Перевод художественного произведения – это всегда больше, чем просто подбор слов. Это работа с интонацией, культурой, оттенками чувств. Чтобы текст стал понятен новому читателю, его нужно не перевести, а пересоздать. Дословный перевод убивает смысл: русский читатель не поймёт, почему Элизабет Беннет отвергает мистера Коллинза, а иностранец – почему Катерина из «Грозы» кончает с собой.
Рассмотрим рассказ Джерома Сэлинджера «И эти губы, и глаза зеленые…» и его русскую адаптацию. Сюжет прост: два телефонных разговора. Нью-Йоркский юрист Артур звонит своему коллеге Ли, чтобы поделиться своими подозрениями об изменах его жены Джоанны. Ли успокаивает и сочувствует другу несмотря на то, что лежит в постели с той самой Джоанной. В русском переводе история проста: лжец и изменница против доверчивого мужа. Читателю с первых страниц легко понять, кому сочувствовать, где добро и где зло.
В американской версии романа Артур переживает не из-за измены, а из-за статуса ее возможных любовников: посыльные, лифтеры, полицейские. В русской версии акцент делается на самом факте возможной измены, и Артур предстает скорее параноиком, чем отчаявшимся мужчиной.
Разное отношение к супружеской неверности в Нью-Йорке и в СССР 50-х годов объясняет такую перемену. Для американцев измена – почти норма буржуазного общества на пике благополучия. В Советском Союзе, с трудом выстоявшем в войне, единство и верность стали священными. В мире, где каждый вернувшийся с фронта мужчина – чудо, измена звучала как предательство целой идеи. Поэтому советский читатель не мог принять героиню, не наказанную за измену, а Сэлинджеровское равновесие добрых и дурных черт казалось аморальным.
Меняются детали, создающие атмосферу. Уже в названии: «pretty mouth» переводят как «эти губы». Английское «pretty» (милый, симпатичный) приобретает чувственный, даже эротичный оттенок. Словосочетание «эти губы» заранее создает для читателя образ роковой соблазнительницы, которую легко обвинить в измене. Кстати, та же судьба постигла и фильм «Pretty woman», ставший в русской адаптации «Красоткой».
Исчезла и черта, красной нитью проходящая через все произведения Сэлинджера – его восхищение детьми, их невинностью и непосредственностью. Одновременно с этим, взрослые, ведущие себя как дети, часто предстают у Сэлинджера жалкими, слабыми и полными пороков. В оригинале Джоанну называют словом «girl» (девочка), тогда как в переводе она становится девушкой, а иногда даже женщиной. Имя тоже меняется: ласковое Joanie превращается в официальное – Джоанна.
Стоит сказать и том, как важно создание новых переводов, чтобы иностранному тексту оставаться понятным, а не застрявшим в рамках устаревающих языковых норм и представлениях того времени. Самый распространенный перевод на русский язык – работа Норы Галь 1962-го года. Очевидно, что с тех пор многие крылатые выражения потеряли свою актуальность. Самые яркие примеры: «Don`t gimme any of that […] stuff» – «Не втирай мне очки»; «You realize this isn`tgetting us anyplace» – «Не стоит толочь воду в ступе». Эти фразы, хоть и остаются понятными, неизбежно делают звучание текста устаревшим.
Отличаются не только сами тексты, но и их восприятие в контексте разных культур. Русские авторы статей уверены в том, что девушка в постели Ли – и есть Джоанна, указывая на одинаковый цвет глаз. Вот только Сэлинджер это никак не подтверждает. В названии рассказа фигурируют зеленые глаза, это строки из стихотворения, которые напоминают Артуру о жене. Тем временем, у девушки в постели Ли цвет глаз «уж до того темно-голубой, что казался фиолетовым». Сам Артур говорит: «у нее глаза как эти проклятые морские раковины, чтоб им…» – перламутровые, вечно переливающиеся всеми цветами, как и сама Джоанна – от заботливой жены до кокетки.
Американские исследователи, напротив, рассматривают рассказ не как законченное произведение с очевидным выводом, а как маленький эпизод из жизни трех людей, который автор позволяет нам «подсмотреть». Сэлинджер ничего не утверждает. Может, Джоанна действительно изменяет мужу с его другом и второй звонок Артура – его последняя попытка сохранить достоинство перед другом. Может, Ли находится в постели с совершенно другой девушкой и после второго разговора с другом острее ощущает собственное одиночество. Так из рассказа «И эти губы, и глаза зеленые…» читатель узнает о самом себе больше, чем о героях.
Текст приобретает совершенно новую жизнь в короткометражном фильме Н.С. Михалкова, который, опираясь на русский текст, вплетает в повествование фрагменты оригинала. Артур в исполнении Льва Дурова живой, истеричный, он то смеется, то плачет, дерется с воображаемым любовником, повторяет слово «дурацкий», заставляя зрителя ассоциировать героя с этой характеристикой. Джоанна в лице Маргариты Тереховой почти не говорит, но ее глаза рассказывают больше слов: веселье, скука, насмешка над обманутым мужем, одновременно с жалостью к нему и к самой себе. В ней сочетаются детская наивность и тоска.
Добавляя сцену, где Артур читает Джоанне стихи в парке, Михалков заставляет зрителя поверить, что когда-то между супругами были искренние чувства и сразу же ставит это под сомнение, ведь Джоанна словно избегает объектива камеры. Освещение и звук усиливают контраст между героями. В квартире Ли глубокая ночь, тогда как за окном Артура светло и в трубке слышны трели канарейки. Сама птица в золотой клетке является важным символом – каждый из героев точно так же заперт в своем одиночестве.
После завершения первого телефонного разговора Михалков добавляет еще одну сцену: кадры со смеющимися Ли и Джоанной перемежаются кадрами с Артуром, плачущим в душе. Нафоне играет песня The Beatles – «Here, There And Everywhere». В тексте припева есть строки: «Любить ее – значит нуждаться в ней везде, зная, что любовь нужно делить. Каждый верит, что любовь бессмертна, глядя в ее глаза и надеясь увидеть там себя». Так, Джоанна превращается в объект любви двух мужчин, ни один из которых не способен дать ей то, в чем она нуждается. Сама же девушка полностью не открывается ни одному из них, оставаясь вечной загадкой.
В финале фильма Артур сообщает Ли о возвращении супруги, а в кадре появляется собака – явная отсылка на фразу Джоанны из оригинала: «God, I feel like a dog!» (Боже мой, я чувствую себя ужасной дрянью!). Артур так и остается в своей квартире один, в разорванной рубашке, с собакой вместо жены, осознавая свое одиночество. Та же судьба ждет и Ли с Джоанной. Все трое заперты в своих клетках, как та самая канарейка – живые, поющие, но несвободные.
Так одно произведение рождает три истории: оригинал Сэлинджера, перевод Норы Галь и фильм Михалкова. Каждый вариант живет по своим законам, отражая культуру, время, чувства переводчика и зрителя. И в этом – чудо интерпретации. Один текст способен обернуться сотней смыслов, потому что каждый читатель находит в нем самого себя.
Екатерина Гулина
студентка 2 курса ИКИ МГПУ программы «Артист драматического театра и кино»