По каким критериям оценивать «качество жизни» наших предков, прежде всего крестьян?
Можем ли мы уверенно сопоставлять уровень жизни средневековой Франции, Германии и Московии? В силах ли современный человек понять житейские радости простолюдина Московской Руси или любой другой страны прошлого?
Как сравнивать жизнь крестьян, степень их благополучия и довольства в несхожих странах?
Такую попытку сделали русский писатель Фонвизин и французский посланник в России Сегюр.
Д.И. Фонвизин, прожив во Франции более полугода, отметил: «В хлебороднейших и изобильнейших районах страны крестьяне живут плохо. Причиной тому – высокая подать: она в казну платится неограниченная, и собственность имения есть только в одном воображении». Фонвизин сравнивал французских крестьян с русскими в «лучших местах» и находил состояние последних счастливейшим. (Макогоненко Г.П. Денис Фонвизин. М.; Л., 1961).
Об этом же говорят наблюдения французского посланника графа Сегюра. Отмечая контрастные стороны в жизни России, он писал: «…русское простонародье, погруженное в рабство, не знакомо с нравственным благосостоянием; но оно пользуется некоторою степенью внешнего довольства, имея всегда обеспеченное жилище, пищу и топливо; оно удовлетворяет своим необходимым потребностям и не испытывает страданий нищеты». (Сегюр Л-Ф. Записки о пребывании в России в царствование Екатерины II // Л., 1989).
Если сравнивать питание русского и французского крестьян, то стол русского крестьянина минимум до XIX века обильнее, чем в большинстве мест Европы по причине невероятного биологического богатства России. Бескрайние леса буквально кишели зверем, реки были полны рыбой и птицей, в связи с чем иностранцы называли Русь «огромным зверинцем» (Я.Рейтенфельс, «Сказания светлейшему герцогу тосканскому Козьме III о Московии», М, 1906).
Пётр I, путешествуя с Великим посольством, писал князю-кесарю Ромодановскому с удивлением: свиньи здесь мелкие, хлеб худой, куры жилистые, а к обеду подали птичку-голубя...»
Охота в России, в отличие от западноевропейских стран, не была привилегией высших классов, ей увлекались и самые простые люди. Реки, озера и пруды изобиловали рыбой. Рыба, дичь, грибы и ягоды почти ничего не стоили. Такое было возможно из-за слабой заселенности страны и «ничейности» почти всех лесов и вод — в 70-е годы XVII века, когда Рейтенфельс жил в Москве, население России, уже соединившейся с Малороссией, составляло всего лишь около 9 млн чел., вдвое меньше, чем во Франции.
Другой важной особенностью русской жизни издавна было обилие праздников, церковных и народных. Да, в период пахоты, сенокоса работали от темна до темна, но и отдыхали с удовольствием. Церковные праздники делились на «великие» (в том числе 12 главных) с рядом «предпразднеств» и «попразднеств», «средние» и «малые» («меньшие малые» и «большие малые»). Манифест Павла Первого от 5 апреля 1797 года прямо запретил помещикам заставлять крестьян работать в воскресные и праздничные дни.
Многие праздники были непереходящими, т. е. жестко приуроченными к определенному дню. Храмовые праздники (одноименные с храмом) бывали «престольные», «съезжие» и «гулевые». Конечно, праздновали память далеко не всех святых и событий Нового Завета, иначе не осталось бы ни одного рабочего дня. Тем не менее, в году набиралось под полторы сотни праздничных дней, из которых 52 падали, правда, на воскресенья.
Кануны некоторых (не всех) праздников считались полупраздниками, так что работали полдня. Общими «каникулами» в государстве были Масленица, Светлая неделя и две Рождественские недели. Были и светские праздники – день Нового года и 8–9 «царских» дней: дни рождения и тезоименитств царя, царицы, наследника и вдовствующей государыни (если «была жива), а также день восшествия царя на престол и день его коронования.
Крестьянам и иному простому люду (кроме фабричного) немало досуга добавляли народные праздники вроде вешнего и осеннего Егориев, Ивана Купалы, Ильи Пророка, Семика, Красной горки, Покрова, Яблочного Спаса, Русальной недели, Духова дня, Веснянки, Сретения, Родительского дня. И, наконец, в любой местности праздновалась память особо чтимых местных святых и блаженных.
Сколько это добавляло дней, сказать трудно, но так или иначе досуга у простых людей (мать семейства не в счет; ее работа не кончалась никогда – дети, скотина, уборка, готовка, стирка) было много больше, чем у связанных службой «непростых», и здесь скорее господа понемногу стали следовать за мужиками, чем наоборот. Была, конечно, и противоположная тенденция. Поскольку праздники съедали чуть ли не половину годового рабочего времени и способствовали пьянству, власти и церковь стремились сократить их количество. К концу XIX века число официально праздничных, неприсутственных (когда не работали государственные учреждения) дней в году в России было сведено к 98, но наших крестьян это затрагивало мало (для сравнения, в Австро-Венгрии неприсутственных дней осталось только 53, т. е. воскресенья плюс еще один день).
Любовь к досугу и увеселениям на Руси четко выражена на протяжении всей ее письменной истории. Описание того, как развлекались жители Пскова почти пятьсот лет назад, в 1505 году, кажется до странности знакомым сегодняшнему читателю: «Весь город поднимался; мужчины, женщины, молодые и старые, наряжались и собирались на игрище…начиналось, по выражению современника, ногам скакание, хребтам вихляние…происходило много соблазнительного по поводу сближения молодых людей обоих полов». (Н.И.Костомаров. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа. М.,1993).
Церковь старалась умерить веселый нрав народа и в киевские, и во владимиро-суздальские, и в московские времена. В петербургский период у нее уже не было прежней силы. В 1743 Синод обращается в Сенат с ходатайством о запрете «скачек, ристаний, плясок, кулачного боя и других бесчинств», но получает ответ: «подобные общие забавы…служат для народного полирования, а не для какого безобразия».
«Склонность к веселостям народа здешней губернии, – сказано в «Топографическом описании Владимирской губернии за 1784 год, – весьма видна из того, что они не только в торжествуемые ими праздники при пляске и пении с своими родственниками и друзьями по целой неделе и более гуляют, но и в воскресные летние дни».
Другое описание, другая губерния, Тульская: «Поселяне сей губернии нрава веселого и в обхождении своем любят шутки. Пение и пляски любимое ими препровождение времени». Народные игры (помните некрасовское: «в игре ее конный не словит…»?) и развлечения часто отличала замысловатость, приготовления к ним требовали времени. В Костромской губернии, «в больших вотчинах в Сыропустное воскресенье сбирается съезд из нескольких сот лошадей» со всадниками, ряжеными в соломенные кафтаны и колпаки. Весьма сложной (наездник прорывался к снежной крепости через препятствия), требовавшей долгой подготовки была изображенная Суриковым забава «Взятие снежного городка».
Судить о «качестве жизни» народа на протяжении длительных отрезков исторического времени (не высших слоев, а именно народа) позволяет демографическая статистика. Возьмем три века, предшествовавших Промышленной революции, время, когда крестьяне во всех без исключения странах составляли подавляющее большинство, «планирование семьи» было неведомо, женщины рожали столько детей, сколько Бог пошлет, а ограничителями роста населения были болезни и моровые язвы, младенческая смертность, голод, войны, непосильный труд, винопитие, неразвитая гигиена, стрессы, общая тяжесть жизни. Тем более интересную картину приоткрывают цифры. А именно, между 1500 и 1796 годами число только великороссов выросло в 4 раза (с 5 до 20 млн), тогда как французов — лишь на 80 % (с 15,5 до 28 млн), а итальянцев — на 64 % (с 11 до 17 млн). Какие можно сделать выводы о качестве жизни?
Вот отзывы иностранцев, сделанные в царствования Федора Иоанновича, Бориса Годунова и Алексея Михайловича о русских: «Они ходят два или три раза в неделю в баню, которая служит им вместо всяких лекарств» (Дж. Флетчер, «О государстве Русском», около 1589).
«Многие из Русских доживают до 80, 100, 120 лет, и только в старости знакомы с болезнями» (Якоб Маржерет, «Состояние Российской державы… с 1590 по сентябрь 1606 г.»).
«Многие доживают до глубокой старости, не испытав никогда и никакой болезни. Там можно видеть сохранивших всю силу семидесятилетних стариков, с такой крепостью в мускулистых руках, что выносят работу вовсе не под силу нашим молодым людям» (Августин Мейерберг, «Путешествие в Московию», около 1662).
Окончательное закрепощение крестьян и резкое ухудшение качества их жизни началось при Алексее Михайловиче: он ввёл бессрочный сыск беглых крестьян и их возвращение помещику; запретил принимать у себя беглецов; дал помещику право суда над крестьянами, за исключением особо тяжких уголовных преступлений и, наконец, в 1675 г. Алексей Михайлович разрешил продажу крестьян без земли, то есть окончательно превратил их в товар.
При Екатерине II начался «золотой век дворянства», но резко ухудшилось положение крестьян, в то время как в Европе крепостное право отмирало:
1574 год — крепостное право в Англии окончательно отменено по указу королевы Елизаветы I.
1789 год — во Франции отменили крепостное право.
1807 год — в Пруссии отменили крепостное право.
Речь идёт о потере «качества жизни» и резком отставании страны от других европейских государств.