Если присмотреться к Дурслям, мне почему‑то не хочется их осуждать. Хочется понять — как человек постепенно превращается в то, чем они стали. Как день за днём, слово за словом, жест за жестом выстраивается эта неприступная стена из правил, запретов и громких фраз про «как положено». Возьмём Петунию. В ней ведь нет изначальной жестокости — есть боль. Та самая боль, которую многие из нас хоть раз испытывали: «Почему не мне? Почему ей — а мне нет?» Когда сестра получает волшебный дар, а ты остаёшься с кастрюлями и стиркой, это ранит. Глубоко. Навсегда. И вместо того чтобы горевать, она выбирает другой путь: отрицать. «Этого не существует. Это не для нас». А Гарри — живое напоминание о том, чего у неё никогда не было. Потому и ненависть к нему — не к мальчику, а к собственной утраченной мечте. Вернон — он ведь тоже не монстр. Он просто до ужаса боится. Боится, что мир не подчиняется его расписаниям и планам. Что если допустить хоть каплю волшебства в дом, всё развалится. Потому он кричит