Максим домой никогда не спешил. Уже давно. Настолько давно, что и сам не мог вспомнить тот момент, когда перестал чувствовать тёплое, почти забытое чувство, словно тебя где-то ждут. Сейчас он возвращался не в дом, а в место временного перемирия. В квартиру, где четыре года назад мечтал построить семью, но где теперь существовал бок о бок с женщиной, которую всё ещё по привычке называл женой. Формально они не развелись, но по сути между ними пролегла пропасть, которую никто из них не пытался преодолеть.
Настя вела жизнь лёгкую, беспечную и абсолютно отдельную от его. Она жила так, будто сама себя родила и сама себе была вселенной. Салоны, фитнес-клубы, бесконечные процедуры красоты, а по выходным — шопинг с подругами. Максим устал говорить, просить, пытаться что-то объяснить. Уговаривать, что они семья, что он рядом не просто так, что забота — это не обязанность, а естественное состояние двух любящих людей. Но Настя будто слышала его сквозь стену, кивала, улыбалась, а затем снова исчезала в собственных делах, словно его слов не существовало.
Он терпел. Терпел до тех пор, пока не почувствовал, что начинает уменьшаться, стираться, будто становится тенью в собственном доме. Тогда он стал брать командировки. Длинные, по два месяца, иногда больше. Работал катастрофически много, но в этом было спасение. Вдали от дома он мог хотя бы дышать. Мог просыпаться без ощущения, что жизнь прошла мимо.
И вот сегодня он снова задержался в кафе. Не спешил. На столе остывал кофе, а он смотрел в окно на редких прохожих. Вечер был промозглый, с мелким дождём, и ему даже нравилось это хмурое настроение. Здесь он чувствовал себя живым. Здесь никто не смотрел на него оценивающим взглядом, не спрашивал, почему он пришёл так поздно, и, самое главное, здесь его не ждала тяжелая тишина.
— Нашёлся, — услышал он за спиной добродушный голос. — Я уже думал, ты в командировке потерялся.
Максим поднял глаза. Перед ним стоял Кирилл, единственный человек, которому он мог пожаловаться, рассказать, как на самом деле живёт. Кирилл из тех, кому повезло: хорошая жена, двое детей, тихий дом, где пахнет пирогами и где смеются по вечерам. Максим часто ловил себя на мысли, что по-доброму завидует другу.
Кирилл привычно хлопнул его по плечу, плюхнулся на стул напротив и сразу же, не глядя в меню, заказал себе чай и десерт. Умел он жить во всём.
— Алиби себе делаешь? — усмехнулся Кирилл. — Сидишь тут один, будто жена дома ждёт с ужином.
Максим отмахнулся.
— Хватит, — сказал он устало. — Ты же знаешь, как у нас всё.
Кирилл сморщился.
— Она опять с подругами?
— Не знаю. И знать не хочу.
Он произнёс это слишком резко, и Кирилл перестал улыбаться. Наступила короткая пауза. Между ними давно не было запретных тем, но иногда Максим говорил так, что даже Кирилл понимал: там, глубже, что-то наконец треснуло.
— И долго ты так протянешь? — мягко спросил он.
Максим не ответил. Сколько? Хороший вопрос. Он и сам не знал. Несколько лет жил в какой-то внутренней броне, убеждая себя, что всё ещё может исправиться. Что Настя вот-вот одумается, поймет, что семья — это не только походы в бутики и фотографии в «сторис», но и обычные будни, совместный быт, дети.
Дети. Это слово болезненно звякнуло внутри.
— Она же не хочет, — тихо сказал он. — Ни детей, ни… ничего. Только себя.
Кирилл откинулся на спинку стула, вздохнул.
— Макс, ну так нельзя. Четыре года — это не неделя. Ты хочешь чего-то настоящего, и это нормально. Все мы хотим. Ты живой человек.
Максим только усмехнулся. Настоящего… А что сейчас настоящее? Эти встречи в кафе? Его командировки? Или, может быть, те редкие моменты, когда он представлял жизнь с другой женщиной, спокойной, доброй, готовой разделить с ним дом и заботу?
— Я пока не знаю, чего хочу, — признался он. — Но вот чего точно не хочу, так это возвращаться домой.
И он впервые сказал это вслух. Кирилл едва заметно удивился, но не стал давить. Они сидели ещё какое-то время, разговаривали о работе, о его детях, о мелочах. Максим слушал его, как слушают музыку, успокаиваясь, немного завидуя, немного мечтая.
Когда разговор подошёл к концу и Кирилл уже собирался уходить, он наклонился к другу и сказал:
— Если однажды решишь начать всё сначала, я буду только рад. Ты это заслужил, Макс.
Максим кивнул. И вдруг почувствовал: слова друга попали очень точно. Это было то, что он боялся признать сам себе, он действительно хотел начать всё сначала.
Он сидел, как всегда, задумавшись, глядя в мутное окно кафе, за которым день медленно переходил в вечер. В кофе уже давно растаяла последняя тёплая нота, но Максим не замечал ни вкуса, ни времени. Мысли вертелись вокруг одной и той же пустоты, возвращения домой, которого он не хотел.
Он не сразу услышал лёгкие шаги за спиной. И уж точно не успел насторожиться, когда кто-то внезапно закрыл ему ладонями глаза.
— Ну что, герой-любовник, узнай меня! — весело прозвучало над ухом.
Максим вздрогнул, но почти сразу облегчённо рассмеялся. Антон. Конечно, кто ещё мог придумать такую детскую выходку в конце рабочего дня.
Обычно Максим в ответ шутил, отпуская колкости или изображая бурную радость. Но сегодня он только натянуто улыбнулся. И Антон понял это мгновенно. Он умел считывать настроение друга с полуслова, с полувзгляда.
Он обошёл стол и уселся напротив, внимательно всматриваясь в Максима.
— Ты чего такой? В лицо цвет поменял… Случилось что?
Максим только пожал плечами, но взгляд его стал каким-то светлым, чуть встревоженным, даже… оживлённым. друг сразу насторожился. Слишком знакомое выражение. У любого мужика оно появляется только по одной причине.
— Так, — протянул он подозрительно. — Ты себе кого-то нашёл?
Слова сорвались сами, без размышлений, как будто Антон не мог их удержать. И сразу понял, что попал в самую точку: Максим вспыхнул, глаза заблестели, губы тронула едва скрываемая улыбка.
— Нашёл, — признался он почти шёпотом, словно боялся разрушить недавно возникшее чувство. — Представляешь… встретил.
Антон откинулся на спинку стула и довольно хмыкнул.
— Ну-ну. Колись давай.
Максим вдохнул глубже, будто собираясь с мыслями, и заговорил.
— Она учительница. В школе работает. Зовут ее Кира. Такая… — он замялся, подбирая слово, — настоящая. И приготовить может, и порядок любит. Всё у неё ладно, спокойно… будто дом наконец нашёл хозяйку. А ещё очень красивая.
Антон слушал внимательно, не перебивая. Друг говорил не так, как обычно, не вяло, не устало, а вдохновлённо, с теплом. Будто боялся, что если остановится, то потеряет что-то важное.
— Познакомились случайно, — продолжал Максим. — Она сама первой заговорила. А через два вечера пригласила к себе. Представляешь? Такая… открытая, простая. Угощала вкусностями, сама всё приготовила. Только одно смущает…
Он замялся, глядя куда-то мимо Антона.
— Какое «одно»? — без лишней мягкости спросил тот.
— Когда я у неё гостил… — Максим понизил голос, — у неё будто время было расписано. Я сидел час, два, а потом она начинала поглядывать на часы и говорила, что вечер у неё занят, дела есть. И выпроваживала аккуратно.
Антон покачал головой и усмехнулся.
— Макс, ты вспомни нашу учительницу русского. С какой она сумкой на работу приходила. Горы тетрадей! Спина от них сложиться могла. Все учителя такие, работа у них никогда не заканчивается. Дом — продолжение школы. Уроки, планы, контрольные… Да что я объясняю. Они же живут этой школой.
Максим кивнул, но всё равно выглядел озадаченным. Что-то его тревожило. Что-то в Кире зацепило настолько, что он не мог отмахнуться.
— Может, ты и прав, — сказал он тихо. — Но всё равно… я не пойму её до конца. То она такая открытая, будто сама ко мне тянется, то… будто меня в её жизни и не должно быть.
— Слушай, — Антон наклонился вперёд, положив руки на стол. — Ты пока сам не знаешь, что у вас будет. Не строй далеко идущих планов. Узнай её лучше. Понюхай, что называется, бытовуху. Но не торопись ни к каким свадьбам. Учти: учителя — народ особенный и часто ранимый.
Максим только вздохнул.
— Я и не собираюсь торопиться. Но, Тоха… — он чуть помедлил, — мне кажется, что это что-то другое.
Друг понял всё без лишних слов.
— Тогда попробуй. Только аккуратно и без подвигов.
Максим возвращался домой медленно, будто растягивал путь, чтобы ещё немного побыть наедине с мыслями. Разговор с Антоном продолжал звучать у него в голове. Друг всегда умел поставить его на место, вернуть с земли на небо или наоборот.
Но сегодня Тоха только подтвердил то, что Максим и сам чувствовал: торопиться не стоит. А вот попробовать можно. И даже нужно.
Его тянуло к Кира. Причём не той поверхностной симпатией, что возникает после одного взгляда или лёгкой флиртовой нотки. Нет. Здесь было глубже. Те вечера у неё дома, короткие, почти торопливые, оставили странное ощущение: будто ему дали заглянуть в чью-то настоящую жизнь, но не позволили войти окончательно. Её уют, её голос, её мягкая внимательность… всё это цепляло.
Хотя оставалось и другое: её поспешность, взгляды на часы, аккуратные «ты уж не обижайся, мне пора». Он пытался списать это на работу, на вечные школьные тетради и отчёты. Просто женщина занята. Просто устает. Но почему тогда казалось, что дело не только в этом? Он сам не знал.
Максим снова остановился у окна булочной, словно ему хотелось задержаться хоть где-то, лишь бы не идти домой. Там его ждали тишина и Настино привычное: «Привет. Я скоро уйду. У меня встреча». Каждый раз новая встреча и каждый раз важная.
Он набрал домофон без эмоций, поднялся по лестнице, вошёл в квартиру. Настя была в прихожей, красила губы перед зеркалом.
— Опять поздно? — бросила она, даже не повернувшись. — Я думала, ты в кафе завис.
Она не спрашивала, она знала. Всегда знала, где он, как будто следила за его маршрутом жизни, не чувствуя при этом ни грамма участия.
— Работа, — спокойно ответил он.
Она кивнула рассеянно, поправила волосы и захлопнула крышку своей маленькой косметички.
— У меня вечером пилатес с девочками, — сказала она тоном, будто объявляла о совещании. — Ты не против? Я, если что, поздно.
Ты когда-то была раньше? — хотел спросить он, но не стал. Бесполезно. Старые диалоги закончились ещё пару лет назад.
Максим прошёл на кухню, открыл холодильник — пусто, как всегда. Настя ела в кафе или заказывала еду с подругами, а он привык перекусывать тем, что найдёт, или тем, что останется после командировок в морозилке.
Он налил себе чая, сел за стол и подумал о Кире.
Её дом пах пирогами, специями и чем-то невероятно домашним. Она встречала его улыбкой и фразой: «Проходи, раздевайся, чай горячий». А у него здесь пустой холодильник, чай из пакетика и серые стены, которые будто давили на плечи.
Он поймал себя на том, что не хочет ждать очередной командировки, чтобы убежать. Он хочет поехать к Кире. Хочет поговорить, узнать её ближе, войти в жизнь без оглядки и стука в дверной косяк.
Но мысли Антона тоже грызли:
Не торопись. Узнай. Посмотри внимательнее.
Максим и сам это понимал. Страсть и симпатия — это хорошо, но жизнь не складывается из мгновений. Важно то, что остаётся, когда эмоции стихают. Кира понравилась ему слишком сильно, чтобы сломя голову бросаться в омут.
Он достал телефон. На экране нашел её имя. И всегда похожее сообщение:
«Ты как? Как день прошёл?»
Он улыбнулся. Такое простое, тёплое. Настя за четыре года брака не задала ему этот вопрос ни разу. А Кира спрашивала каждый вечер.
Он ответил:
«Хорошо. Твой?»
Ответ пришёл почти сразу, будто она сидела с телефоном в руках:
«Ууу… проверяю тетради. Целую вечность. Когда-нибудь расскажу, как мы сегодня с шестым «Б» воевали».
Он засмеялся. С ней всегда было легко.
И вдруг понял: он ждёт встречи. Он считает дни. Он чувствует, что живёт.
Максим задумался, сможет ли она переехать. Город маленький, но уютный. Школа старая, но она говорила о своих учениках так, будто не променяла бы их ни на что. А он? Он готов был сорваться к ней не из романтики, а потому что ему было хорошо там, рядом с Кирой.
Но внутри оставалось странное тревожное чувство: будто что-то он не понимает. Что-то недосказано. Кто-то ещё стоит за её аккуратной улыбкой, за тетрадями, за её внезапными «мне пора».
Он понимал одно: нужно увидеть её снова. Глаза в глаза. Без коротких звонков и слов через экран.
И командировка через месяц казалась вечностью. Ему хотелось быстрее. Он был готов ехать хоть завтра. Но время шло медленно, каждый вечер тянулся одинаково.
Командировку Максим ждал так, как не ждал ничего последние годы. Каждый день он мысленно зачеркивал в календаре, каждый вечер разговаривал с Кирой по телефону, и её голос становился всё ближе, теплее, почти родным. Она смеялась его шуткам, делилась забавными историями из школы, жаловалась на гору тетрадей, но всегда находила минуту, чтобы спросить: «Ты не устал? Ты вообще нормально питаешься?»
Он таял от этих простых, человеческих вопросов. Такое не спрашивали у него дома много лет.
За неделю до поездки он решил: он сделает шаг. Не предложение как таковое, скорее намёк, жест, начало чего-то настоящего. Кольцо он выбрал небольшое, без лишнего блеска, аккуратное, как сама Кира. Купил коробку конфет, которые она упоминала в разговоре: «Они у меня в школе как валюта ходят, я их люблю». А цветы решил взять на месте, в маленьком салоне у её дома, чтобы не трясти в поезде свежие бутоны.
И вот наступил день. Сердце стучало так, будто он не к женщине ехал, а на экзамен, к которому готовился полжизни. В поезде он не сидел спокойно ни минуты, то крутил кольцо, то мысленно репетировал, что скажет.
Когда поезд замедлил ход на её станции, Максим почувствовал, как руки слегка дрожат. Он вышел на перрон, вдохнул холодный воздух и улыбнулся: «Скоро увижу».
Он шёл к её дому почти с лёгкостью подростка. Дом оказался старым, дореволюционным, лестница узкая, лифта нет. Идти до четвёртого этажа — не проблема, он был на подъёме, в прямом и переносном смысле.
У двери № 47 он остановился, пригладил волосы, выдохнул и нажал на звонок.
Дверь открылась почти сразу.
Перед ним стоял мужчина лет тридцати пяти, может, немного старше. Высокий, крепкий, с резкими чертами лица. Весь его вид, от небрежного свитера до уверенной стойки, говорил о том, что он здесь хозяин.
Первой мыслью Максима было: Брат? Мужчина похож на Киру… может, родной человек?
Но мужчина посмотрел на него так, будто видел перед собой непрошенного незнакомца, и спросил хрипловатым голосом:
— Родитель, что ли? Пришёл благодарить учительницу?
Максим моргнул, не понимая.
— Нет… я к Кире. Мы договаривались.
Взгляд мужчины стал жёстким, холодным, словно ледяное лезвие.
— Слушай внимательно, — сказал он медленно, но отчётливо. — Я не потерплю ни одного мужика на пороге. В каком бы он статусе ни был. Так что проваливай отсюда.
Максим побледнел.
— Простите, вы… кто?
Мужчина ухмыльнулся.
— Тебе какая разница? Цветы можешь оставить. Я передам.
И, не дожидаясь реакции, сделал шаг назад, готовясь закрыть дверь.
Максим стоял, словно ударенный. Ещё вчера в поезде он разговаривал с Кирой: она смеялась, говорила, что ждёт, что у неё выходной и она будет дома. Ничего в её голосе не выдавало присутствия в квартире мужчины.
— Я… — начал он, но слова застряли. Цветы в руках вдруг стали ненужными, смешными. Он опустил их на пол, развернулся и пошёл вниз по лестнице.
Дверь захлопнулась у него за спиной.
Он спускался как в тумане. Ноги будто сами несли его вниз, воздух был густым, будто его можно было резать ножом. Он не знал, что думать. Ошибка? Недоразумение? Что это вообще было?
Он вышел во двор, и только тогда дыхание перехватило окончательно. Он сделал шаг к арке и нос к носу столкнулся с Кирой.
Она та же лёгкая, в пушистом шарфе, с покупками в маленькой сумке, с улыбкой, которая всегда казалась настоящей. Увидев Максима, она радостно замерла, даже подставила щёку, чтобы он поцеловал её, как они делали раньше при встрече.
Но Максим не смог.
Он отшатнулся на шаг и спросил прямо, грубо, от боли:
— Что это за мужчина у тебя в квартире?
Кира остановилась. Улыбка исчезла. Лицо побледнело.
— Какой мужчина? — В её глазах мелькнуло непонимающее смятение. Но только на секунду.
И вдруг она выдохнула, как будто в ней что-то обрушилось:
— Наверное… муж вернулся.
Максим почувствовал, как земля под ногами покачнулась.
— Муж? — переспросил он глухо.
Кира кивнула, опустив взгляд.
— Он… — голос её дрогнул, — уехал на Север на год, за длинным рублём. Мы давно не жили вместе, почти не общались. Я думала, он не вернётся… Честно думала. Прости, Максим. Я… замужем.
Мир вокруг будто замолчал. Остановился. Сжался до этой женщины, до её тихого голоса и до боли, которая резанула Максима под рёбра так, что он едва дышал.
Его мечта, новая жизнь, другой дом, семья, всё то, что он хранил в себе, рассыпалась прямо в этот холодный двор.
— Прости, — повторила она почти шепотом. — Я не хотела… Я не знала…
Он хотел спросить: почему не сказала? когда собиралась? зачем подпускала? Но не смог. Слова были лишними. Всё уже было ясно. Он только коротко глянул, как ставят точку в письме, и пошёл прочь, не оглядываясь.