Бывает так, что стыд оказывается не только про личное «я не такой», но и про «мы не такие». Про связь со своей стаей — семьёй, родом, городом, профессиональным кругом, религиозным или культурным сообществом.
Стыд — социальное чувство. Оно рождается там, где есть взгляд другого, и во многом помогает оставаться частью группы. Если в стае привычно говорить: «нам за такое стыдно», стыд становится чем-то вроде невидимого клея. Он сообщает: «Так у нас не принято, так свои не делают». Опираясь на этот сигнал можно ориентироваться, чтобы не выпадать из отношений.
Бывает так, что ты определяешь для себя каких-то людей как «своих» — семью, с которой вырос, людей с похожим опытом, коллег, единоверцев. В каждой стае есть свои правила: за что принято гордиться, а за что — стыдиться. И если ты чем-то этим правилам не соответствуешь, может подниматься не только страх быть отвергнутым, но и страх предать своих.
Внутри это звучит примерно так: «если мне не будет стыдно за это, значит, я перестану быть частью этой семьи», «если я перестану считать это позорным, я как будто предам тех, кто всегда так думал», «если я скажу, что мне не стыдно за развод/за то, что не хочу детей/за поход к психиатру, значит, я уже не из нашей стаи»…
Так стыд становится способом поддержать связь. Не только с живыми, но и с теми, кого уже давно нет. Бывает, что стыд поднимается не перед конкретными людьми здесь и сейчас, а перед теми, кого уже давно нет. «Бабушка бы этого не одобрила». «Дед бы за такое не простил». «У нас в роду так не делали». Внутри остаётся ощущение, что единственный способ сохранить принадлежность к этим людям — чувствовать стыд ровно так, как будто эти люди продолжают смотреть и оценивать.
Часто в связи с этим возникает внутренний конфликт. С одной стороны, есть свои собственные ощущения и ценности. Где-то внутри ясно, что именно в этом месте тебе могло бы не быть стыдно. Что развод — не преступление, а выход из невыносимого брака. Что помощь психиатра — не позор, а забота о себе. Что нежелание иметь детей — не дефект, а честное признание своих границ. С другой стороны, звучит голос стаи: «Так нельзя, так стыдно, так не делают свои».
Если просто пытаться перебить этот голос аргументами, спорить с ним или обесценивать его, внутри усиливается тревога. Потому что за этим голосом стоит не только набор фраз. За ним стоит страх разрыва связи. Страх, что, перестав стыдиться, перестать жить, как положено, ты потеряешь право принадлежать к этому кругу, к этой стае, права быть частью «мы».
Поэтому важно не только замечать, как стыд связывает со своей стаей, но и задавать себе другой вопрос: «А что ещё, кроме стыда, связывает меня с этими людьми?»
Практически всегда, помимо запретов и «нам за такое стыдно», есть и другие ниточки. Общий язык и шутки. Воспоминания о том, как вместе переживали что-то важное. Умение готовить, как тот самый близкий человек. Привычные интонации, которыми говорили друг с другом. Забота, которую кто-то проявлял, пусть иногда и криво. Общая история, общий опыт выживания. Всё то, что делает связь живой, даже если по каким-то пунктам ты уже не совпадаешь с правилами стаи.
Бывает полезно прямо перечислить для себя: что именно тебя связывает с этими людьми, помимо стыда и страха опозорить их. Какие черты, слова, действия ты хочешь сохранить, как часть своей истории. Что из этого тёплое, поддерживающее, живое. А что больше похоже на тяжёлый камень, который пришлось тащить, чтобы иметь право называться «своим».
Иногда оказывается, что связь держится не только на «надо стыдиться того, что считали стыдным они», а на чём-то совсем другом. На благодарности за когда-то полученную поддержку. На уважении к чужому трудному опыту. На языковых и культурных корнях. На том, что кто-то однажды был рядом в самый страшный момент. Это не отменяет боли и сложностей, но даёт возможность увидеть: принадлежность может опираться не только на стыд.
Очень громкими могут быть голоса тех, кого уже нет в живых, особенно если при жизни они занимали важное место. Тогда стыд становится способом продолжать с ними внутренний диалог. «Если мне до сих пор стыдно, значит, я всё ещё рядом, всё ещё их внук, ребёнок, друг, близкий человек, всё ещё под их взглядом».
Можно пробовать задавать себе вопрос иначе. Что именно я хочу сохранить из связи с этим человеком, которого уже нет? Что для меня важно: его строгость или его способность выдерживать меня в трудные моменты, его непримиримость к тому, что стыдно, или его умение работать, его взгляд на правильную жизнь или его сила в проживании трудностей?
Когда удаётся отделить живое переживание от отжившего ярлыка, опыт от жестких форм, стыд перестаёт быть единственным каналом связи. Тогда становится возможным оставаться частью своей стаи, причём, не одной, не только через «нам за это стыдно», но и через благодарность, уважение, память, через те качества, которые, действительно, важны.
Там, где появляются другие способы быть связанным с людьми и с теми, кого уже нет, стыд постепенно перестаёт быть обязательной платой за принадлежность. Он остаётся сигналом, который можно учитывать, но перестаёт быть единственным способом сказать себе: «Я всё ещё свой».
