Иногда жизнь, если на неё взглянуть со стороны, напоминает аккуратно сверстанный график: чёткие прямоугольники рабочих дней, пунктиры маршрута от дома до офиса, привычные кружки встреч у кофемашины. Ирина как раз находилась в такой фазе, когда в тридцать восемь лет главными героями её будней стали не люди, а процессы. Платежи по ипотеке, планирование бюджета, попытки отложить хоть что-то на отпуск, который вечно откладывался. Если бы её спросили, счастлива ли она, она, наверное, задумалась бы, а потом честно ответила: "Нормально". Потому что её жизнь была нормальной, стабильной, предсказуемой, и с этим было сложно поспорить, даже если иногда очень хотелось.
В этой размеренной жизни был, однако, один фактор, который выбивался из общего ритма, как расстроенная струна, - Толя, кладовщик из соседнего склада. Ему был сорок один год, и в его манере держаться угадывалась какая-то смущённая неуклюжесть, которую он пытался прикрыть напускной значительностью.
Они пересекались по работе. Ирина проверяла накладные. Его рабочая форма всегда казалась немного помятой, волосы - небрежно взъерошенными. А во взгляде читалось то самое самодовольство, которое появляется у людей, свято уверенных, что они раскусили жизнь и теперь смотрят на остальных слегка свысока.
Их столкновение, которое позже Ирина будет вспоминать как поворотную точку, случилось в один из тех вечеров, когда она засиделась на складе, сверяя кипу документов. Толя, собиравшийся уезжать, неожиданно предложил подвезти её до дома.
Она удивилась не самому предложению, а той уверенности, с которой оно было сделано, будто этот жест был частью какого-то его личного плана. Решив не усложнять, Ирина согласилась, села в его машину, пахнущую сосновым освежителем и лёгким шлейфом табака, и приготовилась к нейтральной беседе.
Дорога тянулась неспешно, и Ирина, глядя в тёмное окно, рассказала, что недавно сделала в своей квартире косметический ремонт, потому что старые обои совсем приелись. При слове "квартира" Толя странно хмыкнул, будто это задело какую-то потаённую струну в нём.
- В ипотеку взяла, да? - спросил он без особой интонации, но с неприятным оттенком в голосе, словно заранее готовился блеснуть заготовленной мудростью.
- Да, - спокойно ответила Ирина. - Мне так удобнее. Платёж подъёмный, и плачу за своё.
Он ухмыльнулся и посмотрел на неё с такой снисходительностью, будто сидел не за рулём старой иномарки, а на каком-то невидимом троне.
- Ну, знаешь… женщина с ипотекой - такое себе удовольствие. Я бы даже не рассматривал. Не мой уровень, так сказать.
Сначала Ирина подумала, что ослышалась. Она развернулась к нему и внимательно посмотрела на его лицо, на котором застыло выражение торжествующего самодовольства.
В этот момент в её голове пронеслось короткое, но ясное резюме:
мужчина сорок одного года, два десятка лет проработавший кладовщиком, живущий с мамой в квартире, позволяет себе рассуждать об "уровнях". Вместо гнева её охватило почти научное любопытство.
- Не твой уровень? - тихо переспросила она, как будто пробуя на вкус эту нелепую фразу.
- Конечно, - отрезал он, даже не глядя в её сторону. - Мне такое не подходит. Женщина должна быть свободна от долгов. Нормальная. А не вот это всё.
Ирина молча кивнула, глядя в окно на проплывающие мимо огни города. Она не стала ничего говорить. Она просто дождалась, когда он остановится у её дома, вежливо поблагодарила за подвоз и вышла из машины, тихо захлопнув дверь.
Она шла к подъезду, чувствуя его взгляд в спину, но не оборачиваясь. Внутри у неё не было ни обиды, ни злости - только холодная, кристальная ясность и понимание, что этот разговор не закончен. Он сам его начал, а вот каким будет финал, решать уже ей.
На следующий день в офисе Толя, видимо решив, что вчера одержал какую-то пиррову победу, вёл себя с подчёркнутой развязностью. Увидев Ирину у кофемашины, он громко, на весь коридор, спросил:
- Ну что, ипотечница, как настроение? Не разорилась ещё на процентах?
Несколько коллег замерли, предвкушая сцену.
Ирина медленно повернулась, держа в руках стаканчик с кофе. Она посмотрела на Толю не со злостью, а с лёгким, искренним недоумением.
- Толя, у тебя на рубашке пятно. От макарон, кажется.
Она сделала паузу, пока он судорожно оглядывал свою грудь.
- А что касается моей квартиры… Там, кстати, отличная вытяжка. Никаких запахов не остаётся. Рекомендую.
И, не спеша, пошла к себе в отдел, оставив его краснеть под сдержанный смех коллег.
Он, однако, не унимался. Через пару дней, когда Ирина раздавала коллегам привезённые из отпуска сувениры, он, получая свою баночку мёда, язвительно процедил:
- О, спасибо. А то на мою зарплату только сахар покупать. Не то, что тебе, бизнес-леди с обременением.
Ирина остановилась и внимательно, почти по-матерински, на него посмотрела.
- Толя, - произнесла она так, словно делилась ценной конфиденциальной информацией. - Если хочешь больше зарабатывать, тебе нужно не над чужими ипотеками смеяться, а, например, курсы пройти. Складской логистики, например. У нас компания растёт, логистов хороших не хватает. Я, кстати, в бухгалтерии видела, сколько им платят. Ты бы удивился.
На его лице застыло выражение полной растерянности. Он явно ждал чего угодно, но только не спокойного делового предложения.
После этого его нападки стали мелкими и пассивно-агрессивными: он "забывал" документы, громко вздыхал при её просьбах, а в столовой бросил в её сторону фразу про "королеву с долгами". Ирина понимала, что эта детская игра затянулась, и пора ставить точку.
И точка была поставлена в пятничный вечер, когда офис опустел. Ирина задержалась с отчётом и столкнулась с Толей в пустом коридоре у кулера. Он, видимо, решив, что один на один сможет взять реванш, блокировал ей дорогу.
- Чего это ты, Иринка, такая важная ходишь? - его голос звучал слащаво и неприятно. - Думаешь, раз квартирка есть, так уже вся из себя? Так она же у тебя в залоге, как та девка в древнем Риме… Ну, в общем, почти рабыня банка.
Он ухмыльнулся, довольный своим убогим каламбуром.
Ирина не стала торопиться. Она поставила тяжёлую сумку на пол, словно готовясь к долгому разговору, и сделала шаг навстречу. Она посмотрела ему прямо в глаза, и её взгляд был настолько спокойным и недвусмысленным, что его ухмылка медленно сползла с лица.
- Анатолий, - сказала она, и от звука его полного имени ему стало не по себе. - Давай начистоту, раз уж ты начал. Я действительно рабыня. Рабыня своего кредитного договора ровно на два часа в месяц, когда сажусь за компьютер, чтобы оплатить очередной платёж. А в остальное время я свободная женщина, которая идёт в свою квартиру, где нет ни твоей мамы, ни твоего расписания дежурств по кухне, и делает там что хочет. Я рабыня своих амбиций, потому что хочу больше зарабатывать и для этого учусь. А ты кто, Толя?
Она сделала ещё один небольшой шаг, и он инстинктивно отпрянул к стене.
- А ты, Толя, - раб. Раб собственной лени и своего страха. Ты боишься ипотеки, как огня, боишься любой ответственности, ты даже от мамы боишься съехать, потому что тогда тебе придётся самому за всё платить и отвечать. И чтобы не смотреть на этот свой страх, ты выдумал целую теорию про "уровни" и теперь тычешь ею в других, как слепой тычет пальцем в небо, надеясь нащупать хоть какую-то опору. Знаешь, мне тебя не жалко. Искренне жалко.
Она наклонилась, подняла свою сумку с пола и поправила ремень на плече.
- А теперь, пожалуйста, отойди. Ты блокируешь доступ к воде.
И она спокойно обошла его, застывшего и побелевшего, оставив одного в длинном, пустом, ярко освещённом коридоре. Больше он никогда не обращался к ней с колкостями. Иногда их взгляды случайно пересекались в офисе, и он первым отводил глаза, возвращаясь к своим коробкам и накладным, в свой маленький, тесный мирок, границы которого он сам для себя очертил.
А Ирина шла дальше - в свою жизнь, которая была хоть и не идеальной, но точно своей, выстраданной и настоящей, и в этой жизни для чужой неуверенности, прикрытой надутым высокомерием, не оставалось уже ни места, ни времени, ни малейшего интереса.