Обычно у нас «своими» становятся те, кто вырос в русской оперной школе, прошёл через Мариинку, Большой, конкурсы Чайковского. Но есть редкий случай: немецкий тенор Йонас Кауфман, которого российская публика слушает с таким же вниманием и теплотой, как своих любимых солистов.
Он родился в Мюнхене, сделал карьеру в Метрополитен-опера, Ковент-Гардене, Ла Скала, стал, по сути, «тенором №1» своего поколения. Но при этом уже с конца 2000-х регулярно выступает в России, а московские и петербургские афиши с его именем стабильно собирают аншлаги.
Что же делает его «почти своим» для русской публики?
Не просто звезда, а музыкант, который работает
Кауфман один из немногих теноров, кому одинаково верят и в Верди, и в Пуччини, и в Вагнере. В его биографии и Каварадосси в «Тоске», и Дон Карлос, и Зигмунд в «Валькирии», и герои позднего романтизма, требующие не только голоса, но и огромной внутренней концентрации.
Критики отмечают несколько вещей, которые особенно ценит российская публика:
• Густый, «баритональный» тембр — тот самый «густой, металлический, ударный голос», о котором писали рецензенты, гораздо ближе к нашему представлению о «настоящем мужском звучании», чем к традиционному «светлому» итальянскому тенору.
• Драматическое мышление. Кауфман не поёт «красивыми фразами» ради красоты — он постоянно ведёт роль как большую драму. Для слушателя, выросшего на Чайковском, Мусоргском, Рахманинове, такая подача кажется родной: в ней важнее смысл, чем эффект.
• Камерная глубина. Его успех — не только на оперной сцене. В 2011 году он собрал полный зал Метрополитен-опера на камерном вечере — редчайший случай для вокалиста. Это именно тот формат, который в России традиционно очень ценят: «песня как исповедь».
В этом сочетании силы и внутренней собранности русская публика слышит то, что привыкла искать в своих любимых певцах: от Лемешева и Козловского до современных звёзд.
«Зимний путь» к русским сердцам
Отношения Кауфмана с Россией не случайные гастроли «звезды на раз». Он не раз приезжал в Москву и Петербург, выступал с программами, где камерная музыка занимала не меньше места, чем оперные арии.
Особенный отклик получили его исполнения шубертовского цикла Winterreise — «Зимний путь». Для российского слушателя это не просто шедевр немецкого романтизма. Это музыка о внутренней дороге, одиночестве, поиске смысла — темах, которые у нас традиционно проживают через литературу и песню.
Критики писали, что его «Зимний путь» звучит почти по-русски: не как холодная интеллектуальная конструкция, а как эмоциональное путешествие, где каждая песня — маленькая драма.
Именно через такой репертуар Кауфман, по сути, «входит» в ту же эмоциональную зону, где живут герои Чайковского. Его Шуберт и Малер воспринимаются в России не как «чужая немецкая эстетика», а как ещё одна грань привычного нам мира больших чувств.
Связи с российской сценой
Ещё один важный мост — сотрудничество с российскими оркестрами и дирижёрами.
• В 2010-е годы Кауфман записывал партии Зигмунда в «Валькирии» с оркестром Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева. Для многих слушателей это стало символом: ведущий немецкий вагнеровский тенор и российская «вагнеровская школа» встретились в одном проекте.
• На фестивалях и гала-концертах он неоднократно выходил на сцену с оркестрами, где играют российские музыканты, а в программах звучали фрагменты из Чайковского и Рахманинова рядом с Верди и Пуччини.
Да, Кауфман не специализируется на русской опере в прямом смысле. Но его артистический мир — тот же «поздний романтизм», в котором живут и герои Чайковского: надломленные, гордые, предельно честные к себе. Поэтому российский слушатель очень легко считывает его интонацию — как свою
Почему его называют «почти своим»
Если сложить всё вместе, получится довольно понятная картина:
• Тембр и подача — близки к тому, что в России называют «настоящим драматическим голосом».
• Репертуар и трактовки — тяготеют к большой психологической драме, а не к «глянцевой» опере.
• Отношение к сцене — серьёзное, без скандалов и искусственного хайпа: Кауфман строит карьеру вокруг музыки, а не вокруг медийных провокаций.
• Уважение к российской публике. Он регулярно приезжает с программами, составленными не по принципу «хитов для туристов», а с учётом того, что здесь есть внимательный, подготовленный слушатель.
В итоге у русской аудитории появляется ощущение: перед нами не «приехавшая звезда из Европы», а коллега, партнёр по одной большой музыкальной истории. Отсюда и формула «почти свой» — максимальная степень доверия к иностранному артисту в нашем культурном коде.
А вы как его слышите?
Когда вы слушаете Йонаса Кауфмана в записях или на живых концертах — что слышите в первую очередь: европейскую оперную школу или очень знакомую по-русски настроенную душу? Можно ли вообще делить таких артистов на «своих» и «чужих», если они говорят с нами языком, который мы понимаем без перевода — языком музыки и чувства? Напишите в комментариях, кого из современных зарубежных певцов вы бы ещё назвали «почти своими» и почему.
Не забывайте ставить 👍 и подписываться на «Культурную Кругосветку» — здесь мы разбираем, как по-разному звучит мир, когда его слушаешь ушами России.