Сашенька в раннем детстве был тощим, болезненным, с вечно сопливым носом мальчишкой. Соседские дети смеялись над ним, отец качал головой и вздыхал. Никакой тебе военной карьеры, голубчик, в гражданскую службу пойдёшь, бумажки будешь перекладывать.
А мальчишка упрямо лез на чердак, где в пыльных сундуках лежали книги Вобана, Монтекукколи, Тюренна. И зубрил, зубрил, зубрил… Между прочим, наизусть.
Этого мальчишку звали Александр Суворов. Через полвека он станет единственным в русской истории полководцем, не проигравшим ни единого сражения. Получит Генералиссимусса - высший чин, выше некуда. Станет человеком, перед которым будет трепетать Европа.
Но сначала...сначала ему предстояло победить самого себя.
Как из хилого мальчика сделать генералиссимуса
Василий Иванович Суворов, отец нашего героя, был человеком практичным. Крестник Петра Великого, составитель первого русского военного словаря, он прекрасно понимал, что чтобы служить в армии, нужно здоровье.
А какое здоровье у Сашеньки? Чуть сквозняк, он сразу в постель. Чуть промочил ноги, у него кашель на две недели. Нет, батюшка, военная служба не для тебя.
Но мальчик думал иначе.
В его детской комнате не было ни перины, ни ковров. Там стояла деревянная кровать с жёстким тюфяком и дубовые стулья. Ещё книги, горы книг. Он вставал до рассвета, обливался ледяной водой (зимой — из проруби), бегал по снегу босиком.
Соседи крутили пальцем у виска. Отец хватался за голову. А юный Суворов приговаривал, мол, солдату нежиться не положено.
Ему было одиннадцать лет.
Переломный момент случился, когда в гости к Суворовым заехал генерал Абрам Петрович Ганнибал, «арап Петра Великого», прадед Пушкина. Застал он мальчика за игрой в солдатики и остолбенел. Ребёнок не просто двигал фигурки, он разыгрывал настоящее сражение, со всеми тактическими хитростями, обходами, засадами.
- Василий Иваныч, - сказал Ганнибал хозяину, - ты дурак, прости Господи. У тебя под носом будущий полководец растёт, а ты его в чиновники записать хочешь?
Отец сдался. В двенадцать лет Александра записали рядовым в лейб-гвардии Семёновский полк. Рядовым, вы не ослышались.
Юродивый на службе Её Величества
О чудачествах Суворова ходили легенды ещё при жизни полководца, и легенды эти были чистой правдой.
Суворов вообще не носил часов.
«Солдату часы не нужны, - объяснял он, - солдат и без часов должен знать время». А как узнавать? Очень просто. По петухам.
Когда надо было поднимать войска в поход, он никогда не указывал час. В приказах значилось:
«Быть готовыми с первыми петухами».
А чтобы петухи не подвели, Суворов выходил на плац затемно и лично кричал на всю округу:
«Ку-ка-ре-ку-у-у!»
Пел он, говорят, превосходно. По нотным книгам, концерты Бортнянского особенно любил.
Рассвет, туман, тысячи солдат дремлют у костров и вдруг раздаётся протяжный петушиный крик. Это их главнокомандующий, генерал-аншеф, кавалер всех российских орденов, изволит играть роль будильника.
Но это ещё цветочки.
Суворов терпеть не мог зеркал. Везде, куда приезжал, приказывал их выносить или завешивать. На балах, в угоду ему, зеркала закрывали материей. Если он случайно замечал своё отражение, то отворачивался и убегал, «чтобы себя не видеть».
Спал на сене, обливался ледяной водой не только утром, но и среди ночи, если «дух размягчится».
После долгой ходьбы падал на траву и задирал ноги вверх:
«Чтобы кровь стекла!»
То же приказывал делать солдатам. А ещё были странности с солью.
За обедом у Суворова никто не смел брать соль ножом. И не дай Бог кто-нибудь подвинет солонку соседу, был скандал! Каждый должен был отсыпать себе соли на скатерть, сколько ему нужно.
Чудачества? Безусловно. Но за ними скрывался холодный расчёт. Сам Суворов однажды объяснил:
«Меня хвалили цари, любили воины, друзья мне удивлялись, ненавистники меня поносили, при дворе надо мною смеялись. Я бывал при дворе, но не придворным, а Эзопом, Лафонтеном: шутками и звериным языком говорил правду. Подобно шуту Балакиреву, который благодетельствовал России, кривлялся и корчился. Я пел петухом, пробуждая сонливых…»
Вот вам и разгадка. Юродивому можно то, чего нельзя генералу. Юродивый говорит правду в лицо и ему прощают. А Суворов очень любил говорить правду, и особенно неприятную.
«Штурм»
Декабрь 1790 года. Турецкая крепость Измаил...
До Суворова её пытались взять трижды и трижды отступали. Крепость считалась неприступной: стены, перестроенные французскими инженерами, вал высотой в двенадцать аршин, ров глубиной в шесть.
Гарнизон в тридцать пять тысяч человек., артиллерия составляла двести шестьдесят орудий.
Военный совет русской армии под Измаилом постановил осаду снять, войска отвести. Потери от болезней и бескормицы росли с каждым днём, штурмовать крепость такими силами невозможно.
И тут приехал Суворов. Он привёз с собой всего-то два полка - Фанагорийцев и Апшеронцев. Осмотрел крепость, сказал: «Слабых мест нет».
А потом добавил: «На штурм подобной крепости можно решиться только один раз в жизни».
И решился.
Всего за шесть суток он кардинально изменил обстановку. По его приказу возвели точные копии вражеских валов и рвов. Солдаты тренировались штурмовать их круглосуточно, до изнеможения. Оттачивался каждый элемент боя: правильная установка штурмовых лестниц, рубка фашин, рукопашная схватка на тесном пространстве.
Коменданту крепости было отправлено послание:
«Я с войсками сюда прибыл. Двадцать четыре часа на размышление и воля. Первые мои выстрелы - уже неволя. Если будет штурм, то смерть».
Турецкий паша ответил: «Скорее Дунай потечёт вспять и небо упадёт на землю, чем сдастся Измаил».
Штурм начался ранним утром 11 декабря, ровно в пять часов. К 16:00 сражение завершилось полным разгромом обороняющихся. Неприступная твердыня пала. Урон противника был колоссальным: 26 000 убитых и 10 000 пленных. Русская армия потеряла убитыми менее двух тысяч бойцов.
Императрице Екатерине полетело донесение, состоящее всего из одной фразы: «Русский флаг на стенах измаильских».
Наградой за этот беспримерный триумф стало... звание подполковника лейб-гвардии Преображенского полка. Почётное, конечно, но подполковника. Фельдмаршальского жезла пришлось ждать ещё четыре года. Впрочем, Суворов не роптал. Он знал, что его время ещё придёт.
Два императора, два характера
Екатерина Великая умерла в ноябре 1796 года. На престол взошёл её сын Павел, человек, мягко говоря, сложный. Павел обожал прусскую муштру.
Парады, плацы, вахтпарады, экзерциции - вот что, по его мнению, делает армию армией. Солдат должен маршировать, шаг должен быть строго по уставу, мундир должен облегать тело, пудра - белить волосы, а коса торчать назад.
Суворов всё это ненавидел.
«Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, - говорил он, а я не немец, а природный русак».
Его солдаты носили удобные мундиры, которые не стесняли движений. Маршировали широким походным шагом и побеждали. Всегда побеждали. Конфликт был неизбежен.
Зимой 1797 года Суворова отправили в первую опалу. Формальный повод нашли, мол, он по-прежнему обучал войска по своей системе, игнорируя павловские уставы.
В реальности это были доносы завистников, которых при дворе хватало. Полководца сослали в его имение Кончанское, Новгородской губернии и запретили выезжать. Приставили надзирателей.
Но Суворов был не из тех, кто унывает. Он звонил в колокола к заутрене, пел на клиросе (голос, как мы помним, был хорош), учил крестьянских детей грамоте. И ждал.
Ждать пришлось два года. В 1799-м Европа запылала. Революционная Франция громила одну коалицию за другой. Австрийцы, пруссаки, англичане - никто не мог сладить с французскими генералами. И тогда союзники вспомнили: а не позвать ли русских?
А если русских, то кого же, как не Суворова? Павел скрипнул зубами и согласился. Старика вызвали из ссылки.
Последний поход
Итальянская кампания 1799 года - это отдельная песня. За четыре месяца Суворов очистил от французов почти всю Северную Италию.
Французские генералы, непобедимые для всей Европы, бежали от русских штыков. Но затем случилось то, чего Суворов боялся больше, чем любого врага, его предали союзники.
Австрийцы решили, что русские слишком много на себя берут, и австрийское командование отозвало свои войска из Италии, бросив Суворова одного против всей французской армии.
Нужно было уходить в Швейцарию, на соединение с корпусом Римского-Корсакова. Через Альпы по заснеженным перевалам с двадцатью тысячами измотанных людей.
Это был безумный план.
Но "суворовцы" победили. Они прорвались.
За Швейцарский поход Суворов получил звание генералиссимуса. Павел повелел воздвигнуть ему прижизненный памятник. Даже приказал отдавать Суворову воинские почести, равные императорским. Казалось бы, это триумф. Но триумфа не вышло.
«Суворов везде пройдёт»
Генералиссимус возвращался в Россию больным. Простуда, подхваченная в Альпах, не отпускала, силы угасали. Но страшнее болезни была другая беда.
Пока Суворов воевал, при нём находился дежурный генерал, как положено по чину. А по павловскому уставу дежурный генерал полагался только одному человеку в империи, и это был сам император. Павлу донесли, он вспылил.
И вместо триумфальной встречи Суворов попал в новую опалу. В столицу было велено въехать ночью, без парада, ко двору не являться.
Суворов приехал в Петербург двадцать третьего апреля 1800 года. Остановился у своего родственника, графа Хвостова, на Крюковом канале.
Угасал тяжело, врачи ничем помочь не могли.
Шестого мая (по старому стилю) в три часа пополудни всё кончилось. Павел, узнав о смерти, а ему докладывали каждый час, сказал будто бы:
«Жаль его. Россия потеряла много, а Европа всё».
Но в «Петербургских ведомостях» о смерти генералиссимуса не написали ни строчки. Гвардию на похороны не отрядили «по причине усталости после парада». Хоронить велено было с фельдмаршальскими почестями, то есть чином ниже.
Траурная процессия была скромной: за гробом следовали лишь три батальона гарнизонной службы. Однако простых горожан собралось бесчисленное множество, все улицы были запружены народом.
Петербуржцы, не скрывая слез, взбирались на деревья и крыши домов, чтобы проводить героя. В начале пути произошла заминка: гроб оказался слишком широким для дверей особняка (по другой легенде он застрял в воротах Лавры). Ситуацию разрешил старый ветеран-гренадер, произнесший пророческую фразу:
- Суворов везде пройдёт!
Гроб подняли на руки выше голов, и он действительно миновал преграду.
Вместо эпилога
В Благовещенской усыпальнице Александро-Невской лавры могилу полководца венчает скромная плита с лаконичной эпитафией:
«Здесь лежит Суворов».
Изначально планировалась пышная надпись с перечнем всех регалий: князь, граф, генералиссимус... Однако внук Александра Васильевича настоял на замене, напомнив, что дед чуждался помпезности при жизни.
А в новгородских деревнях живо поверье, будто истинное захоронение находится вовсе не в столице. Говорят, что спит полководец беспробудным сном под огромным валуном среди древних курганов, ожидая своего часа.
Легенда гласит, что он восстанет лишь в годину страшных бедствий, когда вражеская кровь покроет русскую землю по щиколотку его коню. Красивый миф, достойный великого воина.
Зато реален завет, оставленный самим Суворовым потомкам:
«Потомство моё прошу брать мой пример: всякое дело начинать с благословением Божиим; до издыхания быть верным Государю и Отечеству; убегать роскоши, праздности, корыстолюбия и искать славы чрез истину и добродетель».
Такова была его жизнь. Семьдесят лет, из которых шестьдесят отданы службе. И ни одной проигранной битвы. Болезненный мальчик, который научился петь петухом. И разбудил этим пением всю Европу.
Павел I пережил Суворова меньше чем на год.
В ночь с одиннадцатого на двенадцатое марта 1801 года он погиб в результате заговора в собственной спальне от рук офицеров, многие из которых провожали в последний путь опального генералиссимуса.
Историк Натан Эйдельман написал об этом:
«Грозные похороны Суворова были симптомом приближающихся событий».
Впрочем, это уже совсем другая история.