— Мама, мы к тебе! Насовсем!
Людмила Аркадьевна замерла на пороге кухни с полотенцем в руках. Перед ней, посреди прихожей, стояла ее дочь Света с мужем Кириллом. За их спинами возвышалась гора клетчатых баулов и картонных коробок, почти полностью перекрыв выход из квартиры.
— Что значит «насовсем»? — растерянно переспросила Людмила Аркадьевна.
— Ну что ты как маленькая, мам? — Света сбросила с плеча сумку и бесцеремонно прошла в комнату. — Тебе же одной в такой хоромине, небось, тоскливо. А нам в нашей студии уже тесно, не развернуться. Вот и решили: поживем все вместе, дружной семьей!
Людмила Аркадьевна обвела взглядом свою небольшую, но уютную «двушку». Тоскливо? Да она только вздохнула свободно, когда полгода назад вышла на пенсию после сорока лет работы в районной библиотеке. Наконец-то тишина, покой, книги и любимые фиалки на подоконнике.
— Но, Светочка, вы же меня даже не предупредили… Это моя квартира, я как-то… не планировала.
— Да ладно тебе, Аркадьевна, не начинай! — вклинился Кирилл, протискивая в дом очередную коробку. Он огляделся хозяйским взглядом и тут же вынес вердикт: — Так, вот эту стенку между залом и кладовкой снести можно. Объединим, просторнее будет. И коридор этот дурацкий…
— Какую стенку? — ахнула Людмила Аркадьевна. — Кирилл, вы что себе позволяете?
— Мам, ну не будь эгоисткой! — надула губы Света. — Мы же о тебе заботимся! Тебе семьдесят скоро, ты после операции на сердце, кто тебе стакан воды подаст? А мы тут, рядом будем, ты — под присмотром.
Она говорила это, а сама уже брезгливо оглядывала мебель, старый буфет, подаренный родителями Людмилы Аркадьевны на свадьбу, книжные полки до потолка. Забота так не выглядит. Так выглядит вторжение.
***
— Боже, мам, что это за рухлядь? — Света взяла с полки фарфоровую фигурку танцовщицы, изящную, с тонко прорисованным лицом. — Пылесборник какой-то. Это надо выбросить.
— Не смей! — Людмила Аркадьевна выхватила статуэтку из ее рук. Сердце болезненно сжалось. Эту балерину ей подарил покойный муж на тридцатилетие со дня свадьбы. Последний подарок перед тем, как его не стало. — Это память!
— Ой, ну началось! Весь дом завален каким-то старьем! — вспылила дочь. — Ты совсем в прошлом застряла! Я, между прочим, тебе операцию оплатила! Могла бы и спасибо сказать, а не цепляться за всякий хлам!
— Ты мне ее оплатила? — в голосе Людмилы Аркадьевны зазвенели слезы обиды. — А не ты ли через неделю примчалась с чеками и потребовала вернуть все до копейки? Я тебе со своей пенсии отдавала, со вклада, который на похороны копила! Ты даже на прощание с отцом не приехала, потому что у тебя «горящая путевка» была! А теперь о долге мне напоминаешь?
— Хватит цирк устраивать, бабка! — грубо оборвал ее Кирилл, который до этого молча наблюдал за сценой, развалившись на диване. — Сказали же, нужна тебе помощь. Старая стала, немощная.
И тут, под напором тяжелого взгляда матери, Света не выдержала.
— Да выселяют нас! Выселяют, понятно? Хозяин квартиру продает, а денег на новую съемную нет. Нам просто некуда идти! Довольна?
Людмила Аркадьевна смотрела на них — на свою дочь с искаженным от злости лицом и на ее наглого мужа — и понимала, что никакой заботой здесь и не пахнет. Ее просто использовали.
— Вон, — тихо, но твердо сказала она. — Убирайтесь из моего дома. Оба.
— Не выйдет, — холодно усмехнулся Кирилл. — Мы уже здесь. И никуда не уйдем.
***
Началась неделя ада. Они действительно никуда не ушли.
Наоборот, перевезли остатки своих вещей, включая продавленный диван с пятнами неизвестного происхождения, который тут же водрузили в центре гостиной.
Кирилл с утра до вечера сверлил стены, а Света занялась «расхламлением». Она безжалостно выбрасывала все, что казалось ей старым.
В мусорное ведро полетели баночки со специями, которые Людмила Аркадьевна привозила из разных городов, старый, но идеально сохранившийся свадебный сервиз «Мадонна», стопки журналов «Наука и жизнь», которые она бережно хранила для внучки.
— Мам, ну зачем тебе это барахло? — отмахивалась она. — Теперь это наш дом, и порядки здесь будут наши.
Доведенная до отчаяния, Людмила Аркадьевна позвонила внучке Ане, студентке, живущей в общежитии.
— Анечка, деточка, они меня из дома выживают! Вещи мои выбрасывают, командуют…
— Ба, ну что ты такое говоришь? — раздался в трубке беззаботный голос Ани. — Мама сказала, что они переехали, чтобы тебе помогать. Ты же сама жаловалась, что тебе одиноко. Не волнуйся, я на выходных приеду.
Но в выходные Аня не приехала. А вместо нее зашла соседка по лестничной клетке, Галина Ивановна. Зашла под предлогом попросить соли, а сама, приблизившись к Людмиле Аркадьевне, прошептала:
— Люда, я вчера вечером слышала, как зять твой по телефону с кем-то говорил. С риелтором, кажется. Все выспрашивал, сколько сейчас «двушки» в нашем доме стоят. Ты бы поосторожнее с ними.
Холодный пот прошиб Людмилу Аркадьевну. Продать ее квартиру? Неужели они способны на такое?
Дрожащими руками она начала перебирать свои документы, лежавшие в ящике комода. И нашла. Среди старых счетов и медицинских выписок лежал документ, которого там быть не должно, — нотариально заверенная генеральная доверенность на управление всем ее имуществом, выписанная на имя Светланы.
***
— Что это? — она положила бумагу на стол перед дочерью, которая как раз пила чай с ватрушками.
— А, это… — Света даже не смутилась. — Это я оформила, когда ты в больнице лежала. На всякий случай. Чтобы за коммуналку платить, делами твоими заниматься. Ты же ничего не соображала после наркоза.
— Я всё соображала! И я не давала тебе никакого разрешения!
— Ой, мама, хватит! — вдруг закричала Света, и ее лицо исказилось злобой. — Твоя жизнь уже кончилась, понимаешь? Пенсия, сериалы и болячки! А мне еще жить! И я не позволю твоим старушечьим капризам и этому хламу испортить мне жизнь! Мы хотим жить нормально, в просторной квартире!
— Мы тебе и так дали пожить, — в комнату вошел Кирилл. В его руках был еще один документ. Он небрежно бросил его на стол. — Вот, любуйся, тёщенька. Договор купли-продажи.
Людмила Аркадьевна взяла бумагу. Ее глаза пробежали по строчкам, но мозг отказывался понимать смысл. Ее квартира… продана… Светлане.
— Как?..
— А вот так, — ухмыльнулся зять. — Помнишь, в больнице мы тебе бумажки приносили? Страховые, говорили. А ты, не глядя, и подписала. Только это была не страховка, а дарственная.
Света смотрела на мать с холодным превосходством.
— Так что теперь я здесь хозяйка. А ты — никто. Но мы же не звери. Можешь доживать свой век в маленькой комнате. Если, конечно, скандалить не будешь. А то, знаешь, есть очень хорошие дома престарелых. Платные. У нас на это деньги найдутся.
***
Мир сузился. Гул в ушах. Людмила Аркадьевна на ватных ногах дошла до своей комнаты и заперла дверь. Последняя надежда. Она набрала номер внучки.
— Анечка, умоляю, приезжай сейчас. Не к нам, к Галине Ивановне, в тридцать вторую квартиру. Умоляю, внуча, поверь мне. Я тебя никогда в жизни не обманывала.
Она услышала в голосе Ани сомнение, но та все же сказала: «Хорошо, бабушка, я еду».
Собрав в старую сумку паспорт, полис и папку с документами, Людмила Аркадьевна открыла дверь. Кирилл преградил ей путь.
— Куда это ты намылилась?
— В магазин, — соврала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Хлеба купить.
Проскользнув мимо него, она почти бегом спустилась на этаж ниже. Галина Ивановна тут же открыла ей дверь. Через час приехала запыхавшаяся Аня.
Она молча взяла из рук бабушки дарственную. Она много раз видела подпись бабушки на открытках, на документах, когда помогала ей с оформлением субсидии.
— Это не твоя подпись, — твердо сказала она, подняв на бабушку глаза, полные ужаса и раскаяния. — Бабуля, прости меня! Я тебе не верила!
Не теряя ни минуты, они поехали в ближайшее отделение полиции. Заявление о мошенничестве, сбивчивые показания, слезы… Следователь, уставший молодой капитан, назначил графологическую экспертизу.
***
Экспертиза подтвердила: подпись поддельная. Было возбуждено уголовное дело.
Узнав об этом, Кирилл собрал свои вещи и исчез в тот же вечер, оставив Светлане записку с коротким «Прости, я так не могу». Он даже не попытался с ней связаться.
Через две недели, после того как следователь провел очную ставку и допросы, Людмила Аркадьевна вместе с Аней вернулась домой. Квартира была пуста.
Света съехала, забрав свой продавленный диван и оставив после себя горы мусора.
Разбирая пакеты, Людмила Аркадьевна наткнулась на нее. На свою фарфоровую балерину. Она лежала среди осколков посуды и старых газет, расколотая на несколько частей.
Рука, нога, голова — все было отломано. Это было даже больнее, чем дарственная. Это было символом жестокости, последним ударом.
— Ба, не плачь, — Аня обняла ее за плечи. — Я тут подумала… Можно я к тебе перееду из общежития? Вместе нам будет лучше.
В тот вечер они сидели на кухне до поздней ночи. Аккуратно, миллиметр за миллиметром, они склеивали разбитую фигурку специальным клеем. Это была кропотливая, почти медитативная работа.
Наконец, балерина была собрана. Швы-трещины, как шрамы, пересекали ее хрупкое тело, но она снова стояла на своих пуантах, изящно изогнув спину.
Людмила Аркадьевна поставила ее на прежнее место на полке и провела пальцем по склеенной руке.
— Побитые, но выжили, — прошептала она. — И это главное.
Аня подошла сзади и крепко обняла ее. Они были вместе. И она поможет бабушке справиться.
Ещё можно почитать:
Ставьте 👍, если дочитали.
✅ Подписывайтесь на канал, чтобы читать еще больше историй!