А жизнь, как та казачка...
Бывают покупки, которые меняют не твою жизнь, а твое зрение. Не размах, а угол обзора. Я купила велосипед. Не гоночный агрегат, а простой, уютный, с корзинкой спереди, куда можно положить сумку с рынка или букет полевых цветов. Иду домой, веду его за руль, и мы оба, я и велосипед, кажется, улыбаемся одному и тому же солнцу.
А навстречу - дед Алексей. С палочкой, неспешный. Остановился, оперся на нее обеими руками, посмотрел на мое приобретение внимательно, по-хозяйски. Не осудил, нет. В его взгляде было что-то другое - узнавание.
«Эх, детка,- качнул он головой, - радуюсь за тебя. Только смотри, не отдавай за него зубы».
И пошла рассказываться история - медленно, как стелется туман между белыми хатами, окутывая станицу молочной дымкой.
Так, ну что ж... Дело известное. Бывал у нас в станице казак один... Парень - косая сажень в плечах, кузнец. Ручищи - молотом махать, а в груди - маета. По девке, значит, извелся. По Таське.
Она ж, Таська-то, форсу на весь станичный круг имела. Глаза - что два темных омута, стан - тростинка, а спесь - с казачью сторожевую вышку. Ну, он ей и цветы, и реченья всякие... Ан нет, отшила. «На лисапеде подъезжай,- говорит, - как у Андрюхи с Бекешевки. А без лисапеда - и разговаривать не стану».
Велосипед в ту пору - диковина редкостная. Ценой втройне дороже коня любого. Ну, наш казак и подрядился в колхоз. На трактор сел. День и ночь на уборке. Спит, бывало, в кабине, на ходу, лицо - что земля, а в кошеле - заветные целковики звенят.
Да вот беда-то какая приключилась... Под утро, на краю полей, сморил его сон. Трактор-то и съехал с борозды, железным задом на него и придавил.
Очнулся парень в больничной палате. Все кости переломаны, а во рту - пустота да кровь. Все зубы, значит, в той крушении и остались... Выжил, кряхтя, получил расчёт, да в райцентр - за велосипедом.
И вот является к Таське. Лицо- в синяках, щёки впалые, а улыбка - чёрный провал. «Пойдем, - сипит, - Тася... Лисапед, как хотела... Всё, как ты говорила...Прокачу по станичным улочкам».
А она его - с ног до головы, холодным таким взглядом, будто зимним утром на Бугунту глядит. И губы алые кривятся.
«И не думай, - говорит, - ко мне подступать. Ты на себя-то в зеркало погляделся? Чтоб я за этакого, за беззубого... Да меня вся станица на смех поднимет! Нет уж... И лисапед твой - убирай!»
Повернулась да и пошла. А он так и остался. С велосипедом да с пустым ртом....
«А лисапед-то я до сих пор храню, в сарае стоит. Ржавый уже, никуда не годится. А выбросить - рука не поднимается. Как память...» - беззубый рот деда Алексея растянулся в улыбке.
И тут до меня дошло. Не "был казак", а "был я". Не "тот парень", а он сам- молодой, сильный, с пожаром в сердце. И его беззубый рот - не просто старость, а та самая цена, которую он заплатил за девичью прихоть.
Дед Алексей кивнул мне, словно поймав мое озарение, и поплелся прочь, опираясь на палку. А я застыла на месте с новеньким велосипедом, который вдруг показался мне не просто покупкой, а немым укором. И таким тяжелым...
Да... мы все покупаем свои "велосипеды" - чтобы догнать чью-то ушедшую любовь, доказать что-то тем, кто уже и не помнит. А жизнь, как та казачка, давно отвернулась и ушла своей дорогой. Оставляя нас наедине с ржавеющими победами.