Сознание возвращалось обрывками. Сначала — запах дыма и целебных трав. Потом — тупая, ноющая боль во всем теле, особенно в ноге и руке. И наконец — понимание, что она лежит не в болотной грязи, а на чем-то мягком и сухом.
Вирна открыла глаза. Низкий побеленный потолок, грубые деревянные стены. Она была в той самой комнате над кордегардией, куда ее поселили. Шея была туго перевязана чистыми бинтами, нога — забинтована и закреплена на подушке. На стуле у кровати сидел комендант Громовит, чистя яблоко большим ножом.
– А, очнулась наша героиня, – хрипло проворчал он, не глядя на нее. – Лежи, не шевелись. Два дня тут без памяти болталась. Думал, откинешься. Нога у тебя, скажу я тебе, знатная. Знахарь аж прослезился, глянув на нее. Говорит, будто морозом выжжено.
– Девочка... – просипела Вирна, голос был чужим и хриплым.
– А, так ты уже в курсе? – Громовит отрезал кусок яблока. – Ну да, нашлась твоя пропажа. Та самая, с голубой лентой. Живая, невредимая. Немного не в себе, правда, молчит как рыба. Но цела. Староста уже отправил гонца к матери в соседнюю деревню.
Вирна медленно повернула голову, игнорируя боль в шее. Ее взгляд упал на угол комнаты. Там, на грубой деревянной лавке, свернувшись калачиком, спала та самая девочка. Ее светлые волосы были расчесаны, лицо и руки вымыты. На ней было чистое, хоть и поношенное платьице. Она дышала ровно и спокойно.
Облегчение, острое и всепоглощающее, волной накатило на Вирну. Она закрыла глаза, пытаясь совладать с дрожью, внезапно пробежавшей по телу. Она спасла ее. Не монстра, не отголосок зла, а ребенка.
– Как? – спросила она, снова глядя на Громовита.
– Как что? – тот хмыкнул. – Светик, твой проводник, оказался парнем не промах. Когда ты не вернулась к рассвету, он набрался храбрости (или глупости) и пошел по твоим следам. Нашел вас обеих без сознания в трясине. Чуть сам не утонул, вытаскивая. Принес тебя на себе, а девчонку на руках. Он, кстати, тут заходил, пока ты спала. Очень беспокоился.
Вирна кивнула, мысленно благодаря удачу, что проводник оказался именно таким. Ее взгляд снова вернулся к спящей девочке. Такие глаза... болотного цвета... с вертикальными зрачками... Неужели ей показалось? Или это были всего лишь галлюцинации, порожденные эликсирами, болью и ядом?
– А король? – спросила она, меняя тему. – Канцлер? Они довольны?
Громовит фыркнул.
– Король доволен. Объявил тебе благодарность и даже вспомнил про награду. Правда, не ту, что первоначально обещал, а поменьше. Но все же. А вот канцлер Казимир... – Комендант поморщился. – Он, можно сказать, недоволен. Очень. Утверждает, что ты чуть не погубила королевского подданного, бросившись в болото безрассудно, и что твои методы слишком опасны. Грозил тебя арестовать, но король его осадил. Сказал, что ведьмачка выполнила свою работу, и точка.
Вирна усмехнулась про себя. Она понимала истинную причину гнева Казимира. Его тайные дела с болотными духами (если они действительно были) рухнули вместе с полуденницей.
В этот момент дверь скрипнула, и в комнату вошел староста Бронислав. Его взгляд сразу же нашел девочку в углу, и его лицо смягчилось.
– А, проснулась наша спасительница, – сказал он, кивая Вирне. – Рад видеть тебя в порядке. И твою подопечную тоже. За ней ухаживали, как за родной.
– Мать? – коротко спросила Вирна.
Бронислав вздохнул.
– Гонец вернулся. Мать... не пережила горя после исчезновения дочери. Сначала слегла, а потом и вовсе... В общем, ребенка теперь некуда девать. Придется отправить в приют в столицу. Или... – Он многозначительно посмотрел на Вирну.
Сердце Вирны екнуло. Судьба безродного ребенка в их мире была незавидной — приют, рабство или улица. А эта девочка... в ней было что-то особенное. Что-то, что требовало защиты и guidance.
И тогда она приняла решение. То самое, о котором даже не подозревала, отправляясь на это задание.
– Она никуда не поедет, – тихо, но твердо сказала Вирна. – Она останется со мной.
В комнате повисло изумленное молчание. Первым опомнился Громовит.
– С тобой? – прорычал он. – Ты с ума сошла, девка? Куда тебе ребенка? Ты же ведьмачка! Ты по миру колесишь, по помойкам и болотам! Какое уж тут дитя!
– Она права, – неожиданно вступил Бронислав. Все посмотрели на него. Староста пожал плечами. – По нашим законам, ведьмачка, спасшая жизнь сироте и не имеющая собственных детей, имеет право взять ее под свою опеку. Особенно если у ребенка нет других родственников. Это старый закон, но он еще в силе.
– Да кому нужен этот закон?! – возмутился Громовит. – Ребенку нужна крыша над головой и каша, а не жизнь кочевого наемника!
– Ей нужна защита, – перебила его Вирна. Ее голос прозвучал как сталь. – И я могу ее дать. Лучше, чем любой приют. Я научу ее выживать. За себя постоять. Видеть мир таким, какой он есть.
Она посмотрела на спящую девочку. Такое решение было безумием. Оно ломало весь ее уклад, ее одиночество, ее свободу. Но оно же и наполняло ее странным, новым чувством — чувством цели, выходящей за рамки следующего контракта.
– И как ты назовешь это? – скептически спросил Громовит. – Своей дочерью? Ученицей?
Вирна на секунду задумалась.
– Наследием, – сказала она наконец. – Моим наследием. И звать ее будут Лиана.
Имя пришло само собой, словно всегда было где-то в глубине ее памяти.
Бронислав кивнул, словно все было решено.
– Что ж, оформлю необходимые бумаги. С королевской печатью, раз уж король к тебе благоволит. Никто не посмеет оспорить.
Громовит покачал головой, но спорить не стал. Он видел решимость в глазах Вирны.
Через несколько дней, когда Вирна достаточно окрепла, чтобы стоять на ногах, они покинули Угринец. Вирна шла, опираясь на посох, ее серебряный меч был надежно спрятан за спиной. Рядом с ней, держась за ее потертую куртку, шла Лиана. Девочка все так же молчала, но ее глаза, теперь обычные, детские, с любопытством смотрела на мир. В одной руке она сжимала сверток с едой от старосты, а в другой — ту самую голубую ленту, что когда-то была в ее волосах.
Они шли по дороге, ведущей прочь от болот и королевских интриг. Впереди была неизвестность, опасности и бесчисленные дороги. Но теперь Вирна шла по ним не одна. Она смотрела на маленькую руку, доверчиво вцепившуюся в ее куртку, и чувствовала, как в ее душе, долгое время бывшей пустой и холодной, что-то шевельнулось. Что-то теплое и хрупкое.
Что-то, ради чего стоило жить.
Конец первой части.