Сумрак елового бора сгущался, словно патока. Запах прелой листвы и грибов щекотал ноздри. Митька, здоровенный детинушка с рыжей бородой, исподлобья глядел на чужака. Тот, молодой да борзый, тоже не отводил взгляда. Напряжение висело в воздухе, как предгрозовая тишина.
Все началось с козлов. Добыча хоть и невелика, да обидна. Чужаки, видать, не местные, нагрянули в угодья вятичей и, не спросясь, стали дичь стрелять. Митька с товарищами спохватился, когда уже двух козликов уложили. Слово за слово – и вот уже искры летят. Остальные охотники, что те, что другие, стояли кругом, искоса поглядывая, как бы не полыхнуло.
И полыхнуло. Чужак что-то дерзкое выкрикнул, Митька не стерпел. Рявкнул, как медведь, и бросился на супостата. Тот увернулся, как уж, и попытался Митьку палкой огреть. Но вятич был не промах. Перехватил палку, да как треснет ею чужака по спине! Завыл тот, как раненый волк. Митька сверху навалился, и началась драка. Земля вздыбилась под ними, листья перемешались с грязью. Остальные охотники, как куры, загалдели, но вмешиваться пока не спешили. Митька чувствовал злость, бурлившую в его крови, и лишь одно желание – умять чужака в землю. Козлы ему, видите ли, понадобились! Получи, вражина!
Митька наседал, как лесной дух. Палка сломалась в щепки, и теперь в ход пошли кулаки. Чужак отбивался отчаянно, но силы были явно не равны. Митька, словно вепрь, пер вперед, рушил оборону, бил наотмашь.
Удар. Удар! И еще один. Чужак хрипел, кровь заливала лицо. В какой-то момент Митька почувствовал, как ярость поглощает его, как дикий зверь вырывается наружу. Злоба за поруганные угодья, за наглость пришельцев, за убитых козлов – все слилось в один безумный порыв.
Он схватил чужака за грудки, поднял над собой и, с диким воплем, обрушил его на торчащий из земли корень дерева. Хруст костей смешался с предсмертным стоном. Чужак обмяк в руках Митьки, словно тряпичная кукла.
Тишина наступила оглушительная. Лишь ветер шелестел в верхушках сосен. Охотники-вятичи, свидетели страшной расправы, молча переглядывались. Митька, задыхаясь, отбросил тело в сторону и уставился на свои руки. Руки, ставшие орудием смерти. Страх и ужас пронзили его душу. Что он наделал? Кровь убитого, запачканная его руками, казалась теперь клеймом, которое не смыть ничем. Впереди ждала расплата, но сейчас, в тишине леса, Митька понимал лишь одно – он перешел черту. И обратного пути уже не было.
