Марина сцепила пальцы так, что костяшки побелели. Бумага в её руках казалась раскалённой.
— Почему в завещании деда указан адрес в Сочи, которого у нас никогда не было? — голос сорвался на полуслове. Она посмотрела на брата, потом на нотариуса — грузного мужчину с усталым лицом.
Лёша нетерпеливо дёрнул плечом.
— Марин, да опечатка, скорее всего. Чего ты прицепилась?
— Какая опечатка? — она ткнула пальцем в строчку. — Город Сочи, улица Виноградная, дом семнадцать, квартира сорок два. Всё чётко прописано.
Нотариус откашлялся в кулак.
— Имущество, находящееся по указанному адресу, завещается в равных долях вам, Марина Алексеевна, и вам, Алексей Алексеевич.
— Какое имущество? — не унималась Марина. — Дед дальше своей дачи под Подольском последние двадцать лет не выезжал. Какое Сочи?
Лёша устало вздохнул. Третий час в этой душной конторе. За окном висело серое ноябрьское небо, сыпало что-то среднее между дождём и снегом. Хотелось домой, выпить горячего чаю и забыть этот день. Похороны, поминки, теперь вот это...
— Марин, ну мало ли. Может, он в девяностых что-то там купил-продал, а в бумагах осталось. Или это ошибка какая-то в реестре. Дед старый был.
— Он не был выжившим из ума, — отрезала Марина. — Он до последнего дня кроссворды в «Аргументах» без очков решал.
Нотариус сохранял олимпийское спокойствие. Видимо, и не такие семейные сцены видел.
— Документы на право собственности на указанный объект недвижимости в деле отсутствуют. Завещание было составлено пятнадцать лет назад. Возможно, за это время объект был продан. Вам нужно будет сделать запрос в Росреестр по городу Сочи.
— Конечно, сделаем, — поспешно согласился Лёша, поднимаясь. Он протянул нотариусу руку. — Спасибо. Мы можем идти?
Марина молча смотрела на брата. Он уже мысленно поделил дедовскую двушку в сталинке и дачу. А этот непонятный сочинский адрес для него — просто досадная помеха, затягивающая процесс. Она поднялась, механически попрощалась и вышла вслед за Лёшей на улицу. Промозглый ветер тут же бросил в лицо горсть мокрой крупы.
В машине Лёша сразу включил печку на полную.
— Ну всё, слава богу. Осталось со всем этим разобраться. С квартирой что решаем? Продаём?
Марина молчала, глядя на проплывающие мимо серые дома.
— Ты меня слышишь? — Лёша повернулся к ней на светофоре. — Квартира и дача. Делим пополам, продаём. Тебе деньги нужны, мне тоже. Ипотека сама себя не заплатит.
— А квартира в Сочи?
Лёша стукнул ладонью по рулю.
— Да нет никакой квартиры в Сочи! Марин, ты как маленькая. Дед копил всю жизнь. Если бы у него была квартира у моря, мы бы знали. Он бы туда ездил. Или сдавал. Хоть слово бы проронил. Это ошибка. Забудь.
— Не могу.
— Почему?
— Потому что я знала деда. Он ничего не делал просто так. Каждая бумажка у него была к бумажке подколота. Каждый гвоздь на даче на своём месте. А тут — целый адрес в завещании. Это не ошибка.
Лёша снова вздохнул, на этот раз почти со стоном.
— Ну хорошо, не ошибка. Допустим. И что? Что это меняет? Наследство вот оно — в Москве. А там... фантом. Призрак. Может, он мечтал её купить, вот и вписал. Поэтическая натура.
Марина криво усмехнулась. Дед, Фёдор Матвеевич, отставной военный инженер, и поэзия — вещи несовместные. Он был человеком схемы, чертежа и порядка. В его мире не было места «просто так» и «показалось». Если адрес вписан — значит, он существовал.
— Завтра поедем в его квартиру, — тихо сказала она. — Нужно разбирать вещи. Может, найдём что-то.
— Ох, Марин... Там разбирать — на месяц работы. Завалено всё. Давай клининг вызовем, они всё выкинут, и дело с концом.
— Нет, — твёрдо сказала Марина. — Я сама.
Лёша больше не спорил. До дома они ехали молча.
Дедовская квартира встретила их запахом затхлости, пыли и чего-то сладковатого, лекарственного. Валерьянка, поняла Марина. Она всегда стояла у него на тумбочке. Лёша тут же распахнул форточку, впуская в комнату холодный сырой воздух.
— М-да, — протянул он, оглядывая заставленную мебелью комнату. — Крепость взял, а вынести не смог.
Марина прошла вглубь. Всё стояло на своих местах, как и неделю назад, когда они видели деда живым. Стопка газет на журнальном столике. Чашка с недопитым чаем на кухне. Его старый халат, перекинутый через спинку стула. Только его самого не было. И от этой оглушительной тишины хотелось выть.
— Так, с чего начнём? — деловито спросил Лёша. — Моя Света сказала, главное — документы и ценности. Остальное — в мешки и на помойку.
Марина пропустила его слова мимо ушей. Она подошла к книжному шкафу, занимавшему почти всю стену. Дед много читал. Техническая литература, история войн, классика. Она провела пальцем по корешкам. Где он мог хранить что-то важное?
— Света сейчас подъедет, поможет, — сообщил Лёша, открывая ящики комода. — У неё глаз намётанный.
Марина не ответила. Её взгляд зацепился за верхнюю полку. За томами Большой советской энциклопедии виднелся край какой-то папки. Чтобы её достать, нужно было встать на стул. Она притащила с кухни тяжёлую деревянную табуретку, которая скрипнула под ней так, что Лёша обернулся.
— Ты там осторожнее. Свернёшь себе шею, будет ещё одна проблема.
Она проигнорировала его. Просунув руку в узкую щель, она нащупала плотную картонную папку и потянула на себя. Папка была неожиданно тяжёлой. Спустившись, она положила её на стол, сдувая слой пыли. Обычная папка на завязках.
— Ну что там? Акции Газпрома? — съязвил Лёша.
Марина развязала тесёмки. Внутри лежали старые, пожелтевшие фотографии, переложенные папиросной бумагой. На верхнем снимке — молодой дед, ещё без седины, в военной форме. Рядом с ним — их бабушка, совсем юная. Марина улыбнулась.
Она стала перебирать дальше. Фотографии с их с Лёшей дней рождения, из поездок в деревню, с выпускного. Всё знакомое, родное. Она уже хотела отложить папку, как вдруг её пальцы нащупали что-то твёрдое на самом дне. Это был небольшой конверт из плотной бумаги, без подписи.
Сердце почему-то забилось быстрее. Она вытащила его. Конверт был не заклеен. Внутри лежала всего одна фотография, маленькая, размером с паспортную.
С неё на Марину смотрела незнакомая молодая женщина с большими тёмными глазами и лёгкой улыбкой. А рядом с ней стоял их дед. Он обнимал её за плечи и смотрел в камеру так, как Марина никогда не видела, — без своей обычной строгости, почти по-мальчишески счастливо. На обороте снимка каллиграфическим почерком было выведено: «Сочи. Август 1975».
— Лёш, иди сюда, — позвала она осипшим голосом.
Лёша подошёл, заглядывая ей через плечо.
— Это кто? Актриса какая-то?
— Не знаю. Смотри.
Она протянула ему фото. Он повертел его в руках, посмотрел на надпись.
— Ну, Сочи. Семьдесят пятый год. Он же тогда в командировке был, на учениях. Месяца три. Бабушка ещё злилась, что одного его отпустили. Может, курортный роман. Дед у нас видный был.
Марине его лёгкость показалась кощунственной. Она заглянула обратно в конверт. Там был ещё один сложенный вчетверо листок. Тонкая бумага, исписанная тем же красивым почерком. Это было письмо.
«Феденька, здравствуй, родной мой!
Пишу тебе, а руки дрожат. У нас всё хорошо. Настенька уже пытается сидеть сама. Врач говорит, здоровенькая, щекастая. Глаза твои, представляешь? Серые, серьёзные. Смотрит так, будто всё понимает.
Я знаю, как тебе тяжело. Знаю, что ты не можешь всё бросить и приехать. Я всё понимаю и ничего не прошу. Просто знай, что мы тебя очень ждём. Я каждый день выхожу на набережную и смотрю на море, и кажется, что оно передаёт мне привет от тебя.
Мне прислали твой новый адрес. Как же далеко тебя забросило. Надеюсь, у тебя там всё в порядке. Береги себя, Федя. Мы с Настенькой тебя любим.
Твоя Люба».
Марина дочитала и подняла на брата пустые глаза.
— Настенька...
Лёша молчал. Он взял у неё из рук письмо, пробежал глазами. Его лицо медленно менялось. Беззаботность исчезла, уступив место растерянности, а потом — глухому раздражению.
— Так. Что за бред? Какая Настенька?
— Его дочь, — прошептала Марина. — У него была другая семья.
— Да быть не может! — Лёша швырнул письмо на стол. — Это подстава какая-то! Провокация!
В этот момент в прихожей звякнул ключ и в квартиру вошла Света, жена Лёши.
— Привет! Ох, и запашок у вас тут. Ну что, нашли клад?
Она замолчала, увидев их лица.
— Что случилось?
Лёша молча протянул ей фотографию и письмо. Света быстро пробежала глазами текст. В отличие от них, она не выглядела шокированной. Скорее, заинтересованной.
— Так-так-так... Настенька. Дочь. Значит, ещё одна наследница? И где она сейчас, эта Настенька? Ей сколько должно быть? Если это семьдесят пятый...
— Света, помолчи, — оборвал её Лёша. Он сел на скрипучий диван и закрыл лицо руками. — Я не верю. Дед не мог. Он всю жизнь с бабушкой прожил. Он нас с Маринкой воспитывал...
— А в командировках по полгода пропадал, — закончила за него Света. — Лёш, ну что ты как маленький. Мужики — они такие. Там — работа, а тут — курорт. Отдушина.
Марина слушала её и чувствовала, как внутри всё холодеет. Света говорила об их деде, о бабушке, о какой-то тайной, неизвестной им жизни так просто, будто обсуждала цены на рынке.
— Адрес, — вдруг сказала Марина. — В завещании. Это их адрес. Этой Любы и... Насти.
— Логично, — кивнула Света. — Хотел, видимо, чтобы вы их нашли. Или чтобы хоть что-то им от него досталось. Благородно.
Лёша вскочил.
— Что благородного? Он обманывал бабушку всю жизнь! Он жил на две семьи! А мы, идиоты, считали его образцом порядочности!
Он ходил по комнате, и старые половицы скрипели под его шагами. Марина сидела неподвижно, глядя на фотографию. На счастливое лицо деда и этой женщины, Любы. Значит, где-то есть она. Их сестра. Анастасия Фёдоровна. Ей сейчас должно быть около пятидесяти.
— Надо делать запрос, — сказала Света. — Искать эту Анастасию. Если она жива, она имеет право на долю. На равную с вами.
— Какую ещё долю? — взвился Лёша. — Она ему кто? Незаконнорождённая! Пусть спасибо скажет, что он ей квартирку в Сочи оставил, если она вообще существует!
— Тише ты, — шикнула на него Света. — По закону всё равно придётся делиться. Надо было деду дарственную на вас оформлять, а не завещание.
Они спорили, а Марина их не слышала. Она смотрела на письмо. На одну фразу в самом конце.
«Мне прислали твой новый адрес. Как же далеко тебя забросило».
Деда в том году перевели служить на Дальний Восток. Об этом все знали. Но кто... кто мог прислать его новый служебный адрес его тайной любви в Сочи? Об этих переводах знало только высшее командование и... семья.
Она снова взяла в руки тонкий листок. Перечитала его раз, другой. И тут одна строчка, которую она сначала пропустила, как незначительную, вдруг обожгла её мозг.
«Я вчера говорила с Галей по телефону. Она плакала, но обещала, что всё поймёт и примет. Сказала, что поможет мне, если что. Она очень хорошая, Феденька. Ты только не вини её, что она рассказала мне про твой перевод. Я сама её попросила».
Галя. Галина. Их бабушка.
Нет.
Быть не может.
Бабушка, которая всю жизнь играла роль верной, но немного обиженной жены военного. Которая жаловалась подругам на его долгие отлучки и чёрствость. Которая после его возвращения из «командировок» устраивала ему молчаливые бойкоты на неделю.
Она знала.
Всё знала.
Марина подняла голову и посмотрела на брата, который всё ещё яростно спорил со своей женой о долях и наследниках. Он ещё не понял. Он ещё горевал по разрушенному образу идеального деда.
А у Марины в этот момент рухнуло всё. Не только прошлое. Но и настоящее.
Бабушка умерла пять лет назад. Но осталась мама. Их мама, Антонина Фёдоровна. Дочь деда Фёдора и бабушки Галины.
Знала ли она? Если бабушка знала, могла ли она не рассказать дочери? Или... она тоже была частью этой огромной, многолетней лжи?
Первый шок — от тайны деда — отступил. На его место пришло нечто гораздо более страшное и холодное. Осознание того, что вся история их семьи, которую они знали, могла быть просто декорацией. Красивым фасадом, за которым скрывались совсем другие жизни.
Она посмотрела на Лёшу, который наконец замолчал и уставился в одну точку.
— Лёш, — тихо позвала она.
Он не ответил.
— Лёша, — повторила она громче, и её голос прозвучал в застывшей тишине квартиры чужим и резким. — Там... в письме... ещё кое-что...
Конец 1 части, продолжение уже доступно по ссылке, если вы состоите в нашем клубе читателей.