, распахнула дверь. Она стояла на пороге, одетая, как на парад, в кричащем платье и с огромной сумкой. Ее лицо было искажено гневом.
— А, вот он, красавец! — она уставилась на Максима, сверкнув глазами. — Ну, рассказывай, подлец, как ты посмел поднять руку на родного человека? На Андрея! Он же как сын мне!
— Для начала он не родной, — холодно парировал Максим. — А во-вторых, он первый ударил. Это будет самооборона.
— Врешь! Все видели! Ты на него набросился! — Людмила Петровна сделала шаг в комнату, ее взгляд скользнул по интерьеру, будто производя опись. — Но это не важно. Важно, что ты все испортил. Катюша моя десять лет жизни на тебя положила, детей родила, а ты… изменяешь ей, наверное, ищешь повод выгнать!
Максим только покачал головой, пораженный наглостью искажения фактов. Карина стояла рядом с матерью, уже не плача, а с каменным лицом. Она нашла опору.
— Я ничего не ищу, — сказал Максим. — Я констатирую факт. Ваша дочь изменяла. Брак окончен.
— Окончен, говоришь? — Людмила Петровна язвительно усмехнулась. — Нет, милок, это только начинается. Раз брак окончен, давай говорить по-деловому. Эта квартира куплена в браке? Куплена. Значит, нашей Карине — половина. Плюс алименты на детей и на нее, пока она не устроится. Машина тоже пополам. И дача, которую вы вскладчину с родителями покупали, — нашей семье ее доля. Мы все подсчитали.
Она вытащила из сумки листок бумаги и швырнула его на кровать. Максим мельком увидел колонки цифр. Его тошнило от этого цинизма.
— Вы с ума сошли, — прошептал он. — Вы вообще понимаете, что происходит? Ваша дочь разрушила семью, а вы прибежали делить шкуру неубитого медведя?
— Не хами мне! — взвизгнула теща. — Ты нам все обязан! Мы тебе Катюшу в жены отдали, мы тебе внуков родили! Ты должен был обеспечивать! А вместо этого устраиваешь пьяные дебоши! Так вот, теперь ты ответишь по полной. Катя, не переживай, мама с тобой. И Юлька поможет. Мы его через суд выживем отсюда.
Она обняла застывшую Карину за плечи. Та опустила голову, но не оттолкнула мать. В этот момент Максим окончательно понял: он воюет не с одной предавшей его женщиной. Он воюет с целым кланом, где правды нет и не было, есть только общая жажда наживы и взаимное оправдание любого подлости.
Из-за их спин в дверь робко заглянула Маша. Шестилетняя девочка с большими, полными слез глазами.
— Бабушка, не кричи… Папа, мама, не ругайтесь…
Людмила Петровна мгновенно сменила гнев на сладкое, приторное умиление.
— Ой, внученька, не бойся, мы не ругаемся! Мы тут с папой… обсуждаем, как лучше будет вам с мамой жить. Иди, собери свои игрушечки, самые любимые.
Максим увидел, как по лицу Маши пробегает тень испуга. Он не выдержал.
— Всё, — сказал он громко и твердо. — Разговор окончен. Людмила Петровна, выходите из моего дома. Карина, если хочешь обсудить что-то, кроме развода и раздела, говори через моего адвоката. Дети сегодня идут в школу как обычно. А сейчас вы все мешаете нам собираться.
Он подошел к дочери, взял ее за руку.
—Пойдем, зайка, дособерем портфель, — его голос для ребенка стал мягче, но в нем все еще дрожала стальная струна.
Он увел Машу, оставив в спальне двух женщин. Оглянувшись в последний момент, он увидел, как теща что-то быстро и зло шепчет на ухо своей дочери, а та кивает, сжав губы. Их фигуры в свете утреннего солнца, падающего из окна, выглядели не как родные люди, а как два враждебных лазутчика на чужой территории. Его территории. Которую они уже считали своей.
После школы Максим отвез детей к своим родителям. Объяснил скупо: «С мамой небольшие проблемы, поживете у бабушки с дедушкой пару дней, пока мы не разберемся». В глазах отца он увидел немой вопрос и поддержку, мать без лишних слов обняла внуков. Он был благодарен им за это молчаливое понимание.
Адвоката, Сергея Михайловича, нашел по рекомендации коллеги. Офис был небольшим, но солидным, с видом на центр города. Сам адвокат — мужчина лет пятидесяти, с внимательным, усталым взглядом — выслушал его, не перебивая. Максим изложил все, начиная со злополучного звонка Юли, заканчивая утренним визитом тещи с «претензионным листом». Рассказал про запись на телефоне Юли и свои догадки про их чат. Голос его временами срывался, но он старался говорить четко, по фактам.
Сергей Михайлович сидел, сложив пальцы домиком, изредка делая пометки в блокноте. Когда Максим закончил, адвокат отложил ручку и вздохнул.
— Максим, ситуация, к сожалению, типовая. Грязная, эмоциональная, но типовая. Давайте по порядку. Первое — развод. При наличии несовершеннолетних детей и спора об имуществе — только через суд. Мировому судье это не подсудно.
— Я это понимаю, — кивнул Максим.
— Второе — основание. Измена сама по себе не является безусловным основанием для развода или для того, чтобы суд отказал жене в алиментах на себя или в доле имущества. Судья, конечно, может учесть это при разделе, отойдя от принципа равенства долей, но нужны очень веские и, главное, правильно оформленные доказательства. Ваши домыслы про чат — не доказательства. А вот ваше вторжение на дачу и рукоприкладство — уже может быть доказательством против вас.
— Но он первый ударил! И я не бил его, я оттолкнул!
— Были свидетели, кроме заинтересованных лиц? Нет. Есть видео? Есть, но у противоположной стороны, и на нем, я уверен, зафиксирован именно ваш агрессивный вход и последующая потасовка. Они могут подать заявление о побоях. Это надо иметь в виду.
Максим почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он был настолько уверен в своей правоте, что не думал о возможных ответных ударах.
— Что же делать?
— Действовать с холодной головой. Первое — официально, заказным письмом с уведомлением, предложите жене решить вопрос о разделе имущества и детей мирно, через соглашение. Это создаст вам хорошую позицию в суде: вы не уклоняетесь, вы за диалог. Она почти наверняка откажется, но у вас будет документ. Второе — собирайте доказательства её образа жизни и, что важнее, негативного влияния её родственников на детей. Диктофонные записи разговоров с тещей, где она угрожает или вымогает, — это сильный аргумент. Скриншоты переписки, если найдете, — еще лучше. Но добывать их нужно законно. Не взламывая её телефон.
— А как же? Она же не станет их мне просто так отдавать.
— Есть варианты. Иногда помогает давление на сообщников, — адвокат многозначительно посмотрел на Максима. — Вы упомянули некоего Андрея. Он может оказаться слабым звеном. Но это уже детали. Теперь о главном: дети.
Сергей Михайлович взял в руки толстый том Семейного кодекса, но открывать его не стал.
— Спор о детях — самый болезненный. Суд будет исходить из интересов ребенка. Ваши аргументы: стабильный доход, нормальные жилищные условия, отсутствие вредных привычек. Её аргументы: она мать, дети маленькие, традиционно остаются с матерью. Ваша задача — доказать, что её среда, а именно её сестра и мать, оказывают на детей разрушительное влияние. И что её собственное поведение аморально и не соответствует роли матери. Это сложно, но шансы есть, особенно если удастся инициировать психолого-педагогическую экспертизу.
— А алименты? — спросил Максим, боясь услышать ответ.
— На двоих детей — одна четверть вашего официального дохода ежемесячно. Если дети останутся с ней. Если с вами — она будет платить вам. Кроме того, она может потребовать алименты на себя, если докажет, что нуждается и не может работать, например, из-за ухода за малышом. Но Маше уже шесть, этот аргумент слабый. Однако будьте готовы, что она попросит.
Адвокат сделал паузу, давая информации усвоиться.
— И последнее, Максим. Готовьтесь к тому, что она уже действует. Скорее всего, документы на развод и алименты уже готовятся. И ключевой момент: пока суд не вынес решение, вы имеете полное право жить в своей квартире. Не уходите оттуда. Иначе потом будет сложнее вернуться.
Максим вышел из офиса с папкой документов и тяжелой головой. Мир права оказался сложным и безжалостным, где его боль и ярость значили куда меньше, чем правильно оформленная бумага. Он включил телефон. Десяток пропущенных звонков: три от Карины, пять от Людмилы Петровны, два с незнакомых номеров. И одно SMS от коллеги: «Макс, ты в порядке? Твоя теща звонила на работу, что-то кричала про твой запой и дебоши. Босс спрашивал».
Его снова затошнило. Они уже начали. Ударили по репутации.
Он поехал домой, чтобы собрать вещи для детей и взять кое-что из своих. Подъезжая к дому, увидел у подъезда знакомый автомобиль Юли. Он припарковался и быстро поднялся на этаж.
Дверь в квартиру была приоткрыта. В прихожей стояли две сумки. Из гостиной доносились голоса.
— Этот телевизор точно дорогой, — говорила Юля. — И игровую приставку Сашкину бери, новую же купили недавно. Он и так играть не будет, у папы-то денег теперь не останется.
Максим шагнул в гостиную. Карина и Юля, заслышав шаги, резко обернулись. Они стояли у телевизора, отключая его от сетевого фильтра. На полу рядом лежала игровая консоль. В сумках уже виднелась небольшая бытовая техника: блендер, электрочайник, утюг.
— Что вы делаете? — тихо спросил Максим. Вопрос был риторическим.
— Забираю свое, — ответила Карина, избегая его взгляда. — Это всё куплено в браке, значит, и мое тоже.
— Раздел имущества будет производить суд с описью, — сказал Максим, цитируя только что услышанное от адвоката. — До его решения выносить что-либо из квартиры вы не имеете права. Это можно расценить как растрату общего имущества.
— Ой, какой умный нашелся! — фыркнула Юля, не выпуская из рук шнура от телевизора. — Ты еще нам тут статьи будешь читать? Уходишь ты, а не мы. Значит, и вещи наши мы забираем. Чтобы ты их не продал, пока суд идет.
Максим не стал спорить. Он достал телефон и начал спокойно снимать их на видео.
— Продолжайте, — сказал он. — Особенно процесс отсоединения техники. Для суда и для полиции, на случай заявления о краже, пригодится. В описании я укажу дату, время и состав похищенного.
Карина замерла. Юля же, наоборот, бросила шнур и сделала шаг к нему.
— Прекрати снимать!
— Это моя квартира, и я снимаю факт незаконного выноса имущества, — холодно парировал Максим, не опуская телефон. — Есть претензии — зовите свою маму, пусть приходит с полицией. Или своим адвокатом. А пока — положите всё на место.
Карина, сраженная его неожиданной собранностью и юридическими формулировками, первая не выдержала. Она молча начала выкладывать вещи обратно из сумки. Лицо ее горело от стыда и злости.
— Ладно, Юль, пошли, — буркнула она, не глядя на сестру.
— Что? Ты что, испугалась его? — возмутилась Юля.
— Я сказала, пошли! — крикнула Карина и, толкнув сестру в сторону прихожей, выбежала из квартиры.
Юля послала Максиму многообещающий, ядовитый взгляд.
— Это только начало, — прошипела она. — Ты еще пожалеешь, что вообще родился.
Она вышла, громко хлопнув дверью.
Максим опустился на диван, в опустевшую, наполненную враждебной энергией квартиру. Он посмотрел на экран телефона. Следующий звонок был от адвоката. Он взял трубку.
— Максим, вы дома? Только что получил информацию. Ваша супруга, точнее, её представитель, только что подала в суд заявление о расторжении брака и взыскании алиментов. На детей и на нее. Сумма запрошена исходя из вашего среднего дохода за последние три года, плюс требование о сохранении за ней права пользования квартирой до раздела. Будем готовить возражения.
Война, как и предсказывал адвокат, началась. И первая атака была именно с той стороны, откуда он, в своей душевной буре, её не ждал — с холодного, бездушного поля юридических формулировок и циничных денежных требований.
Тишина в опустевшей квартире длилась недолго. Через час после звонка адвоката, когда Максим пытался сосредоточиться на составлении списка общего имущества для суда, на его телефон посыпались сообщения.
Первым написал старый друг, с которым они не виделись полгода.
«Макс, привет. Только что твоя теща в общем родительском чату класса Сашки писала… Ты в порядке? Она там такое про тебя несла, что аж жуть. Напиши, если нужна помощь».
Максим похолодел. Он редко заглядывал в тот чат, обычно этим занималась Карина. Он открыл приложение мессенджера. Группа «2-Б класс» горела десятками непрочитанных сообщений. Прокрутив вверх, он нашел исходный пост.
Аккаунт Людмилы Петровны. Сообщение, размещенное два часа назад:
«Дорогие родители, учителя! Обращаюсь к вам с болью в сердце как бабушка Саши М. В нашей семье случилось страшное горе. Зять, Максим, на почве запоев и неконтролируемой агрессии разрушил семью. Он поднял руку на мою дочь, угрожал ей и детям, выгнал их из дома в чем были. Мы сейчас боимся за их безопасность и жизнь. Он отказывается пускать Катю в квартиру даже за детскими вещами. Умоляю вас, если ваши дети что-то слышали от Саши о скандалах или видели синяки на Кате — отзовитесь. Это нужно для суда. Надо защитить детей и мою бедную дочь от этого тирана! Простите, что отвлекаю, но иного выхода нет. Всех благ».
Под постом было несколько десятков реакций. Некоторые выражали сочувствие и поддержку («Какая же сволочь!», «Держитесь!», «Чем можем помочь?»). Несколько человек задавали осторожные вопросы («Вы вызвали полицию?», «Сашка в школу придет?»). Были и те, кто молчал. Администратор чата, классная руководительница, написала сухо: «Людмила Петровна, частные семейные вопросы, пожалуйста, решайте в личном порядке. Чат создан для учебных целей».
Максим сидел, уставившись в экран, чувствуя, как по лицу разливается жар бессильной ярости. Он представил, как завтра Сашка пойдет в класс, где половина родителей будет смотреть на него как на сына маньяка, а дети, наверное, уже перескажут дома эту историю.
Позвонил телефон. Рабочий номер. Его прямой начальник, Алексей Викторович.
— Максим, привет. Ты не на больничном?
— Нет, Алексей Викторович. В чем дело? — Максим попытался сделать голос ровным.
— Ко мне тут… гм… обращались. Женщина, представилась твоей тещей. Говорила, что у тебя тяжелая ситуация в семье, проблемы с алкоголем, что ты неадекватен. Просила «понять и простить» и, по возможности, не давать тебе ответственных задач. И что скоро будут суды, и тебе потребуются частые отгулы. Что происходит?
Максим сжал кулаки так, что костяшки побелели.
— Алексей Викторович, это информационная война. Мы с женой разводимся. Она с матерью пытается создать мне образ алкоголика и тирана для суда. Никаких проблем с алкоголем у меня нет, это легко проверить. А ответственные задачи я всегда выполнял в срок. Дайте мне два дня, я предоставлю вам документы от моего адвоката, чтобы эта ситуация не влияла на работу.
— Ладно, Максим, — в голосе начальника послышалось облегчение, но и настороженность. — Документы — это хорошо. Но, пожалуйста, решай свои дела без вовлечения офиса. Этот звонок был… крайне неприятным. Разберись.
«Разберись». Легко сказать. Он положил трубку и понял, что дрожит. Они атаковали по всем фронтам: семья, работа, социальный круг. Следующим шагом, он был уверен, станут соседи.
Но самый тяжелый удар был впереди. Вечером он поехал к родителям, чтобы повидать детей. Маша бросилась к нему в слезах, обняла за шею и не хотела отпускать. Сашка сидел на диване, угрюмо уставившись в планшет.
— Саш, как дела? — сел рядом Максим, положив руку ему на плечо.
Мальчик отстранился. Не резко, но очень четко.
— Пап… — он не поднимал глаз. — Бабушка Люда говорила с нами сегодня. Она сказала… что ты выгнал маму. И что ты будешь отбирать у нас квартиру, и нам придется жить в подвале. И что ты злой и пьешь.
Каждое слово падало, как нож. Максим почувствовал, как у него перехватывает дыхание.
— Саша, послушай меня внимательно, — он опустился на корточки перед сыном, пытаясь поймать его взгляд. — Бабушка Люда говорит неправду. Я никогда не выгоню тебя и Машу. Квартира никуда не денется. И я не пью. Это мама и бабушка очень сильно на меня злятся, потому что мы с мамой больше не будем жить вместе. И они придумывают страшные истории, чтобы мне было плохо. Понимаешь?
— Но почему они злятся? — в голосе мальчика прозвучала детская, страдальческая логика. — Если ты ничего плохого не делал?
Как объяснить девятилетнему ребенку про измену, про сговор, про алчность? Максим не нашел слов. Он обнял сына, и на этот раз тот не сопротивлялся, а прижался к его груди, тихо всхлипывая.
— Папа любит тебя больше всего на свете, — прошептал Максим. — И Машу. И я сделаю все, чтобы вам было хорошо и спокойно. Просто поверь мне, а не страшным сказкам.
Он уложил детей спать, долго сидел рядом, глядя на их спящие лица. Внутри все кричало от боли и ярости. Они перешли все границы. Они использовали детей как оружие.
Возвращаясь в пустую квартиру, он получил смс от Карины. Без эмоций, сухо: «Привези завтра в школу сменную обувь Сашке и физкультурную форму. Его вещи все у тебя».
Он не ответил. В голове созревал план. Адвокат говорил: «Диктофонные записи разговоров с тещей, где она угрожает или вымогает, — это сильный аргумент». Нужно было вывести ее на чистую воду.
Он дождался одиннадцати вечера и позвонил Людмиле Петровне. Набрал номер, который она использовала для звонков, и включил запись на втором телефоне.
Она сняла трубку после второго гудка.
— Ну что, алкоголик, опять пьянствуешь? — ее голос был полон ядовитого удовлетворения.
— Людмила Петровна, я хочу поговорить без истерик, — сказал Максим нарочито спокойно. — Вы разместили в школьном чату клевету. Вы звонили моему начальнику. Вы пугаете моих детей. Давайте остановим этот цирк. Что вам нужно, чтобы оставить детей и мою работу в покое?
Он почти физически ощутил, как на том конце провода она насторожилась, почуяв слабину.
— Что нужно? — она засмеялась. — Да все просто, умник. Чтобы ты не лез, куда не следует. Чтобы ты признал, что сам во всем виноват, и дал развод без претензий. Квартира — Кате, ты ей выплачиваешь компенсацию за твою долю по рыночной цене. Машину забираешь себе, она тебе не нужна. Алименты — пятьдесят процентов от твоей зарплаты. На детей и на Катю, пока она не устроится. И чтобы ты не претендовал на детей. Тогда мы, может быть, перестанем рассказывать всем, какой ты негодяй.
— Пятьдесят процентов? Вы с ума сошли? Это грабеж. И дети — мои, я их не отдам.
— А мы посмотрим, чьи они! — голос ее зазвенел. — Кому суд отдаст детей — алкашу-тирану или несчастной матери, которую муж выгнал на улицу? У тебя нет шансов, Максим. Все уже против тебя. Лучше соглашайся на мои условия. Отдай квартиру, откажись от детей, и мы оставим тебя в покое. Может, даже работу не лишишься. А если будешь упрямиться… — она сделала драматическую паузу, — …мы тебя так потопим, что ты не найдешь работы даже дворником. И дети сами от тебя отвернутся, когда узнают всю правду.
— Какую «правду»? — спросил Максим, подыгрывая ей.
— А ту, что ты избил мою дочь! Что ты угрожал ей ножом! Что у тебя долги и ты влез в криминальные схемы! Все что угодно! У нас с Юлькой фантазия хорошая. И поверят нам, а не тебе. Так что решай, умник. Или по-хорошему, или по-плохому.
Она бросила трубку.
Максим отложил телефон и остановил запись. Он переслушал ее. Голос тещи, наполненный злобой и торжеством, звучал отчетливо. Каждая фраза — шантаж, угроза, клевета. Это было уже не просто бытовое хамство. Это был материал.
Он отправил файл адвокату с коротким сообщением: «Сергей Михайлович, получилось. Жду вашей оценки».
Ответ пришел быстро: «Отлично. Это серьезно. Готовим встречное заявление о клевете и оказываем давление. Завтра на приеме обсудим дальнейшие шаги. Главное — не идите у них на поводу».
Максим выключил свет и остался сидеть в темноте. Впервые за несколько дней он почувствовал не только боль и ярость, но и слабый, холодный огонек надежды. Он больше не был беззащитной мишенью. У него появилось оружие. Грязное, как и вся эта война, но оружие. И он был готов его использовать.
Следующие два дня прошли в тягостном ожидании. Адвокат подготовил ответные документы в суд, включая ходатайство о назначении психолого-педагогической экспертизы для детей. Запись разговора с тещей была расшифрована, и Сергей Михайлович уверял, что это серьезный козырь. Но для полноты картины, как он и говорил на первой встрече, нужно было давление на слабые звенья.
Максим вспомнил про Андрея. «Он может оказаться слабым звеном». Он начал с поиска в социальных сетях. Профиль Андрея найти было не сложно — он оказался активным пользователем. По фотографиям и постам прослеживалась незамысловатая жизнь: тренажерный зал, машина, посиделки в недорогих барах, постоянные жалобы на нехватку денег и «везде одни жулики». Типичный искатель легких путей, примазавшийся к чужой семье.
Максим написал ему сообщение. Коротко и по делу: «Андрей, нужно встретиться. Наедине. Касается не только Карины, но и тебя лично. Выбирай место, где тебе комфортно. Без свидетелей и телефонов Юли».
Ответ пришел не сразу, лишь к вечеру. Видимо, советовался со своими «союзницами».
«Ок. Завтра, 19:00. Спортбар «Арена» на Ленина. Только ты один. И без провокаций».
Спортбар был полупустым в понедельник вечером. На огромных экранах молча показывали повторы футбольных матчей. Андрей сидел за столиком в дальнем углу, спиной к стене. Увидев Максима, он кивнул на стул напротив. Перед ним стояла уже почти допитая бутылка пива.
Максим сел, отклонив предложение официанта что-либо заказать. Он внимательно посмотрел на Андрея. Тот старался держать маску крутого парня, но в его глазах читалась неуверенность и усталость. Под левым глазом желтел fading синяк — последствие дачной потасовки.
— Ну, чего приперся? — начал Андрей, отхлебывая пиво. — Думаешь, я тебе расскажу, как мы с Катей круто проводили время? Так знай — да, круто. Очень.
— Я приперся не для этого, — спокойно сказал Максим, кладя на стол диктофон. Но не включая его. Просто как символ. — Я пришел, потому что считаю тебя таким же пострадавшим, как и я. Только ты еще этого не понял.
Андрей фыркнул, но в его взгляде мелькнуло любопытство.
— В натуре пострадавший. От твоих кулаков.
— От кулаков оправляешься быстро. А вот от того, что тебя использовали, как расходный материал в чужой игре, — нет. Юля тебя просто подставила, Андрей. И ты в этой игре уже проиграл.
— О чем ты вообще? — парень насупился, отодвинув бутылку.
— Давай я расскажу тебе твою же историю, — Максим наклонился вперед. — Юля с тобой давно. Ты ей, видимо, нравился. Но ты не айс, денег у тебя нет, платить за нее не готов. Ей нужен был мужик посолиднее, с квартирой и деньгами. А у тебя только кубики на прессе. Но просто бросить тебя — скучно. Надо было отомстить. И заодно решить финансовые проблемы сестры. Так?
Андрей молчал, уставившись в стол. Его пальцы постукивали по стеклу бутылки.
— И они придумали план. Юля подсадила тебя на свою сестру, замужнюю женщину. Цель — не любовь, а развод. Чтобы Карина отсудила у меня квартиру и деньги. А ты, как я понял из вашего разговора на даче, должен был в перспективе жениться на ней и качать эти самые деньги уже на Юлю. Ты был крючком, Андрей. Инструментом. А теперь, когда план дал трещину, ты стал проблемой.
— Ты несешь чушь, — пробормотал Андрей, но без прежней уверенности.
— Нет? А кто сейчас рядом с Кариной? Кто ей адвоката нашел, кто в чаты пишет, кто сует свой нос во все дела? Юля. А где ты? Сидишь тут, пьешь пиво в одиночестве. Они тебе сказали «молодец, жди дальнейших указаний»? Или просто перестали звонить?
По лицу Андрея было видно, что Максим попал в точку.
— Мне и не надо, — буркнул он. — Я свое получил.
— Что получил? Синяк под глазом? Или запись с камеры телефона, где ты выглядишь не лучшим образом, и которую Юля при необходимости предоставит в суд, чтобы подтвердить мою «агрессивность»? А заодно выставит тебя беспомощной жертвой, над которой смеются все. Думаешь, она тебя пощадит? Она и сестру родную в грязь втоптала ради своей выгоды.
Андрей допил пиво, поставил бутылку с резким стуком. Его бравада таяла на глазах, сменяясь озлобленным пониманием.
— И что ты хочешь? Чтобы я против них свидетельствовал? Не дождешься.
— Мне не нужны твои свидетельства. Мне нужны факты. Переписка. Тот самый чат, где вы все это обсуждали. Где они называют меня «лохом» и «дойной коровой». Где расписывают, кто и что получит после развода.
— У меня нет никакого чата, — быстро сказал Андрей, но его глаза выдали ложь.
— Не ври. Я же слышал, как вы про него говорили. Дай мне эту переписку, и я исчезну из твоей жизни. Более того, я гарантирую, что не буду подавать на тебя заявление о побоях. Хотя у меня, напомню, есть видео, где ты первый замахнулся. А у тебя есть гарантии от Юли? Что она не сольет тебя при первом удобном случае, чтобы выгородить себя и сестру?
Максим видел, как в голове у Андрея идет борьба. Обида, гордость и страх с одной стороны, и холодный расчет — с другой.
— А если я откажусь?
— Тогда я иду в полицию с заявлением о побоях и клевете. И первым фигурантом, после меня, будешь ты. А потом я подам иск к твоей Юле и теще. И мы посмотрим, как они будут тебя защищать. Скорее всего, сольют в первую же секунду. Скажут, что ты все сам придумал и меня спровоцировал. И останешься ты один, с судимостью и репутацией домашнего тирана и альфонса.
Наступила длинная пауза. В баре включили громкую музыку, но она не могла заглушить тяжелое дыхание Андрея.
— Черт… — выдохнул он наконец, проводя рукой по лицу. — Они же меня убьют.
— Они уже тебя убили, как союзника. Сейчас речь о твоем собственном выживании. Дай мне переписку. Я сделаю с ней то, что нужно. А тебя в это дело больше не впрягу. Слово.
Андрей еще помедлил, потом резко дернул головой.
— Ладно. Но только переписку. И ты меня не упоминаешь. Нигде. И мы не виделись.
— Договорились.
Андрей достал телефон, что-то лихорадочно листал, кряхтя и ругаясь себе под нос. Через пару минут он переслал Максиму несколько скриншотов.
— Все. Уходи. И чтобы я тебя больше не видел.
Максим встал, даже не взглянув на телефон. Он молча кивнул и вышел из бара. Только на улице, в прохладном вечернем воздухе, он достал устройство и открыл изображения.
Сердце заколотилось с новой силой. Это был тот самый чат. Название: «Операция «Новая жизнь»». В нем было три участника: Карина, Юля и Андрей.
Он пролистал несколько экранов. Диалоги были откровеннее и меркантильнее, чем он мог представить.
Юля: «Кать, он же лох полнейший. Поверит, что ты несчастная и усталая. Главное — плакать и говорить, что он тебе внимания не уделяет».
Карина:«А если не поверит?»
Юля:«Поверит. А если нет — я ему позвоню «по-сестрински». Подолью жару. Он примчится на дачу, там вы с Андрюхой будете в предварительном сговоре. Я все сниму. Это будет доказательство его агрессии».
Андрей:«А мне что за это будет?»
Юля:«Тебе? Сестру в жены, что ли? Деньги будут. После развода Катя отсудит полквартиры, ты поможешь ей эту долю выкупить у Макса через подставных лиц подешевле, а потом продадите дорого. Дележ».
Карина:«Мама говорит, надо сразу требовать алименты побольше. Чтобы он сдох на работе, гад».
Юля:«Мама умница. Да и дети — это козырь. Он их не отдаст, значит, будет платить отступные».
Максим закрыл телефон. Руки снова дрожали, но теперь не от ярости, а от леденящего, проясняющего сознание отвращения. Это был не порыв страсти, не ошибка. Это был бизнес-план, где его жизнь, его дети, его труд были просто активом для передела.
Он отправил скриншоты адвокату с коротким комментарием: «Нашел слабое звено. Получил. Жду инструкций».
Ответ пришел почти мгновенно: «Это бомба. Никому не показывайте. Завтра с утра будем оформлять как доказательства. Поздравляю, вы только что переломили ход войны в свою пользу».
Максим посмотрел на темное небо. Впервые за много дней он почувствовал не надежду, а нечто иное — твердую, неумолимую почву под ногами. Поле битвы еще не было выиграно, но вражеский штаб только что дал трещину. И он знал, откуда будет нанесен следующий удар.
До предварительного судебного заседания оставалась неделя, которая пролетела в напряженной подготовке. Сергей Михайлович оформил скриншоты переписки и расшифровку записи с тещей как надлежащие доказательства, приложив ходатайство о их приобщении к материалам дела. Было подано встречное заявление о признании Людмилы Петровны и Юлии заинтересованными лицами и о привлечении их к ответственности за клевету и ложные доносы.
Сама атмосфера в здании суда давила на Максима. Просторные, выложенные холодным кафелем коридоры, скрипящие двери, тихие голоса консультантов и громкие, нервные перешептывания сторон конфликта. Он стоял рядом со своим адвокатом, стараясь не смотреть на противоположную сторону зала.
Карина пришла с матерью. Людмила Петровна была одета в темно-синий костюм, стараясь придать себе вид респектабельной и пострадавшей женщины. Карина же выглядела бледной и сосредоточенной, ее пальцы нервно теребили ручку. Рядом с ними был их адвокат — молодой, самоуверенный мужчина в дорогом костюме, который что-то оживленно им нашептывал, периодически поглядывая в сторону Максима с плохо скрытым пренебрежением. Юли в зале не было, но Максим был уверен, что она ждет новостей у телефона.
— Дело слушается в открытом режиме, — объявила судья, женщина лет пятидесяти с усталым, но внимательным лицом. — Стороны, представьтесь.
Процедура пошла своим чередом. Сначала выступала сторона Карины. Ее адвокат, по фамилии Волков, зачитал исковое заявление. Он говорил гладко, уверенно, выстраивая образ клиентки как жертвы: «Длительное психологическое давление», «отсутствие внимания к семье со стороны ответчика», «вспышки неконтролируемой агрессии, кульминацией которых стал инцидент на даче». Он потребовал расторжения брака, взыскания алиментов на детей в размере трети от всех доходов ответчика, а также алиментов на саму Карину до достижения младшим ребенком четырнадцати лет, раздела имущества с отступлением от начала равенства долей в пользу истицы, и оставления детей с матерью.
— Кроме того, — пафосно заключил Волков, — учитывая агрессивное поведение ответчика, просим определить порядок общения отца с детьми только в присутствии представителя органа опеки, не чаще двух раз в месяц.
Людмила Петровна одобрительно кивала, время от времени бросая на Максима злобные взгляды.
— Позиция ответчика, — спокойно начал Сергей Михайлович, когда слово дали ему. — Брак расторгнуть согласны. По всем остальным пунктам — возражаем в полном объеме. Более того, просим суд отказать в удовлетворении исковых требований о взыскании алиментов на бывшую супругу и об оставлении детей с ней. И, как уже указано в наших возражениях, просим определить место жительства детей с отцом.
В зале повисла напряженная тишина. Волков снисходительно усмехнулся.
— На каком основании, если не секрет? Ответчик проводит все время на работе, не имеет возможности обеспечить должный уход. Тогда как мать…
— Основания, уважаемый суд, следующие, — перебил его Сергей Михайлович, не повышая голоса. — Во-первых, ответчик имеет стабильный, высокий доход и может обеспечить детям достойные условия. Во-вторых, истица на протяжении длительного времени вела аморальный образ жизни, что подтверждается доказательствами, которые мы просим приобщить. Речь идет не о мимолетной связи, а о спланированной акции по дискредитации мужа и незаконному завладению общим имуществом.
— Объективность этих «доказательств» вызывает большие сомнения, — парировал Волков. — Это, скорее всего, фальсификация, попытка очернить мать в глазах суда.
— Мы готовы предоставить экспертизу подлинности, — немедленно ответил Сергей Михайлович. — А пока просим суд ознакомиться. Доказательство номер один — аудиозапись разговора ответчика с матерью истицы, Людмилой Петровной Семеновой.
Он включил запись на ноутбуке, подключенном к колонкам. В тишине зала зазвучал визгливый голос тещи: «...откажись от детей, и мы оставим тебя в покое... а если будешь упрямиться... мы тебя так потопим, что ты не найдешь работы даже дворником... придумаем все что угодно!»
Людмила Петровна вскочила с места, ее лицо побагровело.
— Это подделка! Он все смонтировал! Это провокация!
— Гражданка Семенова, прошу соблюдать порядок! — строго сказала судья, сделав предупреждающую пометку в деле. — Продолжайте.
— Доказательство номер два, — продолжил адвокат Максима, — скриншоты переписки в мессенджере между истицей, ее сестрой Юлией Семеновой и сожителем, гражданином Андреевым. Переписка носит характер сговора с целью искусственного создания оснований для развода и завладения имуществом ответчика.
Он раздал судье и стороне истца распечатанные листы с выделенными фразами. Максим наблюдал, как Карина, взяв в руки листы, вдруг побледнела еще больше. Ее пальцы задрожали. Она быстро что-то прошептала своему адвокату. Тот, просматривая страницы, потерял всю свою самоуверенность, его лицо стало озабоченным.
— Это… Это частная переписка, полученная незаконным путем! — выпалил Волков, пытаясь взять инициативу. — Суд не может принять это во внимание!
— Гражданин Андреев является непосредственным участником данной переписки и предоставил ее добровольно, — спокойно заметил Сергей Михайлович. — Ответчик не применял незаконных методов. Более того, в переписке прямо указывается на факт мошеннического сговора и намерение оклеветать моего доверителя. Это прямое подтверждение безнравственного поведения истицы, ставящее под сомнение ее способность быть примером для несовершеннолетних детей.
В зале поднялся шум. Людмила Петровна что-то кричала, Карина закрыла лицо руками, ее плечи тряслись. Судья несколько раз ударила молотком, требуя тишины.
— Порядок! Еще одно нарушение, и я удалю из зала посторонних лиц! — предупредила она, бросив строгий взгляд на тещу. Затем повернулась к адвокату Карины. — Ваши возражения по существу представленных доказательств?
Волков замялся. Он лихорадочно листал бумаги.
— Мы… мы требуем проверки подлинности. И исключения этих материалов. Это попытка влиять на суд!
— Ваше требование зафиксировано, — сухо сказала судья. — Следующее заседание будет назначено с учетом времени на возможные экспертизы. Также, учитывая заявленный спор о детях, назначается судебная комплексная психолого-педагогическая экспертиза в отношении несовершеннолетних Саши и Маши М. Экспертам надлежит определить привязанность детей к каждому из родителей и дать заключение об условиях воспитания. Стороны, предоставьте в канцелярию все необходимые характеристики и документы о доходах и жилье.
Она отложила слушание, назначив дату через полтора месяца.
Когда судья удалилась, в зале воцарилась гнетущая тишина, которую нарушил резкий стул, отодвинутый Людмилой Петровной. Она бросилась к дочери и ее адвокату.
— Что это было?! Почему вы молчали? Это же надо опротестовать! Они все подделали!
— Мама, тише, — всхлипнула Карина, глядя на мужа пустыми, полными отчаяния глазами. Она наконец-то осознала весь масштаб провала.
Максим, собирая документы, почувствовал на себе взгляд Волкова. Тот, уже без бравады, с неприкрытой досадой, бросил через стол:
— Вы играете в опасные игры. Это не конец.
— Я в игры не играю, — тихо ответил Максим. — Я защищаю своих детей.
Он вышел из зала суда впереди своего адвоката. На улице он глубоко вдохнул холодный воздух. Не было чувства победы. Было тяжелое, выстраданное понимание: первый раунд он выиграл, вытащив на свет всю грязь. Но впереди была экспертиза, возможные новые провокации и самое сложное — разговор с детьми, которым только предстояло пройти через оценку посторонних людей. Война не закончилась. Она просто перешла в новую, более изощренную фазу.
Полтора месяца пролетели в тревожном ожидании и хлопотах. Психолого-педагогическая экспертиза стала для Максима и детей тяжелейшим испытанием. Долгие беседы с незнакомыми тетями в кабинете с игрушками, на которые Маша смотрела испуганно, а Сашка отвечал односложно и угрюмо. Максим волновался больше, чем перед любым судом. Он не знал, что именно дети расскажут экспертам, как отразятся в их душах ядовитые слова бабушки и тягостная атмосфера последних месяцев.
Карина за это время позвонила лишь раз. Голос ее звучал устало и отстраненно.
—Максим… Экспертиза. Ты не учил детей, что говорить?
—Нет, — честно ответил он. — Я просто сказал им, чтобы они говорили правду. Как чувствуют. Больше ничего.
Она помолчала,потом тихо, почти неслышно, сказала:
—И я так сказала… Прости.
Она положила трубку,и это было их последнее общение перед финальным заседанием.
Судья, изучив заключение экспертов, не стала затягивать. Решение было оглашено в небольшом, но наполненным напряжением зале.
«Исходя из заключения комплексной психолого-педагогической экспертизы, привязанность детей к обоим родителям признана высокой. Однако судом установлено, что со стороны матери и ее близкого окружения (бабушки Л.П. Семеновой и тети Ю.С. Семеновой) осуществлялось систематическое негативное психологическое воздействие на несовершеннолетних, выражавшееся в настраивании их против отца, сообщении им заведомо ложной, порочащей отца информации, что создает обстановку, неблагоприятную для их полноценного развития. Со стороны отца таких фактов не установлено. Учитывая стабильное материальное положение, наличие постоянного места работы и подходящих жилищных условий у отца, суд определяет место жительства несовершеннолетних Саши и Маши с отцом, Максимом Андреевичем М.»
Максим закрыл глаза, услышав эти слова. Не радость, а глубочайшее, давящее облегчение охватило его. Рядом адвокат тихо похлопал его по плечу.
Суд продолжался. Брак был расторгнут. Алименты на детей были назначены в твердой денежной сумме, с Карины, которую обязали выплачивать их ежемесячно. В иске о взыскании алиментов на нее самой суд отказал, сославшись на ее трудоспособность и отсутствие законных оснований. Квартира была признана совместно нажитым имуществом и подлежала разделу в равных долях. По ходатайству Максима, суд отступил от принципа равенства, увеличив его долю до двух третей, учитывая представленные доказательства сговора со стороны истицы. Ее долю в одну треть Максим был обязан выплатить деньгами. Машина осталась за ним. Дача, купленная когда-то с помощью родителей Карины, была признана собственностью Максима, но он должен был выплатить ее родителям их первоначальный взнос, что судья определила как справедливое.
Отдельным решением суд, рассмотрев материалы о клевете, вынес частное определение в адрес Людмилы Петровны Семеновой, указав на недопустимость подобного поведения. Уголовное дело за отсутствием прямого состава преступления возбуждено не было, но бумага оставалась в ее личном деле, как несмываемое пятно.
Когда судья удалилась, в зале наступила гробовая тишина. Людмила Петровна не кричала. Она сидела, выпрямившись, с каменным лицом, глядя в пустоту. Все ее схемы, планы, крики и угрозы разбились о холодный, беспристрастный мрамор закона. Карина тихо плакала, уткнувшись в ладони. Их адвокат, Волков, быстро собирал бумаги, избегая взглядов.
Максим вышел из здания суда один. Сергей Михайлович остался внутри, чтобы уладить формальности. Был прохладный осенний день. Первые желтые листья кружились под ногами. Он достал телефон и посмотрел на фотографию детей, сделанную в парке у его родителей неделю назад. Они улыбались, пусть и не так беззаботно, как раньше.
Через несколько недель все финансовые и жилищные вопросы были урегулированы. Карина получила свою компенсацию и съехала. Говорили, что она сняла небольшую квартиру на окраине. Юля, по слухам, уехала к какому-то новому «другу» в другой город. Людмила Петровна звонила Максиму еще два раза. Первый раз — с истерикой и новыми угрозами. Он молча положил трубку. Второй раз — тихо и сдавленно попросила позволить навестить внуков. Он ответил: «Нет. Не сейчас. Может быть, когда-нибудь, если они сами захотят. Но не сейчас». Больше она не звонила.
Он выкупил долю Карины в квартире, взяв кредит. Это была цена свободы, и он был готов ее платить. Дети вернулись домой. Их комната, их вещи, их привычный мир — все было на месте. Только мамины духи больше не пахли в прихожей, а ее любимая кружка исчезла с кухонной полки.
В одно из воскресений, спустя полгода после того первого звонка, Максим повел детей в парк. Маша качалась на качелях, а Сашка пытался завести радиоуправляемую машинку, которую они купили на днях. Было солнечно, почти тепло. Максим сидел на скамейке, наблюдая за ними, и чувствовал странную, зыбкую, но все-таки — тишину внутри.
В кармане завибрировал телефон. Он взглянул на экран. Незнакомый номер, но с кодом их города. Он откинулся на спинку скамейки и посмотрел на бегущую за голубем Машу. Телефон звонил, настойчиво, раз за разом.
Он поднес его к уху, но не сказал «алло». Просто слушал.
— Максим? Это… это я, — тихий, неуверенный голос Карины. — Я просто… хотела узнать, как дети.
Он наблюдал, как Сашка, наконец, запустил машинку, и она понеслась по асфальтовой дорожке. Лицо мальчика озарила редкая, но искренняя улыбка.
— У них все хорошо, — спокойно сказал Максим. — Они играют в парке.
— А… я рада. Передай им… — она замолчала, будто поняв всю бессмысленность этой просьбы. — Ладно. Не буду мешать. Пока.
Она положила трубку. Максим опустил телефон на колени. Он смотрел, как его дети играют, как другие семьи гуляют вокруг, как течет обычная, мирная жизнь. Он больше не был мужем. Он стал отцом, который прошел через ад и остался на ногах. Шрамы на душе болели, особенно по ночам, когда вспоминались обманутые годы. Но сейчас, под этим солнцем, с этим тихим звонком в прошлое, он понимал — худшее осталось позади.
Он встал со скамейки и пошел к детям. К своей новой, трудной, но единственно верной жизни. Война закончилась. Начиналось хрупкое, выстраданное перемирие под названием «жизнь после». И этого было достаточно.