Доктор Филбрик уставился на экран осциллографа, затем на ряды мерцающих индикаторов, потом — на своего ассистента Джорджа.
— Это невозможно, — пробормотал он. — Абсолютно невозможно.
Джордж пожал плечами.
— Вы сами говорили: если эксперимент даёт неожиданный результат, значит, вы открыли что‑то новое.
— Но не такое же! — Филбрик ткнул пальцем в экран. — Вот, смотрите: сигнал идёт против временного градиента. Он прибывает раньше, чем мы его посылаем.
Джордж пригляделся.
— А может, это просто сбой?
— Сбой?! Тридцать семь повторений, семь независимых систем, три контрольных измерения — и везде одно и то же!
Филбрик вскочил, забегал по лаборатории.
— Мы думали, что время — это река. Течёт от прошлого к будущему. А оно, оказывается,… озеро. Или море. Или вообще что‑то, для чего у нас нет названия.
— То есть… — Джордж осторожно подбирал слова. — Мы можем получать сообщения из будущего?
— Не только. Мы можем общаться с ним. И с прошлым. И, возможно, с тысячами параллельных «сейчас», которые существуют одновременно.
Он резко остановился.
— Знаете, в чём главная ошибка человечества? Мы всегда искали ответы. А надо было искать правильные вопросы.
— Например?
— Например, такой: «А существует ли вообще „единственная реальность“?»
Джордж помолчал, потом спросил:
— И что теперь?
— Теперь? — Филбрик улыбнулся. — Теперь мы начинаем переписывать физику. И философию. И, возможно, саму природу сознания.
Он подошёл к панели управления, нажал кнопку. На экране вспыхнули новые графики — странные, непохожие ни на что прежде.
— Мир устроен совершенно не так, как мы думали, — повторил Филбрик. — И это… восхитительно.
Спустя три недели после открытия лаборатория Филбрика напоминала муравейник, в который ткнули палкой. Корреспонденты крупнейших научных изданий осаждали вход, а внутри кипела работа: ассистенты сбивались с ног, пытаясь повторить и верифицировать результаты, инженеры перестраивали оборудование, а сам Филбрик почти не спал, набрасывая черновики статей.
Однажды ночью, когда Джордж заступил на дежурство, осциллограф вдруг выдал странный сигнал — не просто обратный по времени, а многослойный. На экране пульсировали десятки наложенных друг на друга волн, каждая со своим ритмом и амплитудой.
— Доктор! — крикнул Джордж в интерком. — Тут что‑то новое!
Филбрик примчался через минуту, запыхавшийся, с лихорадочно блестящими глазами.
— Это… это же диалог! — выдохнул он, вглядываясь в графики. — Не просто сигнал из будущего — а ответ на наш запрос. И не один — десятки, сотни ответов из разных временных потоков!
— Но как мы поймём, какой из них «наш»? — спросил Джордж.
— А что, если «наш» — это все сразу? — Филбрик нервно рассмеялся. — Представьте: каждое наше решение создаёт новую временную линию. И все они существуют параллельно, обмениваясь сигналами. Мы думали, что время — стрела, а оно… оно как дерево с бесчисленными ветвями.
На следующий день они попытались отправить целенаправленное сообщение в прошлое — простую последовательность простых чисел. Через три часа (или, точнее, за три часа до отправки) осциллограф выдал ответ: ту же последовательность, но с одним изменённым числом.
— Они корректируют нас, — прошептал Филбрик. — Кто‑то или что‑то там, в других временных потоках, следит за нами и подсказывает.
— Может, это мы сами из будущего? — предположил Джордж.
— Возможно. А может, и нет. Может, там — другие версии нас, которые сделали иной выбор. Или вообще иные цивилизации, давно научившиеся путешествовать между временными линиями.
Три месяца спустя
Конференция по фундаментальной физике превратилась в поле битвы. Филбрик стоял на сцене перед сотнями скептиков и осторожно говорил:
— Мы больше не можем считать реальность монолитной. Она фрактальна, многослойна, диалогична. Каждое наше наблюдение не просто фиксирует действительность — оно выбирает одну из множества возможных реальностей.
В зале поднялся шум.
— Это же солипсизм! — крикнул кто‑то из первых рядов.
— Нет, — возразил Филбрик. — Это кооперативная реальность. Мы не одиноки в своём наблюдении. Мы — часть огромного диалога между мирами, эпохами, сознаниями. И самое важное открытие не в том, что время нелинейно. А в том, что мы никогда не были одиноки.
Год спустя
Джордж сидел в той же лаборатории — теперь уже как руководитель проекта. Филбрик исчез три месяца назад: просто не пришёл на работу, а его последние записи состояли из хаотичных заметок о «переходе между линиями».
На экране осциллографа мерцал сигнал — знакомый многослойный пульс. Джордж глубоко вдохнул и набрал на клавиатуре:
«Это Джордж. Если ты нас слышишь — ответь».
Через секунду (или вечность) экран высветил ответ:
«Мы всегда здесь. Просто откройте глаза».
Джордж поднял взгляд. В углу комнаты, где раньше была глухая стена, теперь виднелся едва заметный контур двери. Он медленно подошёл и прикоснулся к ней. Поверхность оказалась податливой, как вода.
Он шагнул вперёд.
Мир устроен совершенно не так, как вы думаете.
И это только начало.
Доктор Филбрик уставился на экран осциллографа, затем на ряды мерцающих индикаторов, потом — на своего ассистента Джорджа.
— Это невозможно, — пробормотал он. — Абсолютно невозможно.
Джордж пожал плечами.
— Вы сами говорили: если эксперимент даёт неожиданный результат, значит, вы открыли что‑то новое.
— Но не такое же! — Филбрик ткнул пальцем в экран. — Вот, смотрите: сигнал идёт против временного градиента. Он прибывает раньше, чем мы его посылаем.
Джордж пригляделся.
— А может, это просто сбой?
— Сбой?! Тридцать семь повторений, семь независимых систем, три контрольных измерения — и везде одно и то же!
Филбрик вскочил, забегал по лаборатории.
— Мы думали, что время — это река. Течёт от прошлого к будущему. А оно, оказывается,… озеро. Или море. Или вообще что‑то, для чего у нас нет названия.
— То есть… — Джордж осторожно подбирал слова. — Мы можем получать сообщения из будущего?
— Не только. Мы можем общаться с ним. И с прошлым. И, возможно, с тысячами параллельных «сейч