- Майя - глуховатым голосом проговорил он и я вздрогнула от неожиданности, на мгновение решив, что он обращается ко мне. «Айя - айя» - отголоском эха прошелестело в кустах, перебежало на нервно вздрагивающие, доверчиво устремленные в небо березы.
В очередной раз рассеянно я отметила всегдашнюю нежную детскую податливость этих легких шаловливо-нервных деревьев, листва которых так беззащитно откровенно пульсирует на ветру, подставляется всем порывам неба, нисколько не боясь ран, что неминуемы на открытом пространстве. Если бояться ран, то не дождешься и радости. Мне пришла в голову мысль, что всю жизнь свою я прожила в страхе - в страхе перед сильными чувствами, перед ночными монстрами, перед уколами окружающих, прячась в свои заведомо яркие одёжки и задорные улыбки, чтобы никто не добрался до сути, подзависнув на поверхности.
- Майя - повторил Руслан, в голосе его прозвучала хмельная тоска - по сути, ты единственная, кому я могу поведать всё, без стыда рассказать, не боясь подвоха. Ты, девочка-химера, девочка- мечта, девочка-иллюзия, создание моих рук и воображения. Ты - дух от духа моего. Если Ева была создана из ребра богом, то тебя создал я, вынув из себя лучшее, что во мне есть - мою мечту. По сути, для тебя я - бог. Но, нет, нет, не это суть. Создав тебя, я стал твоим верноподданным. Твоим рабом. Я создал тебя, чтобы поклониться. Ты - моя икона, в тебе воплотились все лучшие черты женщин, которых я когда-либо знал без их несносных недостатков.
Я пыталась вспомнить всё, что слышала когда либо о Руслане. Ему примерно сорок пять - лет на пятнадцать он старше меня, лет на семь - Стаса. Впрочем, в нем не ощущается возраст как таковой. Да, физиономия серьезная, порой даже чересчур, но нет присущей взрослому человеку определенности. Хотя на публику он демонстрирует умудренность. Но, полагаю, он из категории людей, которые время от времени демонстрируют умудренность с младых лет, сочетая высоту мысли с низостью страстей, вступающих в безвременную и безуспешную схватку с мозгом.
Насколько я помню, у него была долгая и мутная история с наркотиками, возможно, он даже сидел, но подробности он никогда не рассказывал, ограничиваясь кротким и безаппеляционным: «Было, но в прошлом». В прошлом ли, подумалось мне, когда я услышала краткую историю его жизни в первый раз, он же, по сути, был и последний.
Всё, как у всех, просто несколько чрезмерно. Чрезмерно - женщин, наркотиков, алкоголя. Чрезмерно - книг, религии, аскетических порывов. Да, неопределенность - это пожалуй, то самое, что он проецирует вовне. При всей показательно-добродетельной харизме, которую он являет миру сейчас, возникает неизменное ощущение не то, что неискренности, скорее игры - словно он разыгрывает партию одного актера, очень убедительного, кстати, в своём актерском мастерстве. «Ах как хорошо - восклицаешь невольно ты, желая вызвать на бис - давай ещё раз. Убеди меня также, как ты почти смог убедить себя. Я почти готова поверить, просто мешает занавес, который ты то и дело задвигаешь, прячась для того, чтобы поправить потекший грим».
Его кукольный театр - на самом отшибе города, там, где шоссе перетекает грунтовкой в самую глубь леса. Мы как раз там сейчас, совсем рядом с его театром, при котором он обитает в крохотной комнатке, набитой книгами. Здесь уже не цивилизация, но ещё не глухая тайга, точнее не так - далеко не глухая тайга, это место, где без конца бродят горожане, те самые расслабленные с мозгом, размягченным алкоголем и мыслями о грядущем покое вечности.
Неподалеку от нас расположилась семейная чета - молодая девушка, ребенок, девчушка в платочке лет двух (я сразу про себя окрестила её Аленкой) и мужчина возраста моего героя. Мужчина пьяно и блаженно созерцал небеса, лежа на покрывале и потягивая пиво, девушка хлопотала вокруг Аленки, осыпая её лаской и попутно небрежной бранью охаживая своего спутника: « У ребенка температура по сорок, а ты два дня шлялся невесть где. Солнышко моё, дать тебе сок? Тебе вообще наплевать? А если осложнения, если больница». «Было бы наплевать, не шлялся бы - с искренней нежностью отзывался мужчина - это ты молодая, можешь выдерживать это всё. У меня при виде её слез останавливается сердце. Я просто не могу. Я не способен справиться с этой тревогой. Мне хочется убежать, спрятаться. Всё же обошлось. К чему ты ругаешься? Мы можем провести чудесный весенний вечер на природе, а ты, как обычно всё портишь своими претензиями». Малышка рассмеялась, обняв его за шею, он пощекотал её под мышками, приведя в щенячий восторг и себя, и её.
- Вот уж эти женщины - обратился он к Руслану с улыбкой, полной хмельного дружелюбия - придирки, заморочки, истерики. Можно же легко и ненатужно, радуя, а не омрачая друг другу жизнь. Отдавать с радостью и щедростью, не требуя взамен. Третий раз женат, и всё одно и то же. Сначала подарят каплю нежности, но за это вынесут весь мозг, выпотрошат душу.
- Я трижды разведен - отозвался Руслан - и не готов на брак больше никогда. Возможно, я виноват, но себя не переделаешь, жить вечно виноватым не хочется, а получается именно так. Что не дашь, всё мало, или не то. Что не получишь, всё недостаточно или не то. Причём обе стороны хороши. Лучше отпустить друг друга и не мешать. В одиночестве легче искать совершенство, познавать истину можно лишь в тишине и уединении. Любой союз - для недолгой радости, непродолжительный взаимообмен приятностями, и только. Когда удовольствие испаряется, нужно завершать отношения, иначе неизменно придется спуститься в ад.
- Как не очаровываться женщинами, они красивее и добрее нас - растроганно посмотрел отец семейства на свою супругу.
- Женщины - ангелы или ведьмы, а чаще всего ангелы и ведьмы в одном флаконе, ловят в свои сети, заманивают прелестью, постепенно заменяя наслаждение неизбежной болью. И чем сильнее первоначальное наслаждение, тем нестерпимее неминуемая боль. Один из наркотиков, посредством которых одурманивает нас мир. Впрочем, если научиться дозировать наслаждение, то можно не опрокинуться в боль. Вовремя уйти или найти правильную дозу - вот умение. - усмехнулся Кукольник, отхлебывая глоток за глотком из тетрапака.
- Довольно потребительская позиция. Не ангелы, и не ведьмы, что за чушь. Живете в своих наркоманских иллюзиях. - ворчливо отозвалась девушка, сосредоточенно думая о своём и беспомощно щуря уставшие близорукие глаза - это всё мужские фантазии, порожденные желанием либо сжечь женщину на святом костре либо водрузить на неё крест, который ей нафиг не нужен. И всё - лишь бы не разделять с ними их общую ношу. Но для этого нужна трезвость и терпение, а также немного любви к другим, а не только к себе.
Я смотрела на девочку, лазающую в траве меж тремя недовольными друг другом, погруженными каждый в свои мысли взрослыми, воплощение совершенной радости, чистого безмятежного сияния, незамутненного никакими затаенными обидами, комплексами, претензиями. И вдруг вспомнила то, что не хотела вспоминать никогда в жизни, то, что задвинула в самую грязную и дальнюю каморку своей души, вычеркнув раз и навсегда из своих мыслей - я вспомнила аборт. Он всё-таки был - не приснился, не привиделся...
Я отвлеклась созерцанием других, критическим расчленением их фраз на потаенные смыслы, я совсем позабыла о себе. Немножко любви к другим, а не только к себе - эта усталая раздражительная девушка, словно русалка, взмахнувшая хвостом, подняла всю труху со дна моей памяти.