— Мам, ты опять здесь? — Галина замерла на пороге собственной кухни, глядя на свекровь, которая стояла у плиты и помешивала что-то в кастрюле.
— А что такого? — Нина Петровна даже не обернулась. — Я суп варю. Нормальный, человеческий суп, а не то, что ты обычно готовишь. Олег должен нормально питаться, он же работает.
Галина поставила сумки с продуктами на стол и глубоко вздохнула. Это был уже третий раз за неделю. Третий раз, когда она приходила домой и обнаруживала свекровь на своей территории. Нина Петровна появлялась внезапно, как призрак, всегда с ключами в руке и железным оправданием на устах.
— Мама, мы же договаривались, — начала Галина, стараясь сохранять спокойствие. — Ты предупреждаешь, прежде чем прийти.
— Предупреждаю? — Свекровь наконец повернулась, и в её глазах плескалась привычная обида. — Я что, чужая? Это квартира моего сына, между прочим. Я имею право навестить его, когда захочу.
Вот оно. Эта фраза. Галина слышала её так часто, что могла бы повторить наизусть с той же интонацией и драматической паузой. Квартира сына. Не их квартира. Не семейное гнездо. Квартира Олега, где Галина живёт по милости свекрови.
— Олег на работе до вечера, — сказала Галина, начиная раскладывать продукты. — И я купила всё для ужина.
— Да что ты там купила? — Нина Петровна подошла к столу и принялась инспектировать покупки. — Опять эту химию в пакетах? Курица, говоришь, деревенская? Да она в инкубаторе росла, на гормонах! Я своему Олежке такое не позволю есть.
Своему Олежке. Галина сжала кулаки, чувствуя, как внутри закипает знакомое раздражение. Олегу было тридцать два года, но для матери он навсегда остался мальчиком, которого нужно защищать от злого мира и, конечно же, от неумелой невестки.
— Мам, спасибо за заботу, но я сама приготовлю ужин, — твёрдо сказала Галина.
Свекровь всплеснула руками.
— Вот-вот! Всегда ты меня выставляешь! Я что, мешаю? Я хочу помочь, а ты… Неблагодарная. Олег мне вчера жаловался, что ты его совсем не кормишь нормально.
Это было враньё. Наглое, беззастенчивое вранье. Олег ничего такого не говорил, Галина знала это точно. Но свекровь виртуозно использовала имя сына, прикрываясь им, как щитом. Оспорить её слова значило бы обвинить Олега во лжи, а это уже было бы предательством семейного единства.
Галина промолчала. Она просто молча принялась убирать продукты в холодильник. Нина Петровна, видя, что реакции не последовало, вернулась к плите. Кухня наполнилась тяжёлым молчанием, которое нарушал только звук кипящей воды.
Вечером, когда Олег пришёл с работы, свекровь уже накрыла стол. Три тарелки, три прибора. Галина сидела в углу дивана с книгой, делая вид, что читает. На самом деле она следила за происходящим краем глаза.
— Олежек, садись! — Нина Петровна засуетилась вокруг сына. — Я тебе супчик сварила, настоящий, на говяжьем бульоне. Не то что магазинные полуфабрикаты.
Олег устало опустился на стул.
— Спасибо, мам, но ты могла бы и не трудиться.
— Для любимого сына ничего не жалко! — Свекровь разлила суп по тарелкам. — Галя, иди к столу.
Это было приглашение, которое звучало, как команда. Галина отложила книгу и села за стол. Она смотрела на тарелку перед собой и понимала: это не просто суп. Это демонстрация. Демонстрация того, кто здесь главная хозяйка, кто настоящая женщина в жизни Олега.
— Вкусно, мам, — Олег ел, не поднимая глаз.
— Конечно, вкусно! Я же готовила, а не кто-то, — Нина Петровна многозначительно посмотрела на Галину.
Галина положила ложку.
— Олег, нам нужно поговорить.
— О чём? — он наконец поднял на неё глаза.
— О ключах. Я хочу, чтобы мы поменяли замок.
Тишина повисла над столом, как грозовая туча. Нина Петровна замерла с ложкой на полпути ко рту. Её лицо медленно наливалось краской.
— Что?! — выдохнула она. — Ты хочешь лишить меня доступа к квартире моего сына?
— Я хочу, чтобы у нас было личное пространство, — спокойно ответила Галина. — Чтобы никто не входил без предупреждения.
— Олег! — Свекровь повернулась к сыну, и в её голосе зазвучали слёзы. — Ты слышишь, что она говорит? Она меня выгоняет! Родную мать!
Олег помассировал переносицу. Галина видела, как напряглись его плечи. Она знала: сейчас он выберет. И она боялась этого выбора.
— Галь, ну зачем ты так? — тихо сказал он. — Мама же не со зла. Она переживает за нас.
— Переживает? — Галина почувствовала, как внутри что-то надламывается. — Она контролирует каждый наш шаг! Она врывается сюда, когда хочет!
— Врываюсь? — Нина Петровна всхлипнула. — Я, мать, которая отдала всю жизнь этому ребёнку, врываюсь?
— Мам, успокойся, — Олег взял её за руку. — Никто тебя не выгоняет.
Галина смотрела на эту картину — сын утешает мать, которая изображает жертву, — и понимала: она проиграла. Опять. В который раз.
Той ночью она лежала рядом с Олегом в темноте и не могла заснуть. Он давно уже дышал ровно, провалившись в сон после тяжёлого рабочего дня. А Галина смотрела в потолок и думала.
Три года назад они поженились. Олег тогда казался ей принцем из сказки — внимательный, заботливый, любящий. Он дарил цветы просто так, звонил в течение дня, чтобы узнать, как дела. Он говорил о будущем, о детях, о совместной жизни. И Галина верила каждому слову.
Свекровь тогда тоже была милой. Она улыбалась, называла Галину доченькой, восхищалась её кулинарными талантами. Всё изменилось через месяц после регистрации брака. Именно тогда Нина Петровна вручила молодым ключи от квартиры.
— Это вам, дети мои, — сказала она торжественно. — Живите, растите. Только помните: я всегда рядом. Всегда.
Тогда эти слова казались тёплыми и заботливыми. Теперь Галина понимала: это было предупреждение. Я всегда рядом. Всегда. Между вами. Над вами. Вокруг вас.
Свекровь начала приходить каждый день. Сначала под предлогом помочь с уборкой. Потом — принести продукты. Затем — просто так, проведать. Она переставляла вещи в шкафу, критиковала выбор штор, морщилась от запаха духов Галины. Она учила невестку готовить, стирать, гладить — всему тому, что Галина умела с пятнадцати лет.
Хуже всего было то, что Олег не видел проблемы. Для него это было естественно — мать рядом, мать заботится, мать помогает. Он вырос в этой удушающей любви и считал её нормой. Когда Галина пыталась поговорить, он отмахивался.
— Ну подумаешь, мама зашла! Она же не мешает!
Мешает. Страшно мешает. Она присутствует в их жизни незримой тенью даже тогда, когда её нет физически. Галина боялась переставить чашку в серванте, потому что свекровь заметит и устроит сцену. Она боялась купить новое покрывало, потому что Нина Петровна скажет, что старое было лучше. Она боялась жить в собственном доме, потому что это был не её дом. Это была территория свекрови, которую Галине великодушно позволили разделить.
На следующий день Галина пришла с работы раньше обычного. Она открыла дверь своим ключом и замерла. В квартире кто-то был. Она услышала голоса из спальни. Тихие, приглушённые. Сердце забилось быстрее. Галина на цыпочках подошла к приоткрытой двери.
Нина Петровна стояла у открытого шкафа и разговаривала по телефону.
— Да, Тамара, представляешь! — шептала свекровь с плохо скрытым злорадством. — Нашла у неё в сумочке чеки из дорогих магазинов. Тратит деньги моего Олежки направо и налево! Я ему ещё не говорила, жду подходящего момента. Пусть сам увидит, какая она расточительница.
Галина застыла. Её сумочка. Свекровь рылась в её личных вещах. И не просто рылась — собирала компромат. Она почувствовала, как по спине пробежал холодок. Это было уже не просто назойливой заботой. Это была война. Тихая, подлая война, в которой Галина даже не подозревала, что участвует.
Она тихо вернулась к входной двери, громко хлопнула ею и прокричала:
— Я дома!
Когда она вошла в спальню, Нина Петровна уже стояла у окна с невинным видом.
— А, Галочка! — она улыбнулась. — Я вот окошки решила помыть. Грязные совсем.
— Выходите, — тихо сказала Галина.
— Что? — Свекровь изобразила непонимание.
— Я сказала: выходите из моей квартиры. Сейчас.
— Ты что себе позволяешь?! — Нина Петровна вскинулась. — Это квартира моего сына!
— И моя, — Галина шагнула вперёд. — Я здесь живу. Я здесь плачу за коммунальные услуги. Я здесь убираю, готовлю, стираю. И я больше не позволю вам рыться в моих вещах.
Свекровь побледнела, потом покраснела.
— Я ничего не… Как ты смеешь!
— Я слышала ваш разговор с Тамарой, — спокойно сказала Галина. — Про чеки. Хотите знать, что это за чеки? Это подарок Олегу на день рождения. Костюм, который я копила три месяца. Но вы, конечно, сразу подумали самое плохое.
Молчание повисло между ними, тяжёлое и звенящее. Нина Петровна открывала и закрывала рот, как рыба, выброшенная на берег.
— Уходите, — повторила Галина. — И отдайте ключи.
— Я… Я скажу Олегу! — наконец выдавила свекровь. — Он узнает, как ты со мной разговариваешь!
— Говорите. И передайте ему, что я тоже многое расскажу. Например, как вы следите за мной. Как роетесь в наших вещах. Как настраиваете его против меня.
Свекровь схватила сумочку и бросилась к выходу. На пороге она обернулась, и её лицо исказилось гримасой злобы.
— Ты пожалеешь! Он мой сын! Мой! И он выберет меня, а не тебя!
Дверь захлопнулась. Галина опустилась на диван. Руки дрожали. Она сделала это. Впервые за три года она поставила границу. И теперь ждала последствий.
Олег пришёл поздно вечером. Лицо его было мрачным. Он даже не поздоровался, просто прошёл на кухню, налил себе воды и выпил залпом. Галина стояла в дверях и молчала. Она знала: свекровь уже успела поработать.
— Мама звонила, — сказал он наконец, не поворачиваясь. — Плакала. Сказала, что ты её выгнала. Оскорбляла. Обвиняла в краже.
— Я не говорила про кражу, — тихо ответила Галина. — Я сказала правду. Она рылась в моих вещах.
— Да неужели? — Олег повернулся, и в его глазах плескался гнев. — Моя мать, которая всю жизнь отдала мне, которая ночами не спала, когда я болел, вдруг стала воровкой?
— Я не говорила, что она воровка. Я говорила, что она нарушает наши границы. Постоянно. Каждый день.
— Границы! — он усмехнулся. — Ты про границы мне говоришь? Это моя мать! Единственный человек, который меня по-настоящему любит!
Эти слова ударили, как пощёчина. Галина почувствовала, как внутри всё сжалось в тугой, болезненный комок.
— А я? — спросила она. — Я кто?
— Ты? — Олег шагнул к ней. — Ты моя жена, которая не может найти общий язык с моей матерью! Которая устраивает сцены и скандалы! Которая заставляет меня выбирать!
— Я не заставляю тебя выбирать, — Галина отступила. — Я прошу уважения. Я прошу, чтобы мои вещи не трогали. Чтобы в мой дом не входили без спроса.
— Мой дом! — выкрикнул он. — Это мой дом! Моя квартира! Мама имеет право здесь быть!
Вот оно. Он сказал это. То, о чём Галина догадывалась все три года, но боялась произнести вслух. Это его дом. Его территория. Его правила. А она здесь только гость. Временный. Заменяемый.
— Понятно, — сказала она очень тихо. — Значит, это твоя квартира. Твоя мама. Твоя жизнь. А я здесь просто так, для декорации.
— Не передёргивай! — Олег провёл рукой по лицу. — Я не это имел в виду.
— Нет, именно это, — Галина почувствовала, как внутри что-то окончательно ломается. — Три года я пыталась стать частью твоей семьи. Но для тебя семья — это ты и твоя мама. А я посторонняя. Которая мешает вашей идиллии.
— Галя…
— Нет, — она подняла руку. — Хватит. Я устала. Устала оправдываться. Устала быть виноватой в том, что хочу жить своей жизнью. Устала быть на втором плане после твоей матери.
— Что ты хочешь этим сказать?
Галина посмотрела ему в глаза. В этих глазах она когда-то видела любовь, понимание, будущее. Теперь она видела только чужого, упрямого человека, который никогда не повзрослел по-настоящему. Который так и остался маленьким мальчиком, цепляющимся за мамину юбку.
— Я хочу сказать, — медленно проговорила она, — что не могу так больше. Не хочу. Я не буду жить в доме, где меня не уважают. Где моё мнение ничего не значит. Где я всегда буду на втором месте.
— Ты о чём? — он побледнел.
— Я ухожу, Олег. Завтра заберу вещи.
Тишина. Долгая, звенящая тишина. Олег смотрел на неё, и по его лицу читалось непонимание. Он не верил. Он думал, что это очередная женская уловка, попытка надавить на жалость. Он ждал, что она расплачется, бросится ему на шею, попросит прощения.
Но Галина стояла спокойно и твёрдо. Она уже приняла решение. Ещё тогда, когда услышала, как свекровь роется в её вещах. Ещё тогда, когда поняла: она одна в этой борьбе. И главное — она поняла, что бороться не за что. Нельзя построить семью с человеком, который так и не научился быть взрослым.
— Ты не можешь просто так взять и уйти, — наконец сказал Олег. — Мы же муж и жена.
— Муж и жена — это когда двое, — ответила Галина. — А у нас всегда трое. Ты, я и твоя мама. И я знаю, кого из нас ты выберешь. Ты уже выбрал. Давно.
Она развернулась и пошла в спальню. За спиной осталась кухня, остался Олег с его растерянным лицом, осталась целая жизнь, которая так и не стала её жизнью. Галина достала с антресолей старую дорожную сумку и начала собирать вещи. Руки не дрожали. Внутри была странная лёгкость, почти невесомость. Она освобождалась. От чужих ожиданий, от постоянного напряжения, от необходимости быть удобной и покорной.
Утром она ушла. Олег так и не вышел из спальни. Даже не попытался остановить. Галина закрыла за собой дверь и на лестничной площадке вдохнула полной грудью. Впервые за три года она могла дышать свободно.
Через две недели Олег написал ей сообщение. Короткое, сухое: «Мама сказала, что готова извиниться. Приходи, обсудим». Галина прочитала его, сидя в уютной маленькой квартире, которую сняла на окраине города. За окном шёл дождь. На столе стоял горячий чай. Рядом лежала раскрытая книга. Тишина. Её личное пространство. Её жизнь.
Она набрала ответ: «Не надо извинений. Я уже на своём месте. Берегите друг друга». И нажала «отправить».
Она не злилась. Не жалела. Она просто наконец-то поняла: иногда уйти — это не слабость. Это сила. Сила признать, что ты достойна большего. Что ты имеешь право на жизнь, в которой тебя ценят, уважают и любят. А не просто терпят.
Галина допила чай, взяла книгу и устроилась в кресле у окна. За стеклом медленно опускались сумерки. Впереди была новая жизнь. Неизвестная, немного пугающая, но своя. Только её. И это было прекрасно.