Олег: (Сидел, развалясь в кресле, как космонавт в невесомости после перегрузок, и лепил из фольги от «Аленки» нечто бесформенное и тревожное) Так, товарищи, мысленный эксперимент. Берем среднестатистического homo sapiens. Уверен, что его вожделение к определенным дамским изгибам и пропорциям - голос природы. А теперь - ткнем его носом в исторический план-факт. В ту самую точку, где его «голос крови» воодушевленно пел арии, написанные текущим политическим заказом. Красота - это такой же социальный заказ, как и пятилетка. Только спускаемый свыше не в партком, а прямиком на подкорку.
Оля: (Стояла у стеллажа, задумчиво водила пальцем по корешку «Истории костюма», оставляя на пыли четкий, как чертеж, след) И этот заказ выполнялся с чудовищной точностью. Моя вчерашняя клиентка, с анорексичным складом психики, смотрела на «Трех граций» Рубенса с таким отвращением, будто видела не произведение искусства, а инструкцию по пыткам. Ее собственный гипоталамус, ведающий голодом и насыщением, в панике сигналил: «Ошибка! Несовместимо с выживанием!». А триста лет назад тот же гипоталамус у ее прапрабабки выдавал бы сигнал «Высший сорт! Репродуктивный успех!». Где тут твоя объективная биология, Олег?
Олег: (Швырнул фольгированного монстра в сторону урны, промахнулся) Упрощаешь, Оля! Сводишь к капризам кутюрье. А как же базовые вещи? Симметрия? Чистая кожа? Это ведь универсальные маркеры здоровья, от которых не отмахнуться!
Оля: (Развернулась к нему, как башня танка, наводя орудие на слабое место в его обороне) Универсальные? Отлично. Тогда объясни мне, как этот твой «универсальный компас» в Древней Греции показывал на монобровь, в Средневековье - на выбритый череп, а в восемнадцатом веке - на дам, падающих в обморок от запаха собственных немытых тел и нестиранного белья? Он что, сбивался из-за магнитных бурь? Нет. Его просто перенастраивали. Как сложный прибор перед новым экспериментом.
Олег: (Поднялся и уперся лбом в прохладное стекло окна, за которым копошился вечерний город - огромный, непостижимый полигон) Ладно. Допустим, перенастраивали. Но каким напряжением воли? Каким насилием над естеством? Эти корсеты, уродующие ребра... эта свинцовая отрава на лицах... Это же похоже на массовый психоз, индуцированный сверху!
Воцарилась тишина. Та самая, что бывает в лаборатории после того, как установка выдала неожиданный, почти пугающий результат. Олег стоял, замерший. Оля смотрела на его спину, и ее рука сама потянулась к горлу, сжимая воображаемый корсет.
Оля: (Голос стал тише и резче) Потому что быть вне этого психоза - означало стать изгоем. Не просто «некрасивым». А невидимым. Несуществующим для общества. Культура - это не платье. Это - скафандр для выживания в социуме. А против лома - нет приема. Если, конечно, ты не готов на одиночество.
Олег: (Не оборачиваясь, голос его прозвучал приглушенно, словно из соседнего отсека) Оля. Скажи... а как думаешь, те самые пацаки из Арканара... они тоже мучились этим вопросом? У них тоже были свои модные журналы, где тренды диктовали Прогрессоры?
Уголки губ Оли дрогнули в улыбке, в которой было что-то от усталого сотрудника Института Чудес.
Оля: Если у них была цивилизация со структурой власти... то несомненно. Они тоже возможно смотрели на своих стройных, как щепки, или дородных, как бочки, самок и думали: «А не облучают ли нас, товарищи, с той самой Башни?»
Олег: (Повернулся. Его лицо было странно просветленным, как у человека, нашедшего простое решение сложнейшей задачи) Значит, все еще фундаментальнее. Это не земной каприз. Это - общий закон. Культура - это инструмент управления, который работает не через приказы, а через внедрение эталона желания. Самый совершенный вид манипуляции.
Оля: (Сделала шаг к нему, и в ее глазах зажглись огоньки настоящего, не наигранного азарта) И наш единственный шанс... наш гипотетический шанс - это не сломать систему. Это - осознать себя носителем вируса. Провести ревизию всех этих внедренных кодов. И тогда... тогда, может быть, у тебя появится крошечный, но твой собственный участок свободы. Не для того, чтоб выбрать новый эталон, а чтобы понять механизм работы старого.
Олег: (Смотрел на нее, отбросив весь свой цинизм, как ненужный хлам) То есть, высшая форма красоты - это... осознанность? Способность увидеть сам принцип работы калейдоскопа?
Оля: Возможно. И... найти того, кто разглядывает узоры вместе с тобой, зная, что это всего лишь осколки стекла.
Он молчал. Его рука непроизвольно дернулась - будто он хотел дотронуться до ее руки, лежавшей на столе, но в последний момент изменила траекторию, упершись в стол и оставив на нем влажный отпечаток ладони.
Олег: Думаю, нашему условному слушателю можно пожелать только одного. Удачи в этом... в этом сканировании самого себя на предмет чужих кодов.
Он не стал ничего добавлять. Просто развернулся и вышел, оставив приоткрытой дверь в коридор, где пахло пылью и одиночеством.
А Оля еще долго стояла одна, и ей казалось, что они только что провели не сеанс терапии, а вскрытие целой цивилизации. А тот несовершенный жест Олега повис в воздухе между ними, как самый красноречивый из всех нерасшифрованных сигналов.