Чемодан стоял в прихожей. Тот самый, синий, который мы покупали на распродаже в «Ашане» лет пять назад. Лёша сказал тогда: «Зой, бери большой, пригодится». Пригодился.
— Я ухожу, — он смотрел куда-то мимо меня, в стену. — Так будет лучше.
Я машинально вытерла руки о фартук. Только что резала лук для котлет — его любимых, между прочим.
— К кому?
— Неважно.
— Лёш. К кому?
Он наконец глянул на меня. Виновато, как пацан, который разбил окно и знает, что сейчас влетит.
— Алина. Из моего отдела. Мы полгода уже... ну, ты понимаешь.
Полгода. Значит, с января. Я вспомнила январь — мы ездили к его матери в Саратов на юбилей. Он каждый вечер уходил «подышать» и торчал с телефоном у подъезда. А я думала — работа. Кризис в логистике.
Сколько же мне лет. Сорок четыре. Завуч в обычной школе, получаю копейки, живу в его квартире. Которая по документам — только его. Добрачная.
— Ну и что мне делать? — вырвалось само.
— Поживи пока здесь. Месяц, ну максимум два. Найдёшь себе что-нибудь.
Что-нибудь. За восемнадцать лет вместе я заслужила «что-нибудь».
— А потом?
— Зой, ну что ты как маленькая? — он раздражённо дёрнул молнию на куртке. — Взрослая женщина, сама разберёшься. Я двадцать тысяч оставлю, на первое время хватит.
Двадцать тысяч. Это даже не аренда однушки на окраине.
— Лёш, мы официально женаты. Развод-то будем оформлять?
— Ну естественно. Я заявление подам.
— А имущество?
— Какое имущество? — он посмотрел так, будто я сморозила глупость. — Квартира моя, машина моя. Ты-то тут при чём?
При чём. Восемнадцать лет при чём. Его мать после инсульта — при чём. Ночами не спала, утки выносила. А квартира — его.
— Ладно, — сказала я. — Иди уже.
Он явно ждал другого. Слёз там, воплей, «не уходи». Я не доставила.
— Ключи на тумбочку положишь, когда съедешь, — буркнул он уже с порога.
Дверь хлопнула. Лук на доске так и остался недорезанным. Котлет в тот вечер я не сделала.
***
Три дня провалялась пластом. Тупо смотрела в потолок, жевала печенье, запивала чаем. Как в тумане всё.
На четвёртый позвонила Тамарка. Она у меня подруга ещё со школы, сейчас в банке работает, в кредитном отделе. Знает всё про всех — работа такая.
— Зойка, ты живая?
— Типа того.
— Жрала хоть что-нибудь?
— Печенье.
— Ясно. Слушай, я тут про твоего Лёшку разузнала кое-что. Эта его Алина — та ещё штучка.
Я села на кровати. Спина затекла — три дня лежать, не шутка.
— В смысле?
— В прямом. Она уже троих так окучила. Находит мужика с квартирой, влюбляет, переезжает. А через полгода-год — бац! — и мужик без штанов остаётся.
— Откуда знаешь?
— Да её предыдущий ко мне приходил, реструктуризацию просил. Еле выплачивает до сих пор. Она с ним жила, всё на себя переписать уговорила. Он ей квартиру подарил — представляешь, подарил! А она продала и смылась.
Я хмыкнула. Даже не знала, что чувствую — не злорадство точно. Что-то другое.
— Думаешь, она и Лёшку так же?
— Сто процентов. Квартира, машина, зарплата хорошая — идеальный вариант.
— Ну, квартира-то его добрачная...
— Это ты так думаешь. А она уже наверняка план составила.
Через неделю я съехала. Нашла однушку в Бирюлёво, страшную, с обоями в цветочек и ванной размером с гроб. Восемнадцать тысяч в месяц — половина зарплаты. Но выбирать не приходилось.
Хозяйка — бабка лет семидесяти — долго меня разглядывала на пороге.
— Одна будешь жить?
— Одна.
— Мужа нет?
— Был. Кончился.
Она хмыкнула, но ключи отдала. Видать, ей тоже в своё время «кончился» — взгляд был понимающий.
Алина торопилась заселиться в нашу... в Лёшину квартиру. Он звонил каждый день: «Ну когда уже? Ну чего ты копаешься?»
В последний вечер, когда собирала коробки, наткнулась на наши свадебные фото. Молодые такие, счастливые. Он в костюме, я в платье — мама шила, денег на покупное не было. Посмотрела и выбросила в мусорку. Чего хранить-то.
***
С юристом познакомила Тамарка. Ирина Сергеевна, молодая, толковая. Специализируется на разводах. Офис у неё был маленький, на третьем этаже старого здания, зато чисто и по делу.
— Квартира его, это факт, — сказала она, полистав документы. — Машина тоже. Но есть нюанс.
— Какой?
— Кредиты на всё это добро вы вместе выплачивали?
Я задумалась. Ну да. Ипотека — три миллиона, досрочно погасили. Автокредит — ещё восемьсот. И всё это время моя зарплата уходила на еду, коммуналку, бытовую мелочёвку. Чтобы его зарплата могла целиком идти на эти самые кредиты.
— Выплачивали. А что?
— А то, что вы фактически субсидировали приобретение его имущества. Это можно доказать. И потребовать компенсацию.
— Серьёзно?
— Более чем. Давайте считать.
Считали долго. Она щёлкала калькулятором, я вспоминала суммы. Ипотечный платёж — сорок семь тысяч в месяц. Автокредит — ещё двадцать две. Это при том, что Лёша получал сто двадцать. А я — пятьдесят. И моих пятидесяти хватало ровно на то, чтобы мы не голодали и не ходили в рваном.
— Получается под два миллиона, — Ирина отложила калькулятор.
У меня аж руки вспотели.
— И что, реально можно отсудить?
— Реально. Только нужны доказательства. Выписки со счетов, чеки, всё, что найдёте.
Следующие две недели я копалась в бумагах. Тамарка помогла — вытащила из банковской базы всю историю моих платежей за последние годы. Каждый поход в «Пятёрочку», каждая оплата коммуналки, каждая покупка Лёшиных рубашек — всё зафиксировано.
— Зой, ты золото, — сказала Ирина, когда я принесла ей толстую папку. — С такой доказательной базой — дело верное.
— А он не отвертится?
— Попробует. Но цифры — упрямая вещь.
Лёша про иск узнал от повестки. Позвонил, орал так, что я трубку от уха отодвинула.
— Ты с дуба рухнула?! В суд на меня?!
— А что такого? Развод, раздел имущества. Обычное дело.
— Какой раздел?! Нечего там делить!
— Это ты так считаешь. Суд, может, по-другому посчитает.
— Зоя, у тебя денег на хорошего адвоката всё равно нет!
— Ничего, как-нибудь.
Он ещё покричал про неблагодарность, про то, что он меня «содержал» все эти годы, про мою «копеечную» зарплату. Я послушала и отключилась. Надоело.
Вечером пришло сообщение с незнакомого номера. «Зоя, это Алина. Мне кажется, вы ведёте себя недостойно. Лёша любит меня, примите это как взрослый человек».
Я ответила: «Повестка придёт по почте. До встречи в суде». И заблокировала.
***
До суда оставалось три недели. За это время Тамарка накопала ещё кое-что интересное.
— Зойка, он кредит взял.
— Какой кредит?
— На ремонт. Пятьсот тысяч.
— Зачем?
— А Алиночке обои не нравятся. И кухня старая. И ванная «какая-то совковая».
Я вспомнила эту ванную. Мы плитку вместе выбирали, голубую с белым. Я тогда радовалась — красиво получилось.
— Совковая, значит, — пробормотала я.
— Ага. И он, дурачок, побежал в банк. Под двадцать два процента годовых.
— Он же и так мне должен будет...
— А ему, видать, любовь глаза застила.
Любовь. Ну-ну.
На заседание Лёша притащил адвоката в дорогом костюме. Тот начал толкать речь про «добрачное имущество» и «необоснованные претензии».
Ирина подождала своей очереди и выложила на стол папку потолще.
— Ваша честь, вот выписки со счёта истицы за весь период брака. Вот расчёт бытовых расходов. Вот справки о доходах обеих сторон.
Судья — тётка лет пятидесяти, явно видавшая всякое — взяла бумаги и надолго замолчала. Листала, хмурилась, что-то помечала карандашом.
— Ответчик, — сказала наконец, — вы подтверждаете, что бытовые расходы семьи оплачивала преимущественно супруга?
Лёша заёрзал. Его адвокат что-то шептал ему на ухо, но Лёша отмахнулся.
— Ну, частично... Но я же больше зарабатывал!
— Больше зарабатывали — и тратили на собственную квартиру с машиной. А жена тратила свою зарплату на ваш совместный быт. Верно?
— Так мы же договорились! Она сама согласилась!
— Согласилась в браке, — вступила Ирина. — В расчёте на то, что это общее семейное имущество. А теперь выясняется, что нет.
Лёша побагровел, но крыть было нечем. Судья ещё раз просмотрела бумаги.
— Суд удаляется для принятия решения.
Ждали полтора часа. Я сидела в коридоре, Лёша — на другом конце скамейки. Молчали. Говорить было не о чем.
Присудили мне миллион семьсот. Не два, как просили, но близко.
Лёша вышел из зала зелёный, бормотал что-то про «ограбление средь бела дня». Его адвокат только плечами пожал — мол, я предупреждал.
— Это ещё не конец, — прошипел Лёша мне в спину. — Я обжалую.
— Обжалуй, — ответила я. — Только госпошлину не забудь оплатить.
***
Обжаловать он не стал. То ли денег пожалел, то ли адвокат отговорил — бесполезно.
Деньги выплачивал полгода. Частями, со скрипом. Пришлось машину продать — ту самую, которую «мы» покупали в кредит, но которая была записана на него.
А потом Тамарка позвонила. Голос такой — то ли ржёт, то ли давится.
— Зойка, держись за стул.
— Чего опять?
— Алина твоего Лёшку кинула.
Я даже не удивилась. Ждала этого, если честно.
— Ну и?
— И прихватила наличку, ноутбук новый и какие-то золотые запонки. Плюс оставила ему кредит на ремонт — восемьсот тысяч.
— Стоп. Он же вроде брал пятьсот на ремонт?
— Брал. А потом она ещё триста на мебель выклянчила. Диван там какой-то итальянский, кровать с ортопедическим матрасом... Он на радостях подписал, не глядя.
Я присвистнула. Восемьсот плюс моя компенсация... Это ж полный абзац.
— Как он вообще?
— Звонил к нам в банк, просил отсрочку. Чуть не рыдал. Говорит — не справляюсь, помогите.
Надо же. Тот самый Лёша, который называл мою зарплату «копейками». Который ушёл, потому что со мной ему стало «скучно». Который думал, что молодая красивая — это и есть счастье.
— А Алина где сейчас?
— А чёрт её знает. Говорят, в Тверь подалась. Там какой-то бизнесмен с магазинами. Следующая жертва, видимо.
— Бедный бизнесмен.
— Бедный Лёшка, — Тамарка хмыкнула без всякого сочувствия. — Допрыгался.
***
Через неделю он позвонил. Голос — как у побитой собаки.
— Зой... Можем поговорить?
— Ну говори.
— Я ошибся. Сильно. Ты можешь... мы можем начать заново?
Я стояла у окна в своей съёмной клетушке. За окном — серый двор, мусорные баки, детская площадка с погнутыми качелями. Ноябрь, темнеет рано.
— Нет, Лёш.
— Но почему?! Она меня обманула! Я же не знал!
— А я восемнадцать лет думала, что мы семья. А ты взял чемодан и ушёл к «настоящей любви». Помнишь такое?
— Я дурак был!
— Был. А сейчас ещё и дурак с долгами. И это уже не моя проблема.
— Зоя, мне реально плохо. Я не вывезу один. Квартиру, наверное, продавать придётся.
Квартиру. Ту самую, из-за которой он восемнадцать лет копил, а я восемнадцать лет экономила на всём.
— Продавай.
— Ты не понимаешь! Это единственное, что у меня есть!
— Лёш, — я говорила спокойно, хотя внутри что-то дрожало, — восемнадцать лет я тянула на себе быт, пока ты копил на своё имущество. Ты свалил и забрал всё. Обозвал меня грабительницей, когда суд присудил мне компенсацию. А теперь хочешь обратно?
— Зоя...
— Нет. Я не скорая помощь. Я не подушка безопасности. Живи как хочешь.
Сбросила звонок. Заблокировала номер. Долго стояла у окна, смотрела, как во дворе загораются фонари.
Потом поставила чайник. Достала из шкафчика пачку печенья — того самого, на котором три дня выживала после его ухода. Усмехнулась. Теперь это печенье на вкус было другим. Не горьким, а просто — сладким.
***
Год прошёл. Много чего изменилось.
Квартиру свою купила — крохотную студию в новостройке на краю области. Двадцать квадратов, зато собственные. Хватило денег от компенсации на первый взнос. Ипотека маленькая, тяну нормально. Ещё и откладывать получается — немного, но каждый месяц.
Лёша, говорят, всё-таки продал ту самую квартиру, которая была «только его». Еле долги закрыл и уехал к матери в Саратов. Тамарка рассказывала — видели его в магазине, постаревший, сгорбленный. На десять лет будто больше стало.
Алина, по слухам, где-то в Твери. Окучивает очередного бизнесмена. Говорят, уже на машину его раскрутила.
А я сижу вечером на своей кухоньке — два квадратных метра, еле табуретка влезает. Но окно большое, на закат выходит. Пью чай, смотрю, как солнце садится за крыши соседних домов.
Мне сорок пять. Живу одна. Квартирка — смех один, зарплата — слёзы.
Но знаете что? Спокойно на душе. Впервые за много лет — спокойно.
Потому что это всё — моё. Не его. Не «наше, но записано на него». Моё.
И никакой Лёша с чемоданом больше не скажет мне: «Найдёшь себе что-нибудь».
Уже нашла. Себя нашла. Оказывается, это самое важное.
А вы бы приняли обратно мужа, который ушёл к другой и вернулся с долгами?