Ну почему же у него не получилось выбрать? Ведь мучился, ведь знал, что так жить нельзя. А все равно каждый раз, вернувшись к Оле, через неделю-другую снова брал гитару, бормотал что-то про «важные дела», и уходил туда, на Таганку, где в крошечной квартирке его ждала Наташа...
Надвинув на лоб любимый черный берет, без которого уже и узнать-то его было трудно, Булат Шалвович торопливо спускался по лестнице переделкинской дачи.
Ольга стояла в дверях, и он чувствовал ее взгляд на своей спине. Не оборачивался.
Что скажешь? Опять будет молчать, поджав губы, а потом вечером за ужином вдруг бросит как бы между делом: «Булат щедро дарит. Иногда путается, что кому». И вроде бы о стихах речь, а глаза-то говорят совсем о другом.
Неужели правда уже десять лет прошло с той весны, когда он впервые увидел Наташу?
Десять лет мечется между двумя женщинами, двумя домами, двумя жизнями. И обеим врет. Точнее, не врет, он просто молчит о главном. А оно ведь и без слов всем давно понятно.
Физик и лирик
Первый раз Булат пришел на дачу к Льву Арцимовичу весной 1962 года. Дело было обычное, академики любили, чтобы он спел. Петр Капица, Артем Алиханян, человек пятнадцать гостей. Народ серьезный, физики-ядерщики, для которых его, сорокалетнего барда, песенки были чем-то вроде экзотического десерта после сытного научного обеда.
Галя, его первая жена, тогда еще с ним ездила. Формально они уже года два как жили порознь, но развода не оформляли.
Да и зачем? Игорьку десять лет, бегает между двумя квартирами. Привык. А что касается романов... Ну, были Жанна Болотова, была Лариса Лужина. Музы, вдохновительницы. Галина об этом знала и терпела. Терпела, пока могла.
Но та девушка на даче у Арцимовича оказалась совсем другой.
Ольга была племянницей хозяина, она сидела в углу и смотрела. Просто смотрела, не отрываясь, большими серыми глазами. Булат и сам не понял, что с ним происходит. Будто споткнулся на ровном месте. Гитара чуть не выскользнула из рук. Когда после концерта к нему подошли знакомиться, девушка от смущения на все вопросы отвечала одно слово: «Да».
— Вам понравилось?
— Да.
— Вы учитесь в университете?
— Да.
— Может, как-нибудь увидимся еще?
— Да.
Друзья потом смеялись: «Булат, ты же с ней и не разговаривал толком!»
А он сам не мог объяснить, что произошло. Только знал точно, что вот она. Та самая. И неважно, что Ольге двадцать четыре, а ему сорок. Неважно, что она о его творчестве до вчерашнего дня и слыхом не слыхивала, живет в мире формул и научных статей.
Когда она вошла в комнату, он подумал: «Гений». Просто так, без всяких объяснений.
На следующий день, когда они встретились снова, он спросил:
— Выйдешь за меня?
И Ольга, по привычке, ответила:
— Да.
Вот так, без ухаживаний, без красивых слов, которые он умел говорить как никто. Просто взяли и решили.
Через два года, когда Галина согласилась на развод, они с Ольгой поженились. А ровно через год после развода, в тот же самый день, Галина умерла. Сердце не выдержало. Тридцать девять лет ей было всего.
Эта смерть жгла Булата до сих пор. Будто он сам ее убил своим уходом. Игорька забрали Галины родственники, видеться не давали.
«Не смей к мальчику приближаться!» — кричала Галина мать.
И Булат не приближался. Терпел. Что еще оставалось?
С Олей было хорошо, спокойно. Она родила сына Антошу, маленького, похожего на мать. Обустроили дачу в Переделкине. Она читала ему стихи, строго судила: «Эта строчка слабая», «А вот это - хорошо».
Никогда не льстила. И Булат ценил эту ее жесткую правду.
«Строгая женщина в строгих очках мне рассказывает о сверчках», — написал он как-то, и Ольга только усмехнулась: «Ну да, про сверчков. Только не рассказываю, а объясняю, что они не поют, а стрекочут».
Казалось, навсегда устроилась его жизнь. Дом, жена, сын, творчество. Да и романы на стороне случались разве что по мелочи, та же Алла Майорова, ассистентка режиссера на «Ленфильме».
Ольга делала вид, что не замечает. А может, и правда не замечала. Или не хотела замечать.
А потом пришла весна 1981 года. И все пошло наперекосяк.
Дитя полей
Третьего апреля его пригласили выступить в Институт советского законодательства. Обычное дело - приедешь, споешь, попьешь чаю с сотрудниками, уедешь. Таких концертов за год бывало штук двадцать, не меньше.
Девушка, которая его встретила, была маленькая, хрупкая, с детским личиком. Подружки ее, сотрудницы института, наперебой расхваливали: «Булат Шалвович, вы бы послушали, как Наташа поет! Она же вашими песнями с детства живет!»
Наташа стояла рядом и краснела. А он смотрел на нее и думал: «Господи, да она же ребенок совсем. Двадцать шесть лет. Младше Ольги на девятнадцать».
После концерта пили чай. Наталья проводила его до выхода. У дверей ждал ее муж, высокий, солидный дипломат. Наташа была на пятом месяце беременности. Но когда Булат попросил телефон, она, не задумываясь, продиктовала цифры. И он записал, сам не зная зачем.
Позвонил через неделю. Просто так, узнать, как дела. А через месяц беременность закончилась трагедией. Наташа лежала в больнице, муж не отходил от ее постели. Булат отправил цветы и написал записку: «Держитесь». Больше ничего не мог.
Но летом она сама позвонила. Голос дрожал:
— Булат Шалвович, можно я к вам приду? Мне так плохо.
Она пришла в легком летнем платье, с букетиком луговых трав. Села на краешек стула, руки сложила на коленях. И он вдруг понял, что влюбился.
В пятьдесят семь лет, когда, казалось, все уже пережито и перечувствовано, влюбился как мальчишка. В эту девочку с грустными глазами, которая знала наизусть все его песни и которой он годился в отцы.
— Я называл ее «дитя полей», — рассказывал он потом друзьям. — Она приносила мне медуницу и сныть, собранные в лесу и говорила: «Такого нигде не отведаешь». И правда, с ней даже воздух был другим.
Десятого декабря 1981 года они стали близки. Этот день Наташа потом называла «нашим днем». С мужем она к тому времени уже разошлась.
А Булат... Булат просто начал жить на два дома.
Ваше благородие, госпожа мука
«Мы могли бы довольствоваться пошлым званием любовников, но это не для моего к вам отношения», — написал он Наташе в одном из писем.
И это была правда. С ней он не просто спал, с ней он жил. Жил совсем другой жизнью, которой никогда не знал с Ольгой.
Наташа пела. Хорошо пела, профессионально. Впервые услышав ее голос, он сказал решительно: «Все, теперь буду выступать только с тобой».
И стал брать ее на гастроли. Скрывать было бессмысленно, все и так видели, как он смотрит на эту хрупкую девушку с гитарой.
Ольга молчала. Не устраивала сцен, не плакала. Только иногда, когда Булат собирался уезжать, говорила негромко: «Опять к ней?»
И он не отвечал. Что ответишь?
Наташина крошечная квартирка на Таганке стала его вторым домом. Белые стены, колокольчики, цветочки, всякие соломенные штучки.
Наташа создавала уют из ничего, как птичка вьет гнездо. Они пили чай с луговыми травами, она читала ему испанские стихи, все-таки окончила МГИМО, знала язык в совершенстве. Он писал ей письма. Божественные письма, как она потом говорила. Много в них было о любви.
Для нее он написал «Песню о молодом гусаре», «Песенку Изабеллы», которая потом прозвучала в «Капитане Фракассе», а после в «Турецком гамбите».
«Эта женщина в окне» - и это тоже о ней.
«Не сольются никогда зимы долгие и лета» - как будто знал, что не сольются.
Однажды Булат ушел от Ольги. Совсем ушел, перевез на Таганку вещи. Прожил там несколько месяцев. Наташа была счастлива, она думала, наконец-то все решилось. Но потом он вернулся в Переделкино. Не объясняя причин.
— Ему было со мной необыкновенно спокойно и тепло, — вспоминала потом Наталья. — Он так и говорил. Хотя не думаю, что я всегда была безупречная. И капризная бывала, и всякая. Но он умел радоваться жизни, несмотря ни на что.
А Ольга? Ольга терпела. Как терпела когда-то Галина. Только молча, без слез и истерик. Сжав зубы, глядя строго из-под очков. И Булат мучился от этого молчания больше, чем мучился бы от скандалов.
«Я прошу не о вечном блаженстве — о минуте возвышенной пробы, где уместны, конечно, утраты и отчаянье даже, но чтобы милосердие в каждом движенье и красавица в каждом окне», — написал он в середине восьмидесятых.
О милосердии просил. Для себя ли? Или для обеих женщин, которых терзал своей нерешительностью?
В 1986 году они с Наташей поехали в грандиозное турне по стране вместе с Сухановым, Митяевым, Кукиным, Клячкиным. Сначала концерты в Лужниках, потом Поволжье, потом дальше на восток. Булат и Наталья выступали в паре, и зал замирал, слушая их дуэты.
После одного из таких концертов к Булату подошла пожилая женщина:
— Как вы поете с этой девочкой! Видно же, что любите.
Он растерялся:
— Музыку люблю.
— Да нет, — улыбнулась женщина. — Ее любите. И правильно. Она вас ждет.
Ждет ли? Или устала ждать?
Когда кончается любовь
Точной даты их расставания не знает никто. Да и была ли точная дата? Скорее всего, они просто стали видеться реже, потом еще реже, потом и вовсе перестали.
К концу восьмидесятых Булат стал часто болеть.
В 1995 году ему сделали сложную операцию на сердце в Германии, его друг Лев Копелев помог с кредитом, часть оплатило правительство США. Ольга не отходила от его постели. Антошка приезжал каждый день.
А Наташа... Наташа ждала у телефона известий от общих знакомых.
В июле 1996 года на праздновании дня рождения Евтушенко в Политехническом они встретились взглядами.
Булат был с Ольгой, Наталья тоже не одна. Они долго смотрели друг на друга и не отпускали глазами. Наташа потом вспоминала: «Я горько усмехнулась про себя, мы были как Штирлиц с супругой на безмолвном свидании в кафе».
В январе 1997 года умер Игорь, старший сын Булата. Ему было сорок три года. Он тяжело болел, к тому же пагубные привычки повлияли на его здороье.
Смерть Игоря сломала Булата окончательно. Он винил себя, что не уберег, не помог, бросил мальчика когда-то.
Весной семья уехала в Париж. Ольга надеялась, что любимый город вернет мужу интерес к жизни. Гуляли по знакомым улочкам, встречались с друзьями. В китайском ресторане Булат написал: «Бамбук с китайскими грибами вкушал я жадными губами».
Никто не знал, что это последние его строки.
Двенадцатого июня 1997 года его не стало. Рядом была Ольга. Она держала его за руку до конца.
А Наташа узналa об этом из новостей.
Она сидела в своей маленькой квартирке с белыми стенами, где когда-то они были так счастливы, и плакала. Муж...да, у нее к тому времени уже был другой муж, родился сынишка.
— Я плохо себя представляю в роли его официальной вдовы, — сказала она журналистам спустя годы. — Я такая непрактичная! К тому же концерты, гастроли. А тут такая ноша. С ней справляется его вдова Ольга.
Справляется. Конечно справляется. Ольга всегда справлялась. Она и музей его создала в Переделкине, и архив собрала, и книги издала. Хранительница памяти. Законная вдова.
А Наташа?
Наташа продолжает петь его песни. Выпустила несколько своих поэтических сборников, написала повесть «Письма к Айседоре», и там, между строк, вся их история. Письма Булата она хранит в ларце. Перечитывает иногда, когда особенно тяжело.
В одном из них он писал от лица некоего герцога Сасандульского: «Сударыня! Как донесла молва, Вы давно находитесь в известных отношениях с капитаном Фракассом, человеком пожилым, чтобы не сказать старым, обремененным семьей и многими житейскими грехами...»
Шутил, конечно. Но и правду говорил.
Пожилой, обремененный, не мог он выбрать.
А ведь любил же обеих и каждую по-своему. Ольгу за верность, за строгую правду, за то, что родила сына и создала дом. Наташу - за то, что с ней он был молодым, за ее хрупкость, за смех, за луговые травы.
Но выбрать не мог. Или не хотел? Может, и не нужно было выбирать? Может, так и устроена жизнь поэта - быть всегда между небом и землей, между двумя домами, между двумя любовями?
«Я всегда наслаждался, я жил. Кончался какой-то процесс, я переходил к другому», — сказал он как-то Наташе.
Тогда она не поняла, что он имел в виду.
А Ольга до сих пор живет в Переделкине. В том самом доме, где столько лет назад Булат писал: «Люблю я эту комнату, где розовеет вереск в зеленом кувшине».
Её вереск, её кувшин, их комната.
И только она знает, каково это тридцать пять лет быть женой гения, который каждую неделю уходил к другой. Молчать, терпеть и все равно любить. До последней минуты.