Она стояла на пороге с дорожной сумкой, и Светлана сразу поняла — это всерьёз. Валентина Ивановна даже не позвонила, просто приехала, будто возвращалась в собственный дом.
В прихожей ещё пахло свежей краской, а свекровь уже оглядывала коридор, прикидывая, куда поставить свои вещи.
— Ну что, пустите мать или как? — Она шагнула внутрь, не дожидаясь ответа. — Максим, помоги с сумкой.
Светлана замерла у двери гостиной. Максим медленно поднялся с дивана, где секунду назад обнимал жену, шептал про имена для будущего ребёнка.
Они узнали о беременности три дня назад, и мир вдруг стал правильным, тёплым. А теперь вот это.
— Ты чего приехала? — голос мужа был ровным, но Светлана различала в нём ту особую напряжённость.
— Как чего? Переезжаю к вам. — Валентина Ивановна стянула туфли, прошла в гостиную. — Ну и дворец себе отгрохали. Небось на мать денег нет, зато на мрамор нашлись.
Максим поставил сумку у стены и медленно выдохнул.
Светлана вспомнила их свадьбу. Валентина Ивановна сидела за столом с таким лицом, будто присутствовала на панихиде.
Когда гости разошлись, отвела сына в сторону и сказала громко, чтобы невестка слышала:
— Квартиру бабушкину я тебе не отдам. Там Катерина будет жить, она младшая, ей надо. А ты мужик, сам заработаешь.
Максим тогда сжал кулаки, но спорить не стал. Светлана предложила занять у родителей, он отказался наотрез.
Сказал: мы сами. И справились. Сняли однушку, работали по двенадцать часов, открыли агентство по подбору участков.
Максим чертил планы, Светлана искала клиентов, через полгода пошли крупные контракты.
Валентина Ивановна приехала как-то без звонка, притащила старую тумбочку с облезлой краской.
— Вот, у подъезда нашла, вам сгодится. Вы же экономите на всём. Живёте как студенты, позор.
Максим вежливо поблагодарил, а когда мать ушла, вынес тумбочку на помойку. Светлана видела, как он стоял у окна и молчал.
Когда они накопили на фундамент, Максим снова заговорил о квартире. Позвонил матери, сказал прямо: продавай, нам нужны деньги.
— Какую квартиру? А, бабушкину? Так я её продала. Катерине на приданое дала, она же замуж собиралась.
Максим побледнел.
— Ты продала квартиру, которую бабушка мне оставила? Без моего ведома?
— А что такого? Девочке помочь надо. Ты сам справишься, ты сильный. Жён у тебя может быть много, а мать одна!
Светлана впервые увидела, как Максим теряет контроль. Он не кричал, но каждое слово звучало как удар:
— Ты украла у меня наследство. Понимаешь?
— Да какое украла! Я мать, я лучше знаю!
Валентина Ивановна развернулась и ушла, хлопнув дверью.
Катерина рассталась с парнем через три месяца — он спустил все деньги на ставки и крепкие напитки.
Валентина Ивановна не извинилась. Зато начала звонить с просьбами: оплатить путёвку в санаторий, купить импортную обувь, помочь с ремонтом.
Максим платил, хотя сам не вернул долг тестю и тёще, которые помогли с домом.
— Тебе не стыдно? — спросила Светлана, когда муж в третий раз за месяц перевёл матери деньги. — Мы моим родителям не вернули, а она требует.
— Это моя мать. Я не могу ей отказать.
Светлана промолчала, но что-то внутри сжалось и затвердело.
На новоселье Валентина Ивановна явилась последней, оглядела двухэтажный дом и громко, чтобы все слышали, сказала:
— Размахнулись-то как. Небось на кредиты всё. А потом будете по миру ходить.
Гости замолчали. Отец Светланы сжал кулаки. Максим стоял у лестницы и смотрел на мать так, будто видел её впервые.
— Если не нравится, можешь уйти, — сказал он тихо.
— Ой, да шучу я! — Валентина Ивановна махнула рукой. — Юмора не понимаете.
Вечером, когда гости разошлись, Максим сел на диван, опустил голову на руки.
— Прости. Я не знаю, почему она такая.
— Знаешь, — Светлана села рядом. — Просто боишься признать.
Он не стал спорить.
А потом тест показал две полоски. Три дня они жили в тёплом коконе, строили планы, спорили о детской.
И вот теперь — свекровь с сумкой.
Валентина Ивановна устроилась в кресле, скинула шарф.
— Чего встали? Я же сказала — переезжаю. Своё жильё отдаю Катерине, ей устраиваться надо после Вадима. А мне тут места хватит.
— Ты серьёзно? — Максим шагнул вперёд, плечи напряглись. — Ты продала мою квартиру, отдала деньги Катерине. Теперь отдаёшь свою. И считаешь, что имеешь право сюда въехать?
— Я твоя мать! — Валентина Ивановна вскочила. — Я тебя родила, вырастила! А ты из-за этой… — она ткнула пальцем в Светлану, — из-за жены забыл, кому обязан!
— Обязан? — Голос Максима стал ледяным. — Я тебе всю жизнь плачу за то, чего ты не делала. Квартиру отдала сестре. Деньги выпрашиваешь, когда я не расплатился с тестем. На новоселье опозорила меня. И теперь приезжаешь, даже не спросив?
Валентина Ивановна попятилась, но быстро взяла себя в руки:
— Выгоняешь мать на улицу? Жён у тебя будет много, а мать одна! Запомни!
— У меня будет одна жена, — Максим говорил твёрдо. — Та, что сидела со мной в съёмной квартире и работала по ночам. Та, что не просила ничего, кроме честности. И та, что носит под сердцем моего ребёнка.
Светлану перехватило дыхание.
— Собирай вещи. Я вызову такси.
— Ты с ума сошёл? — Валентина Ивановна схватила его за руку. — Одумайся! Это она тебя настроила! Подкаблучник!
Максим освободил руку и набрал номер.
— Такси через десять минут. Можешь ждать на улице.
Он взял сумку, открыл дверь. Валентина Ивановна стояла посреди гостиной бледная, и Светлана вдруг увидела в ней не грозную администраторшу, а испуганную женщину, потерявшую контроль.
— Пожалеешь. Ещё приползёшь ко мне.
Максим молча протянул сумку. Машина подъехала быстро, и через минуту свекровь уезжала.
Они стояли на пороге вдвоём. Максим обнял жену, зарылся лицом в волосы.
— Всё правильно сделал?
— То, что должен был три года назад.
Валентина Ивановна позвонила через неделю. Максим включил громкую связь.
— Одумался? Или так и будешь за юбку прятаться?
— Мам, я не прячусь. Просто живу своей жизнью. Той, что построил сам. Без твоих квартир, денег, советов.
— Да как ты смеешь! Я всю жизнь тебе отдала!
— Ты всю жизнь отдавала Катерине. А от меня требовала. И знаешь что? Я почти поверил, что так должно быть.
Пауза.
— Максимушка, не злись. Я хотела как лучше. Просто за Катерину переживала, она беспомощная…
— Беспомощная? Она живёт в твоей трёхкомнатной квартире. У неё твоя пенсия. А ты хотела к нам, чтобы что? Контролировать? Указывать жене, как готовить, а мне — как зарабатывать?
— Я хотела быть рядом с внуком!
Значит, Катерина рассказала.
— Внук будет рядом с теми, кто уважает его родителей. А пока ты не научишься — тебе тут не место.
Он положил трубку.
Через месяц Катерина написала злое сообщение: мать теперь ночует у неё на раскладушке, потому что отдала ей квартиру, а сама осталась ни с чем.
Всё из-за неблагодарного сына.
Максим прочитал и удалил.
— Не больно? — спросила Светлана.
— Больно. Но это боль, которая лечит. Я столько лет боялся её расстроить, боялся отказать. А теперь просто живу. И это легче.
Однажды вечером им позвонила соседка Валентины Ивановны — пожилая женщина, с которой свекровь раньше пила утренний кофе.
— Максим, здравствуйте. Не хотела вмешиваться, но мать ваша совсем плоха. Живёт у Катерины на раскладушке, та на неё орёт постоянно, требует деньги на съём жилья.
Говорит, раз отдала квартиру, пусть теперь мать обеспечивает. Валентина Ивановна сильно сдала. Может, заберёте?
Максим молчал. Светлана видела, как напряглись его скулы.
— Спасибо, что позвонили. Но я ничем не могу помочь. Мать сделала выбор. И я сделал свой.
Он положил трубку и долго стоял у окна.
— Она получила то, что заслужила, — тихо сказала Светлана. — Всю жизнь вкладывалась в Катерину. Теперь пусть дочь о ней заботится.
— Катерина её съест, — Максим усмехнулся горько. — Как мать меня ела годами. Круг замкнулся.
Светлана положила его ладонь себе на живот.
— Наш сын не будет так жить. Он будет знать, что уважение важнее крови. Что можно сказать "нет". Что любовь — это не манипуляция.
Максим замер, потом медленно улыбнулся.
— Ты знаешь, мне вчера тесть позвонил. Сказал: молодец, что поставил границы. Он всегда видел, как мать меня выматывает, но молчал. А теперь говорит — гордится.
— Видишь? Ты не предал мать. Ты защитил свою семью.
Они стояли обнявшись, глядя на тёмный сад за окном, где набухали первые весенние почки.
— Я не жалею, — сказал Максим тихо. — Даже если она там совсем плохо. Это её выбор. Она отдала Катерине всё — квартиры, деньги, силы. Пусть теперь дочь за неё отвечает. А я отвечаю за вас.
Прошло полгода. Светлана была на седьмом месяце, когда на пороге снова появилась Валентина Ивановна.
Без сумки, постаревшая, в дешёвой куртке. Максим открыл дверь и замер.
— Максим, — голос матери дрожал, — прости. Можно войти?
— Нет.
Она вздрогнула, но не ушла.
— Я поняла… я была не права. Катерина меня выгнала. Сказала, что я ей мешаю жить, что квартиру она заслужила, а я теперь сама о себе думаю.
Она встречается с новым парнем, хочет сдавать квартиру и жить у него. А мне…
— А тебе некуда, — закончил Максим. — И ты пришла сюда. Не извиниться. Не признать вину. А потому что некуда.
— Нет! Я правда поняла…
— Мам, ты не поняла ничего. Ты просто осталась одна. Ты всю жизнь растила Катерину так, чтобы она была как ты — эгоистка, которая берёт и не отдаёт. И она выросла. Поздравляю.
Валентина Ивановна заплакала тихо, беззвучно.
— Я ведь хотела как лучше…
— Для себя. Ты хотела как лучше для себя. Квартиры продала, чтобы Катерина была обязана. Деньги требовала, чтобы чувствовать власть.
И сюда приехала не из любви, а из желания контролировать. А когда я отказал — обиделась. Не за сына, за то, что посмел не подчиниться.
— Что мне делать? — прошептала она. — Куда идти?
Максим вытащил телефон, открыл контакт и протянул ей бумажку с номером.
— Это социальная служба. Там помогут с жильём для одиноких пенсионеров. Или иди к Катерине, договаривайся. Это твоя дочь, твой выбор, твоя жизнь.
Он закрыл дверь. Светлана подошла, обняла его за плечи.
Валентина Ивановна постояла на крыльце, потом медленно пошла к калитке, ссутулившись, маленькая.
— Она получила всё, что посеяла, — сказала Светлана. — Вырастила дочь-копию себя. И теперь пожинает.
— А у меня вырастет сын, который будет уважать людей, — Максим развернулся, прижал жену к себе. — Который будет знать разницу между любовью и манипуляцией. Между помощью и долгом.
Светлана положила голову ему на грудь. За окном начинался дождь, но в доме было тепло и тихо.
Сын родился в мае, когда сад зацвёл яблонями. Максим держал его на руках и думал о том, что впервые в жизни не боится.
Не боится отказать, не боится защитить своих, не боится быть плохим сыном, если это значит быть хорошим мужем и отцом.
Валентина Ивановна так и не позвонила. Катерина написала через месяц после родов — злое, истеричное сообщение о том, что мать устроилась в общежитие для пенсионеров, и всё из-за жестокого брата.
Максим прочитал и заблокировал номер.
— Тебе не жалко её? — спросила как-то Светлана, когда они укладывали сына спать.
— Жалко, — признался Максим. — Но жалость — это не причина разрушать свою жизнь. Она сделала выбор тридцать лет назад, когда решила, что один ребёнок важнее другого.
Она продолжала делать этот выбор каждый день. А я просто перестал за него расплачиваться.
Он посмотрел на спящего сына, на жену рядом, на их дом, который они построили сами, без чужих квартир и манипуляций.
— Знаешь, что самое страшное? Я мог бы пустить её тогда. Мог бы сдаться, как делал всю жизнь.
И мы бы сошли с ума все трое — я, ты и малыш. Она бы отравила нам жизнь своими советами, упрёками, контролем. А потом сказала бы, что делала это из любви.
— Но ты не пустил, — Светлана взяла его за руку. — Ты выбрал нас. И это единственное правильное решение.
Максим кивнул. За окном догорал закат, окрашивая детскую в мягкий розовый свет.
Их сын сопел во сне, а они сидели рядом — двое людей, которые построили свою семью не на долге и вине, а на выборе и уважении.
И это было правильно.
Однажды, когда сыну исполнился год, Светлана нашла мужа на крыльце. Он сидел на ступеньках и смотрел на закат.
— О чём думаешь? — она села рядом.
— О матери. Соседка звонила на днях, говорит, видела её в автобусе. Постарела очень. Одна.
Светлана промолчала, просто взяла его за руку.
— Ты знаешь, я не чувствую вины, — продолжил Максим. — И это странно. Всю жизнь я чувствовал себя виноватым перед ней.
За то, что родился не дочкой. За то, что женился не на той. За то, что живу не так. А теперь ничего. Просто спокойствие.
— Потому что ты свободен, — сказала Светлана тихо. — Ты разорвал цепь. Она тянула тебя вниз всю жизнь, а ты решил, что твоя семья важнее.
Максим обнял её за плечи.
— Жён может быть много, а мать одна, — повторил он слова Валентины Ивановны с горькой улыбкой. — Знаешь, что она так и не поняла?
Что у меня не будет много жён. У меня есть одна — единственная. Та, с которой я прошёл через всё.
И ради неё, ради нашего сына, я готов был отказаться даже от матери. Потому что семья — это не кровь. Это выбор.
Светлана прижалась к нему, и они сидели так, пока солнце не скрылось за горизонтом, а в доме не зажглись тёплые огни.
Внутри плакал проснувшийся сын, требуя внимания. Максим встал, протянул жене руку.
— Пойдём. Наш мальчик зовёт.
Они вошли в дом, и дверь за ними закрылась. А где-то далеко, в общежитии для пенсионеров, Валентина Ивановна сидела на узкой кровати и листала старый альбом, глядя на фотографии сына, который выбрал свою жизнь.
И жалела. Но было поздно.
Если понравилось, поставьте лайк, напишите коммент и подпишитесь!