Сестре Аня была обязана многим. Та её практически вырастила – с пяти лет, как не стало мамы, Нина заплетала Ане косички, водила в садик, а потом и в школу, покупала подарки на карманные деньги. И выучила потом: Аня с детства мечтала быть врачом, чтобы у детей не умирали мамы, как это было с ней и с Ниной, но экзамены сдала недостаточно хорошо и не поступила. И тогда Нина дала деньги на платное отделение.
-Ниночка, я буду очень хорошо учиться! – плакала тогда Аня.
Она и правда хорошо училась. Но на четвёртом курсе залетела от однокурсника Павлика. Мать его была не в восторге, но что поделать – пустила молодых жить в себе. Аня очень боялась недоучиться, но и тут Нина помогла – буквально вынянчила Егорку. У самой Нины тоже сын был, постарше на пару лет, так что она справлялась.
Когда свекровь начала Аню изводить: дескать, работает она много, а дом совсем допустила, сына своего против Ани настраивать, Нина и здесь помогла – купила сестре квартиру. Вот так просто взяла и купила. Для Ани и Павлика, работающих в государственных поликлиниках, покупка квартиры была чем-то нереальным.
-Я никогда с тобой не рассчитаюсь, – плакала Аня.
-Свои люди – сочтёмся, – отвечала сестра.
Аня и не думала, что ей придётся и правда как-то расплачиваться с сестрой. Но пришлось.
Муж Нины был состоятельным человеком. И очень харизматичным. Даже слишком – вокруг него всё время крутились женщины, даже несмотря на то, что он носил обручальное кольцо – основательное, сразу дающее понять, что человек не просто женат, но и крайне гордится этим обстоятельством. Аня была уверена, что зять не виноват в этом женском хороводе, и когда Нина начинала изнывать от ревности, успокаивала сестру:
-Все знают, что он одну тебя любит.
Но оказалось, что это не совсем так. Однажды Нина пришла к Ане – бледная, с заплаканными глазами, и призналась, что муж наградил её какой-то экзотической болезнью. Попросила найти врача, чтобы не узнал никто об их позоре.
Аня, конечно, нашла. И сестра, конечно, вылечилась. И мужа простила. Но вот дети у неё после этого никак не получались.
-Серёжа мечтает о дочери, – жаловалась Нина сестре. – Мне кажется, если я не рожу ему дочь, он меня бросит.
-Что за глупости! – возмущалась Аня. – Даже не думай о таком! Он тебя никогда не бросит.
Когда Нина забеременела, это казалось чудом. Сергей с первых дней всем с гордостью сообщал, что у него будет дочь. И не ошибся: на втором УЗИ стало ясно, что у Нины и правда будет девочка.
-Теперь он никуда от меня не денется! – говорила Нина.
Серёжа и правда пылинки с неё сдувал: беременность была сложная, Нина всё время лежала на сохранении, да и родилась девочка раньше срока. Все перепугались, Аня связи свои подняла – у девочки были проблемы с сердцем, вес долго не могла набрать, ну и вообще пришлось поволноваться.
Из больницы выписали только через месяц. Назвали малышку Алёной, и вся семья души в ней не чаяла.
Алёне было два года, когда Нина пришла к сестре снова бледная и заплаканная.
-Серёжа влюбился, – сообщила она. – И хочет от меня уйти.
-Нет! – не поверила Аня. – Он не может так поступить!
-Может, – Нина прикусила губы. – Я тебе не говорила – он уже месяц спит в гостевой спальне, а вчера сказал, что влюбился в свою секретаршу Маргариту. В это чучело с накаченными губами! Представляешь? Говорит, что на детях это не отразится – он будет брать их на выходные и на каникулы. К этой Маргарите представляешь? – она почти выкрикнула последние слова. – Аня, только ты сможешь мне помочь!
-Я? – удивилась Аня.
-Послушай, я долго думала, но вариант есть только один: я знаю, что он не уйдёт, если узнает, что с Алёнкой что-то серьёзное. Очень серьёзное.
-Что ты имеешь в виду? – не поняла Аня.
Нина наклонилась ближе и прошептала:
-Порок сердца. Требующий постоянного ухода, наблюдения, дорогих лекарств. Он не оставит больного ребёнка. Он не посмеет. Его совесть не позволит. Да и репутация... Он очень любит Алёну. Очень.
Аня отшатнулась, как от удара током.
-Нина, ты что это такое говоришь! Какой порок сердца? У Алёнки, слава богу, нет никакого порока. Овальное окно поздно закрылось, но это всё. Кардиограммы в норме, УЗИ...
-И кардиограммы, и УЗИ можно подделать, – отрезала Нина. Её голос внезапно стал твёрдым и деловым. – Ты же врач, у тебя есть доступ к базам, к бланкам. Ты знаешь, как это оформляется.
В комнате повисла тишина, густая и звенящая. Аня смотрела на сестру, не веря своим ушам. Она чувствовала, как пол уходит у неё из-под ног.
-Ты предлагаешь мне... сфальсифицировать диагноз? Собственной племяннице? – произнесла она наконец, с трудом выговаривая слова. – Нина, это же преступление! Меня выгонят с работы, лишат диплома, который ты мне помогла получить! Это уголовщина!
-Никто не узнает! – уверенно произнесла Нина. – Я всё продумала. Алёнка родилась недоношенной, она часто болеет, все знают, что она слабенькая. Это идеальная почва. Никто даже не удивится. Нужно только твоё заключение. Справка какая-нибудь, что ты обнаружила шумы, что требуется срочное дополнительное обследование с такими-то результатами. Потом поделаешь УЗИ, что там ещё нужно? И всё, делов-то!
-Нет, – тихо, но очень чётко сказала Аня. – Нет, я не могу. Это же ребёнок! Ты собираешься мучить её ненужными обследованиями? Врать ей и всем окружающим? Это чудовищно!
-Чудовищно? – голос Нины сорвался. – Чудовищно – это бросить свою семью ради какой-то куклы с надутыми губами! Чудовищно – лишить дочь отца! Я всего-навсего пытаюсь спасти нашу семью! Или ты забыла, Анечка, что такое семья? Забыла, кто не дал тебе остаться на улице с грудным ребёнком? Кто вынянчил твоего сына, когда его отец пропадал на работе, а свекровь плела интриги? Кто дал тебе эту крышу над головой? – она обвела рукой комнату. – Ты думаешь, вы с Пашей накопили бы на первоначальный взнос? Да никогда! Вы бы никогда не накопили на него. Или потом всю жизнь выплачивали ипотеку, отказывая себе во всем! Это я тебе купила квартиру. Я! Потому что ты моя сестра. Потому что «свои люди – сочтёмся». Помнишь?
Аня помнила. Этот долг висел над ней все эти годы, и вот сейчас он материализовался в тяжеленный камень, который грозился раздавить её совесть, её карьеру, её представления о добре и зле.
-Я не просила тебя никогда ни о чём, – голос Нины дрогнул, на глаза навернулись слёзы. – А сейчас прошу. Спаси мою семью! Спаси меня. Я без него умру, понимаешь? Умру.
Она опустилась на диван и разрыдалась – горько, безутешно, по-детски. Аня села рядом и обняла сестру.
-Прости, но я не могу.
Нина не кричала, не упрекала. Она просто посмотрела на сестру пустым, выгоревшим взглядом, молча встала и ушла.
Аня неделю ходила как в воду опущенная. Она звонила Нине, но та не брала трубку. Отправляла сообщения – в ответ было молчание. Чувство вины разъедало её изнутри, но его перевешивало чувство праведного ужаса. Она не могла пойти на такое. Не могла.
А потом позвонил Сергей. Его голос, всегда такой уверенный и сильный, дрожал.
-Аня, я не знаю, что делать… Нина, она… Таблетки, она не дышит, что мне делать, Аня.
-Скорую вызывай, идиот! – закричала Аня.
Дорога в больницу была как в кошмарном сне: мелькающие огни, гул мотора, собственное неровное дыхание, в такт которому стучало одно слово – нет-нет-нет-нет.
«Это я виновата, – стучало в висках у Ани. – Я могла помочь, но не помогла. Это я довела её!».
Сначала Аню не хотели пускать в палату, но она чуть ли не впервые в жизни воспользовалась служебным положением: она не могла не увидеть сейчас сестру, даже если та не в состоянии её услышать.
Нина лежала под капельницей. Аня подошла к кровати, взяла её холодную, безжизненную руку и наклонилась низко-низко.
-Ниночка, – прошептала она, и голос её сорвался. – Всё будет хорошо. Сергей не уйдёт. Я всё сделаю, как ты хотела. Я всё оформлю.
Первый раз она подделала документы через месяц после выписки Нины. Аня дрожащей рукой вписала в историю болезни Алёны несуществующие шумы, «найдя» старую, сомнительную кардиограмму и «подправив» протокол УЗИ. Она чувствовала себя самым настоящим преступником. Каждый раз, встречая в коридоре поликлиники коллег, она опускала глаза, уверенная, что они могут прочитать по её глазам, догадаться по выражению лица, что она натворила.
Нина воспрянула духом. Муж был с ней, дочь – под пристальным, хоть и ложным, наблюдением. Она снова стала прежней Ниной – сильной, ухоженной, хозяйкой своей жизни. И каждый год перед плановой диспансеризацией дочери она звонила Ане.
Голос её был всегда ласковым, благодарным, но за этой лаской сквозила стальная воля.
-Анечка, привет, солнышко. Как вы? Как Егорка? Слушай, у нас на следующей неделе комиссия, нужно обновить справку. Ты же знаешь какую. Не подведи.
И Аня делала. Год за годом она придумывала все новые и новые «отклонения», усложняла диагноз, всегда оставляя лазейку для «чудесного улучшения» в будущем, которое, конечно, никогда не наступало. Алёнка росла, думая, что у неё «слабенькое сердечко». Ей запрещали бегать, участвовать в соревнованиях, ходить в долгие походы. Девочка смотрела на своих резвых сверстников грустными, понимающими глазами и покорно принимала свою «особенность».
Аня ненавидела эти разговоры. Она ненавидела себя. Её собственная карьера врача, когда-то бывшая смыслом её жизни, превратилась в источник постоянного стыда.
Она платила свой долг. Расплачивалась по частям, ежегодно отдавая по кусочку своей профессиональной чести, своей совести. И понимала, что рассчитаться полностью ей не удастся никогда. Цифра в графе «долг» только росла, а счёт, предъявленный жизнью, казался вечным.
В тот раз она делала очередную справку для лагеря. Аня механически вписывала уже выверенные до автоматизма формулировки: «пролапс митрального клапана», «требуется ограничение физических нагрузок», «рекомендовано динамическое наблюдение».
Она так привыкла к этому ритуалу, что отключила все чувства. Не думала о девочке, чьё детство она калечила. Не думала о сестре, чьё счастье держалось на этом фундаменте лжи. Она просто делала.
Дверь в ординаторскую была приоткрыта. Она не услышала шагов.
-Ань, забыл телефон... – голос Павла прозвучал прямо у неё за спиной.
Она вздрогнула и резко щёлкнула мышью, чтобы свернуть окно. Но было поздно.
Павел замер. Он не уходил, смотрел на экран, на знакомое имя племянницы и на те самые слова, которые он слышал от жены и сестры много раз, но которые сейчас, видя, как она их вбивает в документ, выглядели чудовищно фальшиво.
-Что это? – его голос был тихим и очень опасным.
-Паш... Это ничего. Справка для лагеря, – Аня попыталась встать, загородить экран, но было уже поздно.
-А разве не нужно сначала её осмотреть?
-Да зачем, это же просто справка…
Ей показалось, что Паша поверил. Но через несколько дней он спросил:
-У тебя в папке УЗИ Алёны. Но они же в Египте сейчас, вы не могли его сделать. Что ты творишь, Аня?
Можно было что-то соврать, придумать что-то. Но у Ани просто не было сил. И она всё рассказала.
-Боже правый, – прошептал он. – Все эти годы? Все эти годы это был обман?
Аня стояла, прислонившись к стене, и не могла вымолвить ни слова. В ушах шумело. Ловушка, в которой она сидела добровольно все эти годы, захлопнулась.
-Зачем? – крикнул он вдруг, ударив кулаком по столу так, что монитор закачался. – Ради чего? Ради денег? Нина тебе платит?
-Нет! – вырвалось у Ани. – Нина... Она... Она просто хотела сохранить семью. И у неё получилось – Серёжа с ними все эти годы.
В глазах Павла что-то погасло. Тот огонёк уважения, любви и доверия, что горел в нём все эти годы, умер, словно его задули.
-Вы сумасшедшие. Вы обе.
Он развернулся и пошёл прочь.
-Паша, подожди! – бросилась Аня за ним, схватив его за рукав. – Пойми, я просто не могла иначе! Она помогла мне выучиться, купила нам квартиру, с Егором помогала… Ты же помнишь, как она попала в больницу… Это из-за Сергея. Он тогда хотел уйти из семьи. Бросить их, понимаешь?
-Знаешь, что самое обидное? – его голос срывался. – Что ты все эти годы врала мне. Если бы ты мне сразу рассказала, я бы смог тебя спасти, а так…
Он вышел в коридор. Аня осталась стоять посреди пустой, ярко освещённой ординаторской, в полной, оглушающей тишине. Она медленно сползла по стене на пол, поджала колени и закрыла лицо руками. Но слёз не было. Внутри была только чёрная, бездонная пустота. Она спасла семью сестры, отдав за это свою. И теперь ей не оставалось ничего, кроме тишины и тяжести собственной лжи.
Три дня. Семьдесят два часа оглушительной тишины. Павел ночевал у друга, а дома появлялся только затем, чтобы взять очередные вещи. Он не смотрел на Аню, не отвечал на вопросы. Он вычёркивал её из своей жизни, как вычёркивают ошибочную строку из истории болезни.
Егорка, чувствуя ледяную атмосферу, забился в свой угол, уткнувшись в планшет. Его испуганные, вопросительные взгляды ранили Аню больнее любых упрёков.
Она не могла есть, не могла спать. Мысль о том, что Павел считает её расчётливой мошенницей, чудовищем, сумасшедшей, была невыносима. Она должна была вернуть его. Любой ценой. И был только один человек, который мог всё исправить.
Она приехала к Нине без звонка. Та открыла дверь своей безупречной квартиры, сияющая и умиротворённая.
- Анечка, какими судьбами? – улыбнулась Нина, но её глаза насторожились, уловив что-то в лице сестры.
-Нам нужно поговорить. Срочно, – прошептала Аня, переступая порог.
Они вышли на просторный балкон. Нина прикрыла за собой стеклянную дверь, отгородившись от идиллии семейной жизни.
-Паша узнал о том, что я делаю справки Алёне. Он ушёл из дома, – выдохнула Аня.
Нина побледнела, но не дрогнула.
-И что ты ему сказала?
-Правду. Но он не понимает, что я сделала это ради семьи! Нина, ты должна ему всё объяснить. Прошу тебя, поговори с ним! Мы должны во всём признаться и пообещать ему всё исправить! Давай расскажем всем правду!
Лицо Нины стало каменным.
-Какая правда, Аня? – произнесла она тихо и чётко. – Ты хочешь разрушить мою семью?
Аня отшатнулась, будто её ударили.
-А моя семья? Как насчёт моей семьи? Мы должны сказать правду Сергею и Алёне. Я уверена, если мы это сделаем – Паша меня простит. Мы в любом случае не сможем долго это скрывать – рано или поздно Алёна узнает, что с её сердцем всё в порядке.
- Тихо! – прошипела Нина, бросив взгляд на закрытую дверь. – Мы не можем сейчас им это сказать! Нужно придумать и сделать это как-то… Не сейчас. Я не готова сказать им сейчас.
- Но ты разрушаешь мою жизнь! – всхлипнула Аня.
-Твоя жизнь? – в голосе Нины прозвучала ледяная издёвка. – Аня, дорогая, мы обе знаем, что твоя жизнь построена мной. Обучение, ребёнок, квартира – всё это у тебя есть только благодаря мне. Да и муж тоже – забыла, как свекровь тебя гнобила? Если бы вы тогда не съехали, ты бы уже давно была одна. Я не могу, Аня. Не могу рисковать. Ты сильная, ты справишься. Успокой Павла как-нибудь по-другому, скажи, что пошутила.
Аня смотрела на сестру и не узнавала её. Нина не могла с ней так поступить.
-Значит, так? – тихо спросила Аня. – Ты бросаешь меня в беде, когда мне так нужна твоя помощь?
-Я не бросаю тебя, – возразила Нина. – Просто пойми: всё то, что ты делала, обесценится. Получается, что всё было зря. Я прошу тебя – будь человеком. Павел успокоится, он не дурак – не захочет потерять тебя и Егора.
Нина повернулась и ушла с балкона назад, в свой светлый, благополучный дом, к мужу и детям, оставив Аню одну в холодных сумерках. Аня стояла, опираясь на перила, и смотрела вниз, на яркие огни ночного города. Она была абсолютно одна. Муж ушёл, считая её чудовищем. Сестра предала, спрятавшись за её спину. Сын смотрел на неё с опаской. И вся её жизнь, выстроенная на долге и лжи, рухнула, погребя её под обломками.
Павел так и не вернулся, не смог простить Аню. Но согласился ничего не говорить Алёне и Сергею. Потом Аня часто думала о том, какой была бы её жизнь, если бы тогда они всем всё рассказали. Может, ей удалось бы сохранить мужа. Может, ей удалось бы сохранить работу.
Правда вскрылась случайно: Алёна поехала с классом на экскурсию в соседний город, там попала под машину. Её срочно госпитализировали, учительница сказала врачам, что у девочки проблемы с сердцем. Ей сделали кардиограмму и УЗИ, которые показали, что сердце девочки абсолютно здорово. Так вышло, что Нина в это время лежала в больнице – делала ринопластику, и позвонили из больницы Сергею. Так он узнал, что его дочь абсолютно здорова. Сначала обрадовался, решив, что Алёна просто изросла свою болезнь, но знакомый ему сказал, что пролапс митрального клапана не может раствориться. Тем более за такое короткое время. Сергей начал копать, ну и раскопал.
Сестра звонила из больницы и снова умоляла Аню помочь – сказать Сергею, что Нина ничего не знала, что Аня сама это придумала и сама это делала.
-Тебе терять нечего, – сказала Нина. – Паша всё равно к тебе уже не вернётся. А я… Не разрушай мою семью, прошу тебя!
И Аня решила: она и правда ничего не потеряет, если возьмёт вину на себя. И сказала Сергею:
-Нина ни при чём. Она действительно ничего не знала. Все эти годы я обманывала её. Помнишь, она попала в больницу? Я решила, что ей нужна цель, смысл её жизни. И если она будет заботиться о больной дочери, уже не сможет сделать ничего такого с собой. Я ставила ложные диагнозы. Я подделывала документы. Это только моя вина.
Удивительно, но Сергей ей поверил. А через несколько дней Аню вызвали к главному врачу. В кабинете сидел и Сергей. Его лицо было каменным. Он не кричал, не обвинял. Он просто изложил факты. Показал заключения кардиологов. Рассказал о многолетней фальсификации диагнозов. И Аня даже не стала бороться: у неё просто не было сил.
Её уволили по статье, и единственное, что для неё сделали – это не довели дело до суда. Но работать по профессии Аня больше не могла. Она не выходила из дома, целыми днями лежала на кровати. Егор, которому к тому времени было уже пятнадцать лет, съехал к отцу. И Аня начала пить. Сначала немного, просто чтобы забыться. Потом больше. И ещё больше. Она не отвечала на звонки Нины, которая сначала пыталась как-то загладить вину – привозила еду, оставляла у двери деньги, – а потом, встретившись со стеклянным, ничего не выражающим взглядом сестры, отступила.
Егор сначала приходил, пугался, плакал. Потом перестал приходить и он. Аня осталась совсем одна, и ей было абсолютно всё равно, что с ней будет дальше.
Однажды в хмурый осенний полдень Аня пошла за очередной бутылкой. Она вышла на улицу, не глядя по сторонам, двигаясь к знакомому магазину. И внезапно увидела девочку. Маленькую, с двумя смешными хвостиками, которая на секунду вырвалась из рук матери и выскочила на проезжую часть прямо под колёса грузовика.
Время замедлилось. В этот миг не было ни прошлого, ни будущего. Была только девочка и нависшая над ней угроза. Тело Ани реагировало само, донося до сознания лишь один-единственный, импульс: «НЕТ!»
Она рванулась вперёд, из последних сил оттолкнув ребёнка на обочину. Почувствовала удар, а потом были темнота и тишина.
Очнулась она уже в больнице. Врач говорил что-то о повреждении спинного мозга, о том, что шансов на восстановление почти нет. Слово «паралич» повисло в воздухе, тяжёлое и безнадёжное. Аня была прикована к кровати. Обездвиженная. Беспомощная.
Дверь в палату открылась. На пороге стояла Нина. Похудевшая, с сединой у висков. Села рядом, взяла Аню за руку.
-Про девочку, – тихо сказала она. – Её зовут Лиза. Она цела. Ты спасла её.
Аня смотрела в потолок. Ей было всё равно.
-Аня, – Нина сжала её пальцы. – Я заберу тебя к себе. Я буду ухаживать за тобой. Серёжа против, сказал, что бросит меня, если ты появишься в нашем доме. Но мне всё равно. Ты моя сестра, и я не брошу тебя.
Аня медленно перевела взгляд на сестру. Впервые за долгие месяцы в её опустошённых глазах что-то дрогнуло. Не прощение, нет. Прощение было слишком сложным чувством. Возможно, это было понимание. Понимание, что круг замкнулся. Что её жертва, наконец, была увидена и признана. Нина поцеловала Аню в лоб и сказала:
-Прости меня. Это я во всём виновата. Только я.
Аня не могла сжать её руку в ответ. Но она постаралась…